Среди факиров - Буссенар Луи Анри - Страница 26
- Предыдущая
- 26/51
- Следующая
Факир склонился и просто ответил:
— Я пойду искать растения, действие которых спасет молодую англичанку!
Так он и сделал и вернулся через два часа, неся на голове пук растений с листьями, цветами и корнями. Вероятно, он ходил за ними очень далеко, так как по его бронзовой коже градом струился пот и он, обыкновенно такой выносливый, казался совсем измученным. Уходя, он дал некоторые инструкции вожаку, и тот отправился в деревню за посудой, которую можно было бы поставить на огонь, и за ступкой, чтобы растолочь растения. Когда факир пришел, все было готово: перед домиком был разведен яркий огонь, и вожак подкладывал туда топливо.
Состояние Мэри тем временем значительно ухудшилось. По ее сухой, горячей коже, на которой появились белые пятна, по ее черному языку, по ее глазам, по судорожно вздрагивающим рукам было видно ухудшение в ходе болезни, которая в самом скором времени должна была унести несчастное дитя. Эта болезнь действительно ужасна; она главным образом свирепствует в низких, сырых и болотистых местностях и появляется по причине разложения остатков растений, которые или вовсе незаметно для глаза, или в виде легкого тумана носятся в воздухе; попадая в кровь, они оставляют там смертоносные зародыши болезни, отравляющие весь организм. Яд этот на одних не оказывает никакого действия, зато другим причиняет быструю смерть. В иных случаях он действует слабо, медленно, в других действие его бывает почти внезапно. Если лихорадка оказывается «злокачественной», то больной умирает через несколько часов. Дельта Ганга приобрела печальную известность тем, что представляет плодотворную почву для этой болезни, уносящей столько жертв. Стоит только подумать, что в Бенгалии из ста больных семьдесят пять бывают больны именно этой лихорадкой! Бедная Мэри, оказавшаяся более восприимчивой к этому бичу степей, чем ее спутники, получила злокачественную лихорадку, и притом внезапно, без всяких предвестников.
Сознавая свое бессилие, все стояли молча, затаив дыхание, и каждый думал: «Но ведь она умирает!»
Патрик упал на колени, схватил сестру за руку и шептал, трясясь от рыданий:
— Мэри, Мэри, умоляю тебя… скажи что-нибудь! Посмотри на меня! Отвечай мне!
Несчастное дитя хриплым голосом произносило слова без смысла и связи, ничего не видело, ничего не слышало.
Пеннилес, весь покрытый холодным потом, стоял около факира, казавшегося ему теперь скорей служителем ада, чем спасителем бедной девочки, и все время твердил ему:
— Скорей, факир, скорей! Смерть приближается!
Факир поспешно растирал, разминал листья, цветы и корни и потом бросал их маленькими порциями в кипяток. Все это продолжалось десять минут… десять минут тягостного ожидания и смертной тоски. После этого факир взял маленькую серебряную чайную чашечку, одну из тех, которые были припасены им для дороги вместе с провизией, и наполнил ее настойкой, не успев даже процедить, ее. Затем он подал чашечку миссис Клавдии и сказал:
— Заставьте девочку выпить все это маленькими глотками!
Молодая женщина повиновалась и с помощью Патрика влила в рот умирающей несколько капель питья. С невообразимым терпением и ловкостью она продолжала это, несмотря на конвульсивные движения Мэри, несмотря на то, что челюсти больной невольно сжимались. Это продолжалось около получаса. Мэри выпила чашку, не пролив ни капли, благодаря ловкости миссис Клавдии. Факир безмолвно стоял и смотрел; ни один мускул не дрогнул на его неподвижном, как маска, бронзовом лице. Наконец, он глубоко вздохнул и сказал своим грубым голосом:
— Она благополучно выпила это питье… Значит, лекарство подействует… Сударыня, продолжайте давать его; теперь она покроется обильным потом, после этого уснет и завтра будет здорова.
— Ах, благодарю, факир! — воскликнул Пеннилес, — благодарю за твой поступок, всю цену которого я глубоко понимаю и чувствую!
Только тут капитан заметил, что факир сильно побледнел, как бледнеют цветные люди: его щеки и губы сделались пепельно-серого цвета. Он отступил на несколько шагов и капитан услышал, как он прошептал:
— Только для вас я решился нарушить свою клятву, саиб! Дитя будет жить… но я погибну, как все те, которые нарушили клятву крови!
