Похождения Бамбоша - Буссенар Луи Анри - Страница 52

• Предыдущая
• 52/124
• Следующая

Потом проход немного расширился. Погруженный в кромешную тьму, Боско продолжал свой путь, низко пригнув голову, чтоб не напороться на какой-нибудь выступ, а в мыслях у него было лишь одно — спасти Мими и Леона.

«Честное слово, — думал он, — если б не они, я давно бы уже копыта отбросил. Забавная штука — жизнь!»

— А я? — перебил его Людовик, и в его голосе прозвучали нотки нежной укоризны. — Я думал, что ты и обо мне вспомнишь!

— О вас, дражайший патрон, я не забывал! Но в тот момент вы не подвергались такой страшной опасности, как Леон и Мими.

— Твоя правда. Итак, Мими спасена. А что же с Леоном?

— Он пропал. Нам необходимо его отыскать. Но дайте же мне дорассказать до конца, в двух словах, свою историю. Я буду краток. Итак, я добрался до подземного озера. То-то была радость! Я жадно пил эту неизвестно откуда стекавшую, неизвестно какую грязь принесшую воду и не мог напиться, барахтался в озере, где вода была мне то по пояс, то доходила до шеи. Затем, промерзнув до костей от этого затянувшегося купания, я в. конце концов, представьте себе, нашел вход в такой широкий коридор, что, раскинув руки в стороны, не мог коснуться его стен.

Вокруг по-прежнему царила непроглядная тьма. Это меня не обескуражило. Я шел и шел вперед, поворачивая вместе с коридором, крутился и петлял, пока усталость не сморила меня. Я упал и уснул, не ведая, проснусь ли вообще в этих проклятых потемках. И вновь побрел, едва волоча ноги, хотя в голове у меня гудело, шумело в ушах, а перед глазами плавали разноцветные круги. Десятки, сотни раз мне казалось, что я умираю. Я падал на землю и говорил себе: «Вот тут, бедолага Боско, и отыщут когда-нибудь твои косточки». И опять вставал для того, чтобы через сотню шагов упасть снова. А когда ноги окончательно мне отказали, когда я решил, что мне совсем каюк, вдруг заметил вдали слабо белеющее пятно, похожее на осколок матового стекла. Это видение вдохнуло в меня такую энергию, что я помчался вперед… Наконец я добрался до того места, откуда падал свет. Я находился на дне колодца. И вот я вижу над собой большой круг синего неба! Я чуть от радости не умер! Но ведь в такой момент негоже умирать, как вы считаете, месье Людовик?..

— Ну, рассказывай же, рассказывай, что дальше, не тяни!..

— Я уже заканчиваю и буду краток. Это был колодец для добычи песчаного известняка. С горизонтального ворота свисала веревка, приводимая в действие большим колесом. И плевать на то, что я был такой измученный… Я все равно схватился за веревку, впился в нее и умудрился вылезти… И вот я стою на земле, на суше, по которой так вольготно двигаться человеку, особенно после таких долгих блужданий по подземным лабиринтам… Я пошел куда глаза глядят, но, так как все предместья я знаю как свои пять пальцев, вскорости определил — ба, да ведь я же в Иси! Я не представлял, ни какой сегодня день недели, ни сколько времени я пробыл в катакомбах. Но ведь я был настоящим богачом, у меня были одолженные вами деньги. Вот я и сел в трамвай и в два счета добрался до Парижа.

— И даже не зашел куда-нибудь перекусить?

— Нет, клянусь честью. Ни стаканчика вина не пропустил, крошки хлеба не съел. Прибыв в Париж, я свистнул извозчика, пообещал десять франков на чай, и он мигом домчал меня на улицу Дюлон.

— Почему на улицу Дюлон?

— А потому, что именно туда должны были затащить Мими.

— И ты поспел…

— Как раз вовремя. У меня хватило времени взломать две двери и укокошить двух подонков. Мими спасена. И вот теперь я здесь и готов продолжить беспощадную борьбу, которая лишь только началась…

Мчавшаяся во весь опор карета остановилась у закрытых ворот особняка Березовых.

Кучер, со знакомой парижанам требовательной интонацией в голосе, крикнул, чтоб отворяли ворота.

Швейцар вышел из привратницкой и почтительно доложил, что хозяева не принимают.

— Меня примут, дружище, — раздался из кареты веселый голос. — Отворяй ворота и получи.

