Под Южным крестом - Буссенар Луи Анри - Страница 2

• Предыдущая
• 2/101
• Следующая

Затем, схватив банкомета за косу так же спокойно, как хватал смолистую снасть корабля, он встряхнул его и, не обращая внимания на вопль испуганного китайца, распорол его балахон карманным ножом.

О чудо! Сотни семерок, восьмерок и девяток высыпались из складок платья китайца, к величайшему негодованию игроков, которые думали, что имеют дело с честным банкометом.

Этот короткий акт правосудия закончился полным скандалом: все бросились на деньги, и началась общая потасовка.

Фрикэ, с грустью наблюдавший эту жалкую сцену, вдруг почувствовал острую боль в плече. Он обернулся и увидел Бартоломео ди Монте с поднятым ножом, пытавшегося воспользоваться удобной минутой, чтобы избежать дуэли.

Фрикэ быстро схватил португальца за руку и так сжал, что тот отчаянно закричал:

– Простите… синьор! .. Вы мне сломаете руку.

– Негодяй, тебе недостаточно, что ты меня обокрал, ты хотел еще убить меня из-за угла, как трусливый шакал!

– Простите, я вас едва задел, да и то потому, что меня нечаянно толкнули. Простите.

Фрикэ разжал пальцы, высвободив онемевшую руку португальца.

– Желтая макака, – сказал, смеясь, молодой человек, – я мог бы раздавить твою голову пяткой, но мне это противно. Вон отсюда, и живей!

В эту минуту к Фрикэ протолкался Пьер де Галь.

– Стоило ли оставаться, чтобы иметь дело с такими мошенниками? Сильно тебя ранила эта обезьяна?

– О, пустяки, небольшая царапина.

– Ну, в таком случае, идем из этого вертепа, а завтра в путь.

Друзья покинули игорный дом, еще не затихший после скандала, и направились в свою гостиницу. Найти ее было нелегко. Нужно быть моряком, чтобы ориентироваться в лабиринте узких переулков, которые скорее похожи на галереи водостоков, чем на улицы. Они переплетаются между собой, карабкаются на горы, опускаются в овраги и наконец теряются среди китайских лачужек, разбросанных без всякого порядка.

Основанный в 1557 году португальцами, Макао лежит на самой оконечности полуострова. Он насчитывает до двухсот тысяч жителей, из которых только семь тысяч европейцев. Часть города, где живут последние, представляет из себя крепость с пушками, повернутыми во все стороны.

Фрикэ и Пьер бродили по этим переулкам и только к рассвету добрались до дома.

В то время, когда они входили, мимо прошли две темные фигуры.

– Клянусь брюхом тюленя, – вскричал Пьер, пристально всмотревшись, – это тот самый американец, который вздул шулера, и португалец, который хотел тебя убить!

Наутро друзья отправились в «Баракон», как называется здание китайской эмиграции. Некогда это здание было монастырем иезуитов, теперь же служило перевалочным пунктом для бедных кулиnote 3.

Первым навстречу французам попался португалец Бартоломео. С удивительным бесстыдством он подошел к Фрикэ и с подобострастием стал расспрашивать о здоровье. Не получив ответа, негодяй удалился, делая отвратительную гримасу, которая должна была изображать улыбку.

– Прощайте, синьор, – говорил он, уходя, – будьте здоровы. Надеюсь, что вы никогда не забудете вашу встречу с Бартоломео ди Монте.

Пьер де Галь и Фрикэ, не обращая внимания на слова португальца, вошли к главному агенту эмиграции.

Жилище его было убрано с безумной роскошью, в которой европейский комфорт спорил с богатством Востока. Но едва вышли за дверь кабинета в коридор, как все изменилось.

Тут начиналось царство нищеты и голода. Бедные, оборванные китайцы, в течение целых суток не имевшие щепотки риса во рту, покорно ожидали решения своей участи. Они с унынием, гонимые неумолимым голодом, покидали зеленые берега Небесной империи, как будто чуя, что больше их не увидят.

Действительно, из десяти тысяч китайцев, которые ежегодно покидают Макао и уезжают в Калао, из пяти тысяч направляющихся в Гавану после закрытия Сан-Франциско, – добрая половина не возвращается совсем, и очень многие совершают обратное путешествие на кораблях-гробах.

