С Красным Крестом - Буссенар Луи Анри - Страница 32

• Предыдущая
• 32/39
• Следующая

— Сегодня ночью будь готова.

Фрикетта радостно захлопала в ладоши и весело воскликнула:

— Отлично! Да здравствует свобода!

Вечером тюремщик и его дочь, имевшие, само собой разумеется, право во всякое время дня и ночи ходить по мрачному зданию, отправились в камеру Фрикетты.

У старика в руке была маленькая лампа с частой сеткой для защиты пламени от москитов.

При виде молодой девушки оба остолбенели от изумления.

Лицо, руки, шея Фрикетты были превосходного черного цвета, на котором резко выделялась ослепительная белизна зубов; губы напоминали своей краской спелые гранаты, и сверкавшие глаза были круглы, как шарики. Одним словом, согласно своему обещанию, тэбия превратилась в прекрасную негритянку с тонкими, изящными чертами лица, с капризным выражением и вызывающей улыбкой.

Старик, оставив при Фрикетте дочь, отправился в помещение Барки. Негритянка — настоящая — принесла под мышкой узелок с платьем, какое обыкновенно носят местные женщины. Все было безукоризненно чисто. Вероятно, то был парадный костюм нубийки. Она сделала Фрикетте знак, чтобы та одевалась, и ловко помогала ей. Сначала она подала большой кусок белой ткани местной выработки с отверстиями для головы и рук; затем — длинный кисейный шарф очень тонкой кисеи, служащий поясом, и, наконец, легкие полотняные панталоны и маленькие соломенные туфли.

В таком костюме Фрикетта походила на самую хорошенькую, самую кокетливую и резвую магометанку. Оставалось только соорудить прическу, которой украшают себя местные щеголихи и которая закончила бы общее впечатление наряда.

Искусная в этом отношении нубийка разделила все волосы Фрикетты на четыре части от лба до затылка, сплела их, удивляясь их тонкости, и сделала из них одну косу, которую посыпала чем-то черным, причудливо обвила ее вокруг головы и крепко приколола длинными тонкими серебряными шпильками.

Сама Фрикетта, посмотревшись в зеркало, не узнавала себя.

В ту же минуту вошел Барка, переодетый арабом. Костюм одного из бродячих горных племен, кочующих по берегам Красного моря, Индийского океана и Персидского залива, очень шел ему.

Увидев Фрикетту, он жестами выражал свое изумление, доходившее до комизма.

— О сида! — воскликнул он, глядя на Фрикетту. — О сида, никогда я не думал, что ты можешь сделаться негритянкой. Отцу, матери, брату никогда бы не узнать тебя… Я, твой слуга, не распознаю, ты тэбия или взаправду негритянка.

Молодая девушка разразилась веселым смехом, переливавшимся, как трели соловья, и отвечала:

— И знаешь, Барка, ведь краска прочная… ни холодная, ни горячая вода, ни масло, ни мыло не берут ее.

— Только ты ведь не всегда останешься негритянкой?

— Останусь ровно столько времени, сколько нужно, чтобы убежать.

— Хорошо! Хорошо!

Старик прервал эту оживленную беседу и сказал Барке по-арабски:

— Друг, время проходит, пойдем к тебе в комнату, привяжи меня, свяжи покрепче, не бойся… Надо чтоб подумали, что ты напал на меня… Если б итальянцы стали подозревать, что я помог тебе, они закопали б меня живого. Скажи тэбии, что я благословляю ее и что воспоминание о ней будет жить в моей душе до последнего дня моей жизни. Скажи ей, чтобы она также привязала мою дочь… хорошенько.

Барка слово в слово передал точное приказание старика, так же как и его торжественное благословение и прощание.

Дочь его, получившая уже предварительные наставления, легла в постель и протянула руки Фрикетте, которая их быстро связала.

Прежде чем связать негритянку, Фрикетта нежно поцеловала ее, сожалея, что не может обменяться с ней ни одним словом, не знает даже ее имени.

Затем, взяв ключи, она заперла дверь и вышла в узкий коридор в ту самую минуту, как Барка, заперев свою, подошел, сгибаясь, ковыляя, стараясь подражать старческой походке тюремщика.

С бьющимися сердцами, но твердые и решительные, беглецы направились к выходу.

Благодаря указаниям старика, кабил мог определить, как выйти из тюрьмы, охраняемой двумя часовыми.

