Похитители бриллиантов - Буссенар Луи Анри - Страница 60

• Предыдущая
• 60/109
• Следующая

Александр вздохнул с облегчением и пробормотал:

— Наконец-то! Я ужо начал беспокоиться.

— Ты опасался предательства? — спросил Альбер.

— Да ведь всего можно ждать. Нам-то никакая опасность не грозила, но наших двух полномочных послов могли прогнать или взять в плен.

— А теперь?

— Теперь им дадут пропуск.

— Интересно посмотреть, как выдаются такие документы.

— Сейчас увидишь. Вот идет глашатай. Он шагает так, будто ему завязали глаза, а по земле рассыпаны яйца.

— За ним следуют двое с корзинами в руках.

— Опять эта отвратительная бурда?

— Нет. Вероятно, в одной корзине мука из маниоки, а во второй сушеная рыба. Этим как бы дается знать Гэну, что земля и вода отдаются в его распоряжение.

— Хорошо. Символ красивый сам по себе. Но пакую реликвию несет так благоговейно наш верховный жрец?

— Ах, черт возьми! — обрадованно воскликнул Александр. — Да ведь Сешеке принимает нас, как равных! Если бы прибыла его августейшая кузина, королева Англии, императрица Индии, он не должен был бы оказать ей больших почестей. Смотри! Полума!..

— Эта шкура на палке?

— Вот именно, дерзкий молодой человек! Шкура животного, которое здесь считается священным, как в Сиаме — белый слон. Это знамя, это святыня, это реликвия, это главный фетиш! Его выносят только в исключительных случаях, например во время засухи, когда нужно вымолить дождь…

— Или во время дождей, когда надо выпросить солнце?

— Разумеется. Но это еще не все. Полума обеспечивает удачную охоту, обильную рыбную ловлю, она исцеляет от болезней и приносит победу.

— В общем, Полума делает все, что полагается делать фетишу!..

— И обеспечивает полную неприкосновенность счастливому смертному, который держит ее в руках!..

— Если я не ошибаюсь, это просто-напросто обезьянья шкура.

— Но обезьяна была черная, как уголь, кроме гривы — чистейшего белого цвета.[35] Таких обезьян можно видеть только у Матиамво, верховного вождя племени болондов

— Да неужели?

— Матиамво является поставщиком всех своих собратьев-царьков и только с большим разбором отпускает им этот талисман из талисманов.

— В таком случае, неудивительно, что его несут с таким благоговением…

— А Гэн! Посмотри на Гэна! Он весь замер. Он точно онемел! Он преклоняет колено, он бьет земные поклоны!.. Вот он медленно подымается… Объятия!..

— Можно подумать, что его награждают орденом Золотого Руна!..

— Готово! Теперь Полума у него в руках. Теперь нам можно идти смело — мы как дома. Сешеке скорее перебьет все свое племя, но но допустит, чтобы хоть один волос упал с головы наших двух батоков…

Придворный глашатай племени макололо, все такой же озабоченный и суетливый, делает знак европейцам остановиться еще на минутку, раньше чем войти в Котлу (резиденцию вождя). Затем он убегает, запирается в одной из хижин и возвращается в совершенно неузнаваемом виде. Он буквально весь увешан фетишами, ожерельями и амулетами, лицо у него вымазано краской индиго, к тому же он успел напялить некое подобие европейского пальто орехового цвета с такими длинными фалдами, что их сзади поддерживает мальчик, подобно пажу, несущему шлейф королевской мантии.

— Постой-ка, да ведь это извозчичий плащ! — с изумлением воскликнул Альбер.

— Совершенно верно, — подтвердил Александр. — Вероятно, у этого одеяния была довольно странная судьба, раз оно попало сюда. Однако надо признать, оно совсем неплохо выглядит на этом камергере.

— Но ведь сукно плотное. Бедняга должен задыхаться!..

— Ничего, он скорее согласится, чтобы с него содрали кожу, чем этот плащ. Внимание! Мы входим в Котлу. У здешних жителей это то же, что форум у римлян и агора у древних греков.

