Владигор - Бутяков Леонид - Страница 17

• Предыдущая
• 17/89
• Следующая

— Уо-вуо-во! — раздалось совсем рядом. На волчий вой похоже, хотя и не совсем. Может, волкодлаки-оборотни так перекликаются? Владий выбрал сосну потолще, прижался к ней спиной, вытащил нож из-за пояса. И вовремя! Замелькала серая тень за деревьями. Волчара! Да не из маленьких, не из хилых. Такой и медведя не забоится, тропы не уступит.

Серый человека учуял, головой лобастой из стороны в сторону повел, застыл как вкопанный. Злобный, страшный, до крови охочий. Его глаза с глазами Владия встретились — и шерсть на волчьей холке вздыбилась, пасть ощерилась желтозубо. Владий мгновенно потом покрылся, но и успокоился почему-то. Если зубы у зверя желты, — вспомнил отцовские наставления, — значит, стар он уже, сам тебя боится.

Владий ноги напряг и нож вперед выставил. Главное, первый удар принять, на спину не опрокинуться, иначе волчара до горла клыками дотянется, в один миг перекусит!

Будто искры из волчьих глаз в землю ударили: так он когтями по каменистой земле хватил, в бой устремляясь. В прыжке узким копьем вытянулся, вместо острия — клыки, древко — мощная хребтина. Владий, как заранее именно этого ждал, влево сдвинулся, правой рукой врага встречая. Нож под лапу зверю вошел почти по самую рукоять. Однако тяжесть волка столь велика была, что Владий, хотя и готов был к удару, не устоял на ногах. Упал на бок, едва успев нож выдернуть. Волчьи клыки над горлом лязгнули. Увернулся, вскочил на ноги, да не так поспешно, как следовало. Зверь, хоть и раненый, ловчее оказался — прыгнул прежде, чем Владий принять его изготовился. Зубы, словно десяток ножей, вонзились в бедро княжича, сбили его на землю. Левой рукой ударил Владий, что силы хватило, в ухо волка, и тот от боли разжал челюсти. И правой рубанул, как мечом, по открывшемуся горлу. Возвращая полет руки — нож-то обоюдоострый! — к себе на защиту, Владий еще раз по волчьей глотке прошелся. Случайно это вышло, никто его не учил такому. Но голова серого отлетела, будто ее косой скосили.

Так и свалились под сосну поврозь: княжич, голова волчья и тело обезглавленное. Только тело — не волчье. Мутнеющим взглядом увидел Владий, как серая туша матерого зверя превращалась… в нечто человекоподобное! Лапы с когтями обернулись вдруг ногами-руками, шерсть седеющая — балахоном дерюжным стала, хвост — поясом на торсе свернулся. Владий вздрогнул: «Оборотень!»

Если бы не жестокая рана на бедре, побежал бы, не оглядываясь. Однако сейчас ни с места сдвинуться не мог, ни глаз отвести. Вздохнул поглубже и на голову посмотрел, ожидая самого страшного. Но голова почему-то не изменилась, прежней осталась — волчьей, с пеной, сочащейся меж клыков.

Владий тряхнул головой, надеясь, что наважденье исчезнет. Ничего не изменилось. По-прежнему у ног его лежал обезглавленный человеческий труп, и чуть поодаль валялась волчья голова.

Значит, не все свои ловушки Заморочный лес ему выставил. К этому полузверю-получеловеку у Владия ни злости, ни презрения не было. Честный бой — и победа честная. Но к лесу, не прекращавшему свои каверзы, счет другой будет. Нельзя с ним открыто биться. Ладно, время придет — иначе встретимся, за все посчитаемся! Тут и слова припомнились, услышанные во сне: «Встретимся, когда время придет». Хотя, конечно, за теми словами другой смысл скрывался, а все равно верно сказано. Еще придет время для всякой встречи — и для доброй, и для злой.

Что-то нужно было делать с кровоточащей раной на бедре. Решив, что опашень все равно сносный вид потерял, а ворожейская сила в нем еще остаться могла, Владий отрезал от него широкую полосу и покрепче перевязал рану. От прежнего наряда из папоротника тоже ничего не осталось, поэтому остатки медвежьей шкуры пошли на хоть какое-то прикрытие наготы. Подумав, он и волчий хвост-пояс не побрезговал взять. Как раз сгодился, чтобы клочки медвежьей шкуры на себе закрепить. Так и пошел дальше — на лесного дикаря похожий, никак не на сына княжеского.