Очутившись на площади, Барка повернул в боковую улицу, еще раз завернул за угол и, войдя в темный переулок, остановился перед калиткой одного из домов.

— Здесь, — сказал он шепотом.

— Здесь что? — спросила Фрикетта, всегда несколько любопытная, едва различая в темноте дверь и самое строение.

— Здесь живет тот, кто приютит нас и поможет нам добраться до страны негуса. Это друг отца той, которую ты спасла.

Барка постучался.

Дверь тотчас отворилась, и, после быстрого обмена несколькими словами, беглецов впустили.

Их провели в широкий зал, где было довольно свежо, и слуги, с любопытством смотревшие на них, подали им ужин. Фрикетте хотелось задать им несколько вопросов, но Барка многозначительным взглядом советовал ей молчать. Так ей и не пришлось проникнуть в тайну; но она была довольна и тем, что вырвалась на свободу и снова ступила на дорогу приключений, не зная, куда она приведет.

Барка между тем курил сигаретки, пил кофе, наслаждаясь ароматом табака и мокко, как человек, который на протяжении целого месяца был лишен этих наслаждений и спешит вознаградить себя за потерянное время. Наконец, когда их оставили на минуту одних, кабилу удалось сказать быстрым шепотом:

— Не бойся! Потерпи… соснем немного, а завтра вместе с солнышком поднимемся и в путь…

— Отлично, я очень рада ехать, но как?.. Пешком, верхом, по железной дороге?

— Нет, сида, на мэхара… Мэхара хорошие бегуны… Лучше и выносливее всякой лошади…

Так прошло два часа. Беглецы, измученные ожиданием, тщетно старались уснуть, как вдруг среди ночи прокатился громовой выстрел, от которого дом задрожал до самого основания. Через минуту раздался второй выстрел. Затем по городу послышались крики, поспешные шаги, бряцание оружия, вообще тревога.

Хозяин дома, высокий, худой, смуглый араб вошел и сказал Барке на его языке:

— Ваше бегство открыто… Выстрелы из пушек дают знать, что бежали двое заключенных… В доме будет обыск… не теряйтесь, будьте хладнокровны, и все обойдется.

Уже солдаты бегали по улице, останавливаясь перед каждым домом, стучась в двери; они заходили в каждое жилище и обшаривали его. Ничто не скрывалось от них. Во всех живущих они вглядывались с зоркостью сыщиков, которым сообщены все приметы. Костюмировка Фрикетты спасла ее. Искали белую — единственную белую во всей колонии — и видели перед собой самую чистокровную негритянку. Бедную Фрикетту немедленно вернули бы в ее каменную келью, увеличив наказание за попытку к побегу.

Наконец, солдаты ушли, к великой радости мнимой негритянки, уже считавшей себя погибшей. Пот градом катился по ее щекам. Она машинально вытерлась подолом своей белой одежды — тамошние негритянки не знают еще употребления платков. Барка испугался было, чтобы вместе с потом не сошла и краска. Но нет. Цвет лица Фрикетты не изменился.

На рассвете беглецы вышли во внутренний двор, имеющийся у каждого арабского дома, и увидели четырех мэхараnote 12, уже взнузданных и готовых к путешествию.

— Вот наши кони, — сказал Барка.

— Опять горбуны! — воскликнула Фрикетта. — Они напоминают мне моего бедного горбуна. Что сталось с ним?

Барка, всегда загадочно отмалчивавшийся, когда речь заходила о зебу, улыбнулся и сказал:

— Съели мы его там, в госпитале. Провианту не было… приходилось стягивать животы… Он был толстый, из него вышел и бульон хороший и жаркое хорошее.

— Это отвратительно!

— Лучше было умереть ему, чем солдатам и денщику тэбибы…

— Правда! Ты напоминаешь мне Уголино, который ел своих детей, чтобы сохранить остальным отца.

Прибыли два высоких бербера с тонким орлиным профилем. Они обменялись с Баркой несколькими словами, затем один из них пронзительно крикнул, и четыре дромадера опустились на колени. Барка тотчас подвел к одному из них Фрикетту, показал ей, как сидеть в седле, и пригласил усесться. Сам он сел на горб другого мэхара, между тем как берберы также последовали его примеру.

• Предыдущая
• 32/39
• Следующая