За десятью миллионами к рыжему опоссуму - Буссенар Луи Анри - Страница 24

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая

– Только это меня и утешает. Иначе мы передвинули бы лагерь в самую глубь леса.

– Вы правы. Но пусть наши больные спокойно отдохнут до завтрашнего вечера.

– Мой дорогой Харви, – продолжал скваттер, пожимая руку друга, – вы, наверное, знаете, что наша цель уже близка?

– Осталось пройти самое большее двадцать пять лье.

– Возможно, этот ручей представляет собой южную границу территории, принадлежащей нашим чернокожим друзьям. Не считаете ли вы, что уже пора подавать знаки о нашем присутствии?

– Вы правы. С сегодняшнего дня надо начать вырезать на коре деревьев коббонг, о котором говорилось в письме… вашего…

– В письме того, кого я жажду застать в живых, Бедный брат! Я надеюсь, что скоро он сможет обнять своих детей!

– Уверен, что так и будет, дружище, Надеюсь, что время испытаний прошло. Дня через три самое позднее ваша миссия будет окончена.

– Пойдемте разведаем местность. Возьмем с собой Фрэнсиса, Ричарда и Шэффера. Определим свое местонахождение и вырежем на коре как можно больше эмблем нга-ко-тко.

– На лошадей и в путь!

– А я, сэр Рид? – спросил я у скваттера. – Вы оставляете меня в "полевом госпитале"?

– Вы еще слишком слабы. Длительная поездка вас утомит.

– Уверяю вас, что никогда еще я не был так бодр. Бездействие, поверьте, утомляет больше, чем движение. Возьмите меня с собой, прогулка завершит мое исцеление. – Потом я добавил, обращаясь к Харви: – Майор, поддержите меня. МакКроули мечтает поесть маленького кенгуру, поджаренного на вертеле. И я обещал ему подстрелить дичь. Вы же знаете, что наш друг – раб своего желудка. Если я обману его надежды, он просто заболеет от огорчения.

– Пусть будет по-вашему, – улыбнулся старый офицер. – Вы всегда потакаете нашим фантазиям.

Ноги у меня были еще немного одеревенелые, но как только я сел в седло, то почувствовал себя молодцом. Мы медленно поднялись на небольшой пригорок, отделявший лагерь от леса, и очутились под высокими деревьями. Мирадор бежал перед нами, радостно ныряя в кусты.

Может быть, я ошибаюсь или мои больные глаза все еще плохо различают контуры, но мне кажется, что трава, которая совсем рядом была густой и зеленой, здесь бледнее и приобрела желтоватый оттенок. Да и деревья как будто порыжели, их листья свернулись и слегка сморщились, мелкие ветки высохли и повисли.

Я приближаюсь к сэру Риду, молчаливому и нахмуренному. Он погружен в свои мысли и не видит меня.

– Послушайте, Фрэнсис, – говорю я канадцу, – вы знаете эту страну, скажите мне, что это значит: у этих деревьев такой вид, будто их побило морозом.

– Ах, мсье, – ответил он тихо, – я боюсь большого несчастья.

– О боже! Что еще может с нами приключиться?

– Надеюсь, что ничего особенного. Но если и дальше лес имеет такой вид, наше положение станет очень серьезным.

Я не стал уточнять. Но если такой закаленный человек, как мой собеседник, настолько обеспокоен, значит, действительно происходит что-то ненормальное.

Далее лес становится все более унылым. Трава жесткая и сухая. Листья, которые еще остались на ветках, приобрели такой же рыжеватый цвет, что и наши леса после первых заморозков. Большая часть листьев опала и образует на земле сплошную подстилку, которую с шуршанием разбрасывают копыта наших лошадей. Почки на деревьях черные и затвердевшие. Макушки деревьев лишены листьев и напоминают гигантские щетки. Всюду, насколько видит глаз, царит такая же картина запустения. Нет ни шепота свежей листвы, ни многокрасочных цветов, ни веселого щебетанья птиц. Только зеленые ящерицы карабкаются по стволам деревьев, да, шурша, среди травы ползают отвратительные змеи.

Я начинаю понимать. Лес, как выразился Фрэнсис, получил "солнечный удар". Дождей, несомненно, не было, и все деревья, лишенные возможности черпать в земле живительную влагу, зачахли под лучами тропического солнца.