Котла занимала площадь около ста квадратных метров и была обнесена забором. Земля прибита, как на току. На противоположных сторонах стоят два роскошных банана с густой листвой, а под каждым из них — небольшое возвышение, нечто вроде эстрады, покрытое шкурами леопардов. На одной эстраде восседает сам Сешеке собственной персоной. На нем клетчатая куртка, какие лет двадцать назад носили букмекеры,[36] и юбочка из серой саржи в красную полоску. Брюк нет, но на ногах — огромные ботфорты, впрочем без подошв. Это одеяние дополняется многочисленными стеклянными бусами, футляром от бинокля, висящим через плечо на ремешке, и жестяной трубкой, в каких военные хранили в старину свои отпускные бумаги или подорожные листы. На голове Сешеке носит нечто вроде каски, весьма искусно выложенной из стеклянных бус. В каску воткнут большой пучок страусовых перьев. Короче, это настоящий костюм африканского царька из оперетки.

Вблизи эстрады сидят три молодых человека. Каждый держит на плече связку стрел, перед каждым лежит на земле лук. Когда глашатай вводит послов, юноши перерезают тетиву.

Едва послы показываются, Сешеке встает, делает знак, и ему приносят золу на широком медном блюде. Сешеке натирает себе золой грудь и руки и передает блюдо европейцам и обоим батокам, которые тоже натирают себе золой грудь и руки.

И тут без всяких предупреждений появляются со всех сторон вооруженные до зубов воины. Они заполняют всю Котлу и свирепо кричат, что, по-видимому, имеет целью подчеркнуть могущество Сешеке. Вдоволь накричавшись, воины успокаиваются, все садятся, и начинаются бесконечные спортивные упражнения, а о деле ни слова.

Таков обычай: встречи южноафриканских вождей или их представителей имеют ту особенность, что деловая сторона как будто играет самую незначительную роль. Едва сойдясь, они думают только о выпивке, об играх и забавах. Они как дети: еще вчера их разделяла непримиримая вражда, возникшая из-за пустяков, а сегодня они легко ее забывают. Главное — заставить их встретиться, а уж если начались развлечения, то успех переговоров обеспечен, как бы ни был серьезен причиненный ранее ущерб.

Зная это, Александр успокоился и стал посвящать в эти причудливые обычаи своих друзей, и те с интересом созерцали картину, которую видели только редкие европейцы.

Тут были и примерные боевые схватки, и состязания в беге, в борьбе, в стрельбе, были пантомимы, пляски и разные другие упражнения, в которых эти дети природы большие мастера.

Все закончилось необычайной пляской самого Сешеке. Ему принесли огромную тыкву, выкрашенную в белый цвет, на которой незатейливые художники нарисовали как сумели черной краской нос, глаза, рот и уши. Монарх надел этот уродливый сосуд на голову, а туловище втиснул в некое подобие бочки, сплетенной из гибких ветвей. Наружу торчали только руки и ноги. Бочка тоже была размалевана белой и черной красками, кроме того, она была увешана бычьими хвостами и страусовыми перьями. Ее также украшала положенная наискось широкая полоса красной саржи.

Воины построились в ряд и затянули монотонную песню, сопровождая ее хлопаньем в ладоши. Сешеке стал шагах в тридцати от них и начал необыкновенное представление: он разыгрывал разъяренного дикого зверя — прыгал, размахивал руками, скакал, а восторженные аплодисменты лишь усиливали его хореографическое рвение. Так продолжалось добрых полчаса. Наконец монарх выбился из сил. Он скрылся, но мгновенно снова вернулся в своем обычном одеянии.

— Вот уж действительно, — сказал Альбер, — ничего подобного я и во сне не видал. Нужно покинуть наши цивилизованные страны и приехать в Африку, чтобы увидеть такое необыкновенное зрелище.

— Я но разделяю твоего мнения, — ответил Александр своим обычным насмешливым тоном. — У нас во Франции на светских вечерах и на провинциальных танцульках современные Терпсихоры тоже выкидывают немало штучек.

— Ты смеешься!

— Нисколько. Вспомни наши светские котильоны, когда танцоры надевают ослиные головы, свиные рыла и еще многое другое и вертятся не менее глупо, чем этот почтенный макололо, но несравненно менее ловко.

— Пожалуй, это верно.

• Предыдущая
• 60/109
• Следующая