Охотники за каучуком - Буссенар Луи Анри - Страница 49
- Предыдущая
- 49/131
- Следующая
Шарль ужасно боялся дать себе ответ на эти вопросы. Ему казалось, что он видит отвратительных мура, под командой беглых каторжников устремляющихся на штурм серингаля. Захваченных врасплох рабочих безжалостно избивают, режут, как овец; его жену и детей негодяи хватают своими грубыми, окровавленными руками, издеваются над ними, быть может, оскорбляют, бьют и увлекают за собой в дикую пустыню или в леса.
Сраженный этими мыслями, он тяжело падает на землю, как будто силы, поддерживавшие его, вдруг моментально исчезли.
Мало-помалу он пришел опять в себя: он лежал на берегу ручья под большим манговым деревом, куда верный индеец, встревоженный бессознательным состоянием своего господина, отнес его, чтобы не было у него перед глазами обгорелых остатков прежнего жилища. Сделав это, Табира, не привычный к оказанию помощи при обмороке, недуге, совершенно неизвестном и непонятном для человека его расы, так как маловпечатлительные от природы индейцы совсем не знают обмороков, все же машинально принялся растирать своего господина, подобно тому, как это делается при солнечном ударе, и это отчасти подействовало на больного.
Но, едва придя в себя, Шарль почувствовал страшную боль в сердце, и вместе с этим к нему вернулось и воспоминание о случившемся.
Табира, обрадованный тем, что его господин ожил, выражал свою радость громкими возгласами и энергичными жестами. Вдруг, как бы в ответ на его ликование, откуда-то раздался протяжный, жалобный вой. Вслед за тем громадная собака с окровавленной мордой и изрезанной местами кожей, выскочила из кустов, росших по берегу ручья и залива, кинулась прямо к Шарлю, принявшись лизать ему лицо и руки и прерывая свои ласки веселым, коротким лаем.
– Боб! Это ты, мой славный пес? – пробормотал Шарль упавшим голосом, машинально лаская косматую голову животного.
Боб, заслышав свою кличку, весело запрыгал вокруг своего господина, не переставая радостно лаять, как будто он был особенно обрадован тем, что его господин узнал его и назвал его по имени. Затем он вдруг чинно и смирно сел подле Шарля и как будто призадумался на мгновение, потом вдруг сорвался с места и с воем кинулся в кусты, откуда только что выбежал.
Шарль, хорошо знавший ум этой собаки, тотчас же сообразил, что там в кустах есть что-нибудь необычайное, что надо пойти и посмотреть. Несмотря на свою слабость, молодой серингуеро готовился уже встать и обыскать кусты, как собака опять выскочила вперед, а за ней появился человек, бледный, едва держащийся на ногах.
Одежда на нем висела клочьями; он шел с трудом, опираясь левой рукой на закоптевшее от пороха ружье, а в правой держал топор, топорище и лезвие которого были в крови. Длинная ссадина рассекала его щеку почти во всю длину, струйка крови засохла на обнаженной груди.
Индеец мигом навел на него свой ужасный сарбакан, но человек, заметив это, выпустил из рук и ружье, и топор, а затем, увидав Шарля, сидящего на траве, под деревом, протянул к нему руки и воскликнул на чистом французском языке срывающимся от волнения голосом.
– Ах, сударь, вы живы! Благодарение Богу, вы еще живы! Значит, они не убили вас! ..
И две крупных слезы сбежали по его загорелому, испачканному кровью лицу.
– Какое несчастье! Господи, какое ужасное несчастье! – продолжал он, заливаясь слезами. – Но не ваша в том вина, видит Бог… Мы дрались не на шутку… Бедная барыня! .. Бедные деточки! ..
Шарль смотрит на этого человека и узнает в нем Винкельмана, прозванного Шоколадом.
Взволнованный и растроганный, он вскакивает на ноги при виде этого человека, так искренне оплакивающего его несчастье, как будто от него пострадал не другой, а он сам. В этот момент Шарль видит в нем только друга, который в тяжелую минуту делит с ним его горе, как брат с братом, и в порыве благодарности протягивает ему руку.
Бывший каторжник вспыхивает от болезненного чувства стыда и волнения, которого он не может преодолеть, затем сразу бледнеет и не смеет принять протянутую ему руку.
– Дайте мне вашу руку, Винкельман, – говорит Шарль, тоном убежденным и вместе с тем ласковым, – я хочу пожать руку честного и хорошего человека! Забудьте прошлое. Вы его давно искупили и отныне смотрите на меня, как на вашего друга!
Ободренный этими словами, сказанными от всей души, и в значении которых нельзя было ошибиться, несчастный гордо выпрямился и, преобразившись, крепко пожал протянутую ему руку, не находя слов для ответа.
– Ну, скажите, что случилось здесь? – продолжает Шарль, съедаемый тревогой. – Скажите все, что вы знаете… Говорите прямо, не бойтесь меня испугать или расстроить. Я теперь силен и могу все слышать! Впрочем, вы ранены, едва держитесь на ногах… Дайте мне осмотреть ваши раны и перевязать их!
– Нет, нет, мы к этому привычны… не извольте беспокоиться, мы и хуже того видали, да живы оставались… Кроме того, кровотечение уже прекратилось. Кровь запеклась и задерживает дальнейшую потерю крови, я только ослаб; ведь они уже очень много выпустили этой самой крови из меня, но это ничего… Если бы только это, и ничего худшего не случилось, то об этом горевать бы не стоило… Но если вы позволите, я сяду, силы мои еще слабы. Я расскажу вам в нескольких словах все, что видел.
«Когда мы пристали и вас не оказалось с нами, все ваши домашние были очень опечалены, но затем стали ожидать вас со стороны сухого пути. Когда вы все не возвращались, ваша супруга стала сильно тревожиться и, наконец, отправила двоих индейцев разыскивать вас. Один из них – тот, который и сейчас еще при вас, а другого я больше не видел. Так как в доме опасались возможного нападения, то негр бони, распоряжавшийся всем в вашем отсутствии, тотчас же принял все меры предосторожности и приказал всем готовиться к обороне на случай нападения.
Он раздал всем оружие, приказал очистить все карбеты и хижины и все население их собрал вокруг большого дома. Кроме того, он приказал выбранным им самим людям охранять склады и магазины.
Все шло хорошо, и мы не отчаивались. Но, к сожалению, вы все не возвращались. Все мы были глубоко огорчены, могу вас уверить, видя, как страдала и беспокоилась ваша жена и плакали ваши детки. Между тем отправиться на розыски нельзя было: наступила ночь, да и никто не знал, в какой стороне вас искать.
Время было близко к полуночи, все огни были давно погашены; но никто не