Железная рука - Буссенар Луи Анри - Страница 24

• Предыдущая
• 24/53
• Следующая

Они уселись на большом камне, под тенью дикорастущего цветущего дерева со сплетенными ветвями и листвой.

Влюбленные были совершенно одни и могли наслаждаться уходящим днем. Зачарованные, восхищенные, они не отрываясь смотрели на огромную реку, которая быстро катила свои воды, несясь и сверкая.

Повинуясь неудержимому желанию излить свои чувства, девушка с видимым сожалением оторвалась от завораживающего зрелища. Глубоко вздохнув, она повернулась к своему спутнику и шепнула тихим, ласковым голосом:

— Так надо. Да, так надо.

Молодой человек с нежностью посмотрел на нее и, увидев слезы в ее больших, ясных и прелестных глазах, вскрикнул, полный жалости и беспокойства:

— Мадьяна! Подруга моя! Мое дитя! Как? Вы плачете? Вы страдаете?

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы и придвинулась ближе:

— Да, я плачу от дорогих мне и горестных воспоминаний.

— Но откуда эти печальные мысли? Ведь страшные дни уже позади, все плохое ушло. Бороться ни с кем не надо, надежды вскоре сбудутся.

— Увы! Что мы можем знать?

— Тогда расскажите, о чем вы печалитесь.

— О да, конечно, мой дорогой, мой преданный друг. Впрочем, я захотела не без причины остановиться в этом пустынном месте, очаровательном уголке, на последнем этапе нашего путешествия. Это уединение необходимо для важных признаний, которые мы должны сделать друг другу, чего бы нам это ни стоило!

Неуверенным жестом девушка вытерла глаза и, призвав на помощь всю свою волю, продолжала все более крепнущим голосом:

— Простите мне эту слабость и выслушайте меня. Пришло время прервать упорное молчание, которое длится вот уже несколько месяцев.

— Я не очень хорошо вас понимаю.

— Сейчас поймете… Это молчание касается некоторых вещей, оставшихся для вас загадкой. И я должна рассказать о них, а вы — объяснить мне…

— Нужно ли это?

— Необходимо! Да, абсолютно необходимо. Прежде всего, вы не знаете, кто я а знать обязательно надо.

— Вы — Мадьяна. Существо мужественное, чистое и красивое, что, на мой взгляд, превыше всего. А я — ваш до конца дней.

— Но достойна ли я вас? Следует рассказать, почему вы нашли меня в Контесте одну с моей верной кормилицей посреди ужасных авантюристов. А также, зачем бандиты похитили меня… Почему, наконец, мы покинули этот ад и отправились в Сен-Лоран, где будем завтра, а затем поедем в Кайенну, куда нужно прибыть как можно раньше.

— Мадьяна! Дорогая Мадьяна! Вы вырвали меня у смерти. Я безгранично люблю вас, бесконечно восхищен и признателен… Я испытываю к вам горячее, неколебимое доверие. Храните про себя или, если хотите, откройте вашу тайну. Все, что вы сделаете, будет хорошо.

— А я обязана вам свободой, жизнью и честью! Отныне вам принадлежит мое горестное прошлое, еще более туманное настоящее и будущее, в котором, надеюсь, нас ничто не разлучит. Никогда! Вот почему я не буду ничего скрывать.

— Так говорите! Я выслушаю вас с вниманием и радостью.

Душераздирающая история. — После трагедии в Сен-Пьере. — Все время неудача. — Почему Мадьяна оказалась в Контесте. — Открытие. — Роскошь. — Письмо. — Оправданные страхи. — Отъезд. — Счастливое путешествие. — Голландский правитель. — Арест. — Ужасная ошибка. — Катастрофа.

— Как вы знаете, я родилась на Мартинике [193], в старой креольской семье. Отец отслужил офицером в морской пехоте и женился на той, что дала мне жизнь. Брак, соединивший две безграничные любви и два огромных состояния. Мы были в числе самых богатых и счастливых семей, когда восьмого мая тысяча девятьсот второго года произошла ужасная катастрофа, полностью опустошившая остров.

— А! Бедствие в Сен-Пьере [194]. Гора Пеле…

— В несколько минут наше счастье рухнуло. Плантации были опустошены, люди сметены с лица земли, состояние пошло прахом, а моя мать… дорогая, святая мама погибла. Мне было девять лет.