Узрев на своей ладони целый луидор, швейцар издал восклицание, за что его, несомненно, осудили бы ревнители строгого этикета и знатоки суровых правил, которым должна следовать прислуга, а затем, оторопев, громко ахнул от удивления. В глубине кареты он углядел розовощекого белокурого малыша. Ребенок улыбался.

Барон взял малыша на руки и велел лакею доложить.

— Ах, я полагаю, что господина барона примут!.. Не извольте сердиться, господин барон, я лишь выполняю свой долг…

Несмотря на отличную выучку, голос вышколенного слуги дрожал от неподдельного волнения, когда он объявлял:

— Господин барон де Валь-Пюизо. Его сиятельство князь Иван Михайлович Березов.

Крик радости и изумления прорезал тишину большой гостиной второго этажа.

Жермена, без кровинки в лице, задыхаясь, вбежала, простирая руки.

— Жан! Дитя мое! Неужели это ты! Лихорадочным, почти грубым жестом она вырвала его из рук барона.

— Маленький мой… Любимый… Это ты! Я снова тебя вижу!.. Снова тебя целую! Ты опять мой!.. О спасибо, барон, спасибо! Вы будете мне братом!..

Пока княгиня, сжимая малыша в объятиях, едва не причиняя ему боль, проливала слезы и, судорожно всхлипывая, покрывала его безумными поцелуями, примчались Мария и князь.

Жестом полным любви Михаил обхватил жену и ребенка, страстно прижал их к своей широкой груди и, не находя слов, потрясенный, разразился слезами.

Мария услыхала последнюю фразу Жермены, обращенную к де Валь-Пюизо: «Вы будете мне братом!» — и почувствовала в душе леденящий холод. Впрочем, она добровольно принесла себя в жертву счастью Мишеля, Жермены, дорогого малыша… Но никогда не предполагала, что исполнение долга может обернуться такой жестокой пыткой… Пламенный взгляд барона она встретила долгим молчанием и, глотая слезы, стараясь скрыть свою бледность, с вымученной улыбкой протянула ему руку, говоря:

— А ведь вы, господин барон, обещали вернуть нам Жана лишь через два дня… Благодарю вас за счастье, которое вы доставили сестре, Мишелю, мне…

— Я люблю вас, мадемуазель! И сделал невозможное для того, чтоб вас завоевать!

Опьяненная счастьем Жермена, не замечая подавленного вида сестры, протянула ей малыша со словами:

— Да поцелуй же его!

— О, тетуска Малия, — просиял ребенок, — поцелюй маленький Зан!

— Мой маленький, мой дорогой, мой любимый!.. — шептала девушка, сжимая его в объятиях. — Мою жизнь отдаю за твою! Мое счастье — за их счастье! Но принадлежать этому человеку, который притворяется, что любит меня, и который внушает мне ужас, я не буду никогда! Лучше умереть!

С превосходным тактом барон де Валь-Пюизо решил откланяться, чтобы не мешать проявлениям бурной, им принесенной радости, чтобы дать членам княжеской семьи полнее ею насладиться. Жермена и князь пытались его удержать.

Княгиня, держа мальчика на руках и поминутно его целуя, хотела знать, как барон его разыскал, каким образом смог ускорить его освобождение, словом, как ему вообще удалось выполнить эту миссию, полную трудностей, опасностей и ловушек.

Он, как человек скромный, отвечал уклончиво, мол, страстно влюбленный мужчина способен на все ради своей мечты.

— Трудности, опасности, ловушки — все было мне в радость, — прочувствованно отвечал он, пожирая Марию страстным взором. — Я уж и не помню ни о чем, настолько счастье данной минуты затмевает все в моих глазах.

— Но вы, должно быть, истратили немало денег? — спросил князь Михаил.

— Ничего, как-нибудь проживем с вашей помощью! — засмеялся барон.

— Подозреваю, вы на грани разорения!

Де Валь-Пюизо улыбнулся с видом счастливого мученика и ничего не ответил.

— Я прибавляю пятьсот тысяч франков к тем двум миллионам, которые даю за Марией! — воскликнул князь, полагая, что барон, чтобы освободить Жана, истратил все свое состояние.

Но де Валь-Пюизо перебил его:

— Не будем говорить о деньгах, дражайший князь! Того, что осталось от моего состояния, вполне хватит на то, чтобы обеспечить моей жене безбедное существование… Позолоченный средний уровень, который любовь превратит в роскошь. А теперь позвольте мне удалиться.

• Предыдущая
• 52/124
• Следующая