Вечер был близок, когда почуял Владий подзабытый уже запах живого дыма. Так очаги в домах и рыбачьи костры пахнут. Неужто людское жилье близко?! Он побежал на этот запах, словно собака, учуявшая дом. Бежал, покуда сил хватало, и уже на исходе их увидел за деревьями широкий просвет и тонкую струйку белесого дыма, поднимавшуюся к темнеющему небу.

Внезапный страх остановил его, заставил на траву броситься. А если это новая западня Заморочного леса? Ползком пробрался Владий сквозь низкий орешник, вгляделся внимательно в сумерки. На широкой поляне открылось ему неказистое селение: две бревенчатые избы, пяток землянок. Ни охранного частокола вокруг, ни дороги нахоженной к домишкам. Но вот кто-то из землянки вышел, к ближайшей избе направился, притвор распахнул по-хозяйски. Люди, слава Перуну, люди!

Чуть было не бросился к ним сломя голову. Не сомневался уже, что из проклятого Заморочного леса выбрался, что не мертвечина перед ним, а настоящая жизнь. И бросился бы, не зацепись шейный шнурок за ореховую веточку. Как тогда, когда кикимора обмануть пыталась! Случайность ли, знак ли верный? Владий замер, прислушался. Голосов он не слышал, но трещали кузнечики, ветерок травой шелестел, где-то тихий плеск раздавался, так на плеск реки похожий.

Он посмотрел на перстень. Синий свет аметиста был спокоен и ровен. Не голубой, конечно, который изначален и, как Владий установить успел, только светлый путь предвещает, но и не другой какой — настораживающий, опасный. Вот только о чем синий свет говорит?

Не оставалось у него сил бороться с искушением. Ни физических, ни духовных, ни любых других. Одно лишь — повинуясь не разуму, а душе — сделать смог: ножом срезал дерн, под него свой родовой знак положил и, чуть замешкавшись, чародейский перстень. Хотел было и нож в земле оставить, да в последний момент передумал. Встал во весь рост и, не таясь больше ни от нечисти, ни от людей, пошел к кривобокой избушке, из которой живой дымок курился.

Протас был в ярости. Сегодняшняя добыча — три купеческие ладьи — казалась такой легкой, близкой, а на деле все обернулось иначе. Его люди на двенадцати юрких стругах выскочили из камыша, вцепились в первую ладью абордажными крючьями и баграми, полезли на борт. Но вдруг со второй ладьи на них обрушился целый рой каленых стрел. Кто мог подумать, что эти купчишки плывут под усиленной охраной! Осведомитель Протаса, живущий в Мозыне, сообщил ему о двух богатых ладьях, направляющихся в Замостье. О двух! Увидев три, Протасу следовало бы насторожиться, присмотреться к ним повнимательней. Тогда наверняка приметил бы засадный отряд на срединной ладье каравана! Нет, поспешил, близость добычи вскружила голову.

Шесть человек потерял он в этой короткой схватке, да еще двое раненых вряд ли доживут до рассвета. Но хуже всего, что разговоры пошли: не к добру, мол, третья неудача подряд, Протас чем-то богов прогневил, отвернулись они от него. А один паскудник даже нашептывать разбойникам стал, что другой вожак нужен, поумнее и поудачливее. Мозгляк трухлявый! Одним ударом своей палицы Протас ему грудь проломил, чтобы Другим неповадно было против вожака выступать. Но понимал он, что так рты не заткнешь. Холода надвигаются, ледостав в нынешнем году ранним будет. То, что летом упустили, зимой не доберешь. Санные караваны победнее ладейных, да и угнаться за ними — семь потов сойдет!.. Овчинка выделки не стоит.

В горницу, прерывая невеселые мысли Протаса, вошел Горбач, главный его советник в разбойном деле и крепкий рубака. Протас гневно бровью повел, рявкнул:

— Чего вламываешься?

— Прости, коль потревожил, — сказал Горбач. — Но тут, понимаешь, мальца изловили…

— Какого еще мальца? Откуда он взялся?

— В том-то и дело, что сам пришел. Его Сизый уже возле твоего дома остановил. Вот с этой штукой за поясом. — Он бросил на стол охотничий нож.

Протас взял его, осмотрел с интересом.

— Знатная работа.

— И старинная. Насечки на рукоятке не простые, это знаки заговорные. Такой нож не купишь. Его либо у сраженного врага забирают, либо получают в дар от верного друга.

• Предыдущая
• 17/89
• Следующая