— Мадьяна! О, это невыносимо!

— Мы оказались посреди ужасной разрухи. Отец обезумел от горя. Кормилица, чуть живая, держала в руках мое почти бездыханное тело. Чудом мы уцелели и выжили, видимо для того, чтобы с отчаянием в сердце оплакивать смерть любимого существа, милого и доброго.

Горе чуть не убило моего отца. И если он не умер от смертельной тоски, то только благодаря горячей любви к дочери. Его привязывала к жизни мысль об отцовском долге. Папа обнял меня и, глядя в мое лицо влажными от слез глазами, сказал: «Я буду жить ради тебя, родное дитя, я восстановлю наше состояние!» И с того дня никогда не видели его ни плачущим, ни, увы, улыбающимся! Для возрождения былого счастья Мартиника не оставляла никакой надежды. Человек мужественный и решительный, отец начал подумывать о нашей Гвиане, ее богатых приисках, работа на которых требовала изнурительных усилий, часто не приносивших удачи. Но иногда труд вознаграждался потрясающим успехом.

Железная Рука, слушавший с бьющимся сердцем эту тяжелую исповедь, нежно прервал девушку:

— Но жизнь в жестокой битве, схватка с ужасными трудностями, не знающая передышки борьба с любителями наживы, — все это конечно же безмерно огорчало вашего мужественного отца, чью энергию и бесстрашие вы унаследовали.

— Да, мой друг, да. Итак, семья переехала в Гвиану, папа устроил нас в Кайенне, в лагерь Монжоли, прибежище всех несчастных, а сам уехал на золотые прииски. Мы остались одни, без средств к существованию, если не считать небольших субсидий от правительства и того, что зарабатывала мама Нене. О, несравненное, дорогое и горячо любимое создание! Вторая мать, бесконечная преданность которой стала для меня единственной поддержкой в детстве. Мы жили среди таких же несчастных, как и я, братски объединенные бедой.

Годы пролетели быстро. В детстве тяжелые воспоминания и скорбь длятся недолго. От отца приходили письма, полные нежности. К ним всегда добавлялось немного золота, доставляемого кем-нибудь из старателей. Мне шел пятнадцатый год, и я все больше испытывала непобедимое желание увидеть папу, которого я представляла себе очень несчастным, безжалостно одиноким, снедаемым лихорадкой; все звали его Старатель-Фантом [195].

Я написала ему о моем большом желании увидеться и доверила свое послание одному из случайных людей. Прошло полгода, но ответа не было. Обуреваемая тревогой, я решила осуществить безумный замысел. Мы с кормилицей отправились в этот ненадежный, загадочный край, где идет борьба не на жизнь, а на смерть. Шестьсот километров пути… И в каких невыносимых условиях! Вы представляете себе, чем для нас был подъем в гору?

Ведь сейчас мы покрываем за один день расстояние, которое тогда удавалось преодолеть лишь за неделю. Теперь скорые поезда перемещают нас, как перышки, и их более шестидесяти, следующих из Со-Эрмина до приисков Итани.

Мы шли пешком. Бесконечные переходы через горы, кустарники, саванну, болота, лес, под дождем и солнцем… Сквозь туман и назойливые облака мошкары мы пробирались усталые, голодные, терзаемые жаждой и лихорадкой.

И наконец прибыли, лишенные всего, в Неймлесс!

— О да!.. Неймлесс! Этим все сказано, — печально вставил Железная Рука. — Во-первых, надо было жить. А где и как?

— К счастью, у меня есть кое-какие способности. Я пою, поэтому с самого начала использовала свой жиденький голосок для того, чтобы как-то существовать.

— У вас божественный голос!

— Не будем преувеличивать. Кроме всего прочего, мама Нене — немного колдунья. Это свойственно всем старым негритянкам Мартиники. Она «врачевала» людей, то есть устраняла порчу, лечила болезни, зачаровывала змей. Еще когда я была маленькой, Нене посвятила меня в тайны своего искусства.

— Она сделала из вас самую очаровательную волшебницу.

— У вас прелестная манера толковать слово «колдунья». Однако солнце садится, время торопит. Я должна до наступления ночи закончить свой рассказ, хотя только начала.

• Предыдущая
• 24/53
• Следующая