Лучшая участь постигает работников, которые уезжают на плантацию французских колонистов в Суматре: там на них не смотрят, как на рабов или вьючных животных, а главное, никогда не лишают свободы, в то время как в английских и испанских колониях рабочие попадают в вечную кабалу.

Она, собственно, начинается с первого дня поступления китайца в «Баракон». Его кормят несколько недель и записывают это в счет; хозяин берет его в работники, и чудовищные комиссионные деньги вычитаются из будущего жалованья китайца; болезнь или малейшая неточность в работе наказываются крупными штрафами из скудного жалованья, и несчастный, работая, как вол, находится долгое время в полном рабстве.

Мы уже знаем, что Фрикэ и Пьер де Галь были посланы французскими колонистами Суматры для найма рабочих. Честные и гуманные труженики не хотели приобретать рабов, – им нужны были только способные работники.

Судно, зафрахтованное для транспорта, было невелико, всего в семьсот тонн, при двигателе в двести лошадиных сил. Оно было построено в Америке, но владелец почему-то дал ему китайское имя «Лао-Дзы».

Кроме того, капитан нарисовал на носу корабля огромный глаз, как это делают китайцы для отведения морских бед, что придавало пароходу вид каботажного судна китайских портов. Когда все формальности были соблюдены и колониальный служащий обошел ряды китайцев с вопросом, по своей ли воле они едут, Фрикэ подписал контракт с агентством и внес за каждого китайца по восьмисот франков.

На этом закончилась двухнедельная процедура найма работников, и остановка была только за «Лао-Дзы», начавшим разводить пары, чтоб сняться с якоря.

Этот американский пароход с китайским названием был чрезвычайно грязен. Цветной экипаж его, как будто набранный со всего мира для коллекции, был скорее похож на шайку бандитов, чем на честных матросов.

Бросив взгляд на черную палубу, на убранные паруса, на беспорядочно наваленный товар, Пьер де Галь, старый матрос французского военного флота, только покачал головой и проворчал несколько самых сильных морских проклятий.

– Грязная шаланда для мусора, – говорил почтенный моряк. – Это скорее китайский пират, чем честный купецnote 4. И разве это экипаж? .. Какой-то малаец, хромоногий негр, косой португалец… Тысяча залпов, это зверинец и больше ничего!

Рассуждать было уже поздно: «Лао-Дзы» отдал все швартовы и отвалил от пристани.

– Вперед! – раздалась команда с мостика.

– Черт возьми! – вскричал Фрикэ, обернувшись. – Капитан нашей шаланды, оказывается, тот самый малый, который побил вчера шулера в игорном доме! Да и старшего помощника вчера мы тоже встречали.

– Молодцы! – ответил с презрением Пьер. – Оставили пароход и две недели пропадали в вертепах. То-то и палуба так убрана. Впрочем, пароход так хорошо нагрузили, что волны смоют всю грязь, прогуливаясь по ней.

Предсказания старого моряка сбылись очень скоро. «Лао-Дзы» прошел Сульфурский пролив, миновал острова Сано, Патун, Лантао и вышел в открытое море.

Это было в ноябре. Норд-остовый муссон в это время особенно свиреп, а океан беснуется. Бедный пароход качало, как жалкую шлюпку, и волны непрерывной чередой перекатывались через палубу.

Капитан с хладнокровием янки прогуливался по мостику, как будто считал, что все будет благополучно, если только аккуратно жевать двойную порцию табака.

– Отчего эта обезьяна не поставит парусов? – ворчал Пьер де Галь.

– Качка была бы не так чувствительна для тех бедняков, которые находятся на нижней палубе.

К вечеру янки пришел к тому же мнению. Два десятка разношерстных матросов, как обезьяны, поползли по марсам и через четверть часа «Лао-Дзы» нес марселя, фок и бизаньnote 5.

Этот маневр, сделанный словно в угоду Пьеру, не прекратил его ворчаний.

– Чудеса, право! – говорил он Фрикэ. – Мы черт знает куда идем. Муссон – норд-ост. Двигаясь к Сингапуру, мы должны чувствовать его затылком, но реи так обрасоплены, как будто мы держим курс к Филиппинским островам.

• Предыдущая
• 2/101
• Следующая