Его предсказания стали сбываться. После того, как Мэри выпила четвертую чашку таинственного лекарства, она вдруг покрылась обильным, невероятно обильным потом. Сразу после этого молодая девушка заснула крепким, тяжелым, как свинец, сном. На другое утро она проснулась разбитая, но с ясным сознанием, как и до болезни; страдания ее прекратились, и она улыбалась окружающим, которые почти обезумели от радости, видя ее здоровой. Миссис Клавдия наклонилась над ней, как ангел доброты и утешения.
— О, — сказала Мэри, с живостью сжимая ее руки, — я была очень близка к смерти, и вы спасли меня!
— Нет, дитя мое, я не хочу принимать незаслуженной благодарности… Вот тот, кто спас вас от смерти и чье имя мне даже неизвестно: это наш добрый факир.
Молодая девушка обернулась к факиру, ласково протянула ему руку и, устремив на него свои кроткие большие глаза, сказала:
— Друг, я обязана тебе жизнью: я этого никогда не забуду. Возьми мою руку в знак искренней дружбы и неизменной благодарности.
Но факир, широко раскрыв испуганные глаза, стал пятиться назад, как будто увидел свирепого тигра.
Не будучи в состоянии произнести ни слова, не чувствуя в себе больше прежней жажды мести, в ярости за свою уступку, но в то же время смягченный своим добрым поступком, фанатик убежал к слону Раме, который захватывал своим хоботом, сколько только мог, вкусных злаков, покрывавших землю, и с удовольствием ел их. Только Пеннилес, который читал теперь в этой мрачной душе, как в книге, понимал причины его волнения и бегства. Но Марий воскликнул:
— Он без сомнения хороший человек! Да только его что-то укусило: скорпион, тарантул или просто пара майских жуков!
Теперь опасность была устранена, и все начали нервно смеяться этому замечанию, что часто случается с людьми, только что стоявшими на краю гибели.
Они забыли об ужасных и многочисленных врагах, угрожающих им со всех сторон. Действительно, можно было считать просто чудом, что вчерашние враги не возобновили своей преступной попытки. Надо было скорей ехать, и факир молча делал все нужные приготовления. Рама, которого отвлекли от его обеда, ласково зарычал, когда Пеннилес погладил его по хоботу; он не отходил от своего друга все время, пока к нему ремнями подвязывали houdah, висевшую до тех пор на ветке дерева.
— Ну, дети мои, — весело воскликнул капитан, — в дорогу! Переход будет долгий и трудный, но он зато последний. Через 12 часов мы будем в безопасности!
Опять к спине добродушного Рамы приставили маленькую лесенку — и вскоре беглецы оставили место отдыха, чтобы направиться к убежищу, предложенному благодарными пундитами. Мэри, закутанная и хорошо защищенная от солнца, сидела на лучшем месте, капитан и два моряка приготовили свои магазинные карабины, чтоб в случае надобности отбить нападение. К счастью, эта предосторожность оказалась излишней. Враг, который, очевидно, берег свои силы для более удобного случая, не появлялся. Против всякого ожидания, переход завершился вполне благополучно. Незадолго до захода солнца беглецы увидели возвышающуюся над равниной грандиозную массу зданий, но расстояние не позволило им рассмотреть их. В течение некоторого времени наши путники поднимались на гору, и нужна была вся неутомимая быстрота слона, чтоб выбраться на этот скалистый склон, вершины которого пешеход мог бы достигнуть не раньше, как через день трудной и утомительной ходьбы. Скоро путники очутились перед грандиозными развалинами, вид которых производил сильное впечатление. Это не были старые, обветшавшие, рассыпавшиеся развалины, это были прочные постройки, едва тронутые вековым разрушением; остовы дворцов, как будто поваленные титанами, с уцелевшими портиками, столбами колонн, сводами, даже куполами и минаретами, возвышавшимися над массой ярко-красных цветов, финиковых пальм и смоковниц. Это было место вечного упокоения огромного города, одного из тех чудес, которые некогда расцвели на индусской почве под влиянием мусульманской цивилизации и которые были безжалостно уничтожены завоевателями. Даже имя их теперь забыто! Остались одни только следы давнего разгрома, совершенного неизвестно откуда пришедшими людьми, не упоминающимися ни в каких исторических преданиях. Жителей тоже не осталось. Воздух здесь, правда, очень здоровый, но сухость климата и почвы удалила отсюда земледельцев, полям которых нужна влага и которые поэтому охотнее селятся в равнинах.
- Предыдущая
- 26/51
- Следующая