Только растительность по берегам ручья избежала этого бедствия. К сожалению, есть основание полагать, что опустошению подверглось огромное пространство.

– Все против нас, – тихо бормочет сэр Рид. – Вернемся обратно, нечего и думать о путешествии по этим унылым местам. Там, в долине, и решим, что делать. Но рекомендую вам, господа, сохранять крайнюю сдержанность. Нет смысла увеличивать страдания наших спутников, сообщая им об этом новом несчастье.

Молчаливые жесты согласия были нашим единственным ответом, и мы вернулись к месту, где стартовали.

– Где мой кенгуру? – спросил МакКроули, как только увидел меня.

– Нет кенгуру.

– Так я и думал. Ваше зрение не восстановилось полностью. К счастью, Том раздобыл прекрасное жаркое. Майор, у вас бесценный слуга.

Позади нас песчаная пустыня, впереди – мертвый лес; невозможно ни продвигаться вперед, ни отступать назад. Положение удручающее, ибо запасы продовольствия почти исчерпаны, и нет никаких возможностей их пополнить. Единственный выход состоит в том, чтобы, как только больные окончательно поправятся, следовать по течению ручья, ведущего, к сожалению, на запад и, следовательно, уводящего нас от нужного направления. Необходимо быстро принять решение, ибо нельзя терять драгоценные минуты.

За ночью следует жаркий гнетущий день. Большие черные тучи, между которыми виднеются бледные просветы, быстро бегут с запада на восток, гонимые знойным ветром, несущим облака пыли, – нечто вроде австралийского самума. Спящие мечутся в лихорадочном сне, я же не могу сомкнуть глаз. Я испытываю, как говорят в просторечье, ломоту в ногах; надо пройтись, размяться, и за неимением лучшего я брожу по берегу ручья, в котором отражаются мерцающие звезды. Но вскоре почти все они скрываются за тучами.

Мой тонкий слух, различающий малейший шум. улавливает слабый рокот. который то усиливается, то затихает в зависимости от силы ветра. Я с тревогой прислушиваюсь. Шум усиливается. Он чем-то напоминает шум града, барабанящего по листве. Я прикладываю ухо к земле и слышу непрерывный гул, похожий на шум идущего поезда. Взволнованный, я встаю и иду будить Тома, чей безошибочный инстинкт поможет разобраться в характере этого явления. Мне кажется, что воды ручья, которые я с трудом различаю при слабом свете звезд, бурлят и текут сильнее.

Услышав мой окрик, Том вскакивает. Он таращит глаза, прислушивается и, насколько это возможно, раздувает ноздри своего приплюснутого носа. В течение нескольких минут он неподвижен. Вдруг на его черном лице появляется выражение неописуемого ужаса. Он поднимает свои длинные, худые руки в жесте отчаяния и издает гортанный возглас, который заставляет вздрогнуть и вскочить больных.

– Ооак!..

– Что случилось? – спрашивает майор кратко, без видимых эмоций.

– Вода!..

– Что ты этим хочешь сказать?

Абориген с растерянным видом невнятно произносит длинную фразу, которую я не понимаю, но смысл которой тотчас уловил его хозяин, привыкший к грамматике Тома.

– Ладно.

Несколько больших шагов, и майор уже возле сэра Рида, устремившегося ему навстречу,

– Что такое, Харви? – спрашивает сэр Рид.

– Наводнение. Вода движется на нас со скоростью кавалерийского эскадрона.

– Что теперь делать?

– Выбираться как можно скорее из низины.

– У нас есть время?

– Нам много надо успеть сделать.

– Харви, возьмите на себя командование. Я займусь детьми.

И, обретя вновь юношескую энергию, скваттер спешит к девушкам.

– Все ко мне! – кричит старый офицер голосом, привыкшим командовать во время грохота битвы, и этот голос проникает в сердце каждого.

Все на ногах и слушают приказы. Ветер усиливается. Ослепительные молнии пронзают сплошные тучи. Лишь немного отдохнув от усталости, с опухшими, воспаленными глазами поселенцы вновь готовы к бою, хотя и не знают, какая опасность им угрожает.

– Запрягайте лошадей!

Двенадцать человек без сутолоки и паники впрягают лошадей в две повозки.

Справа от повозок два фонаря освещают сцену поспешных сборов, хотя для этого было достаточно и вспышек молний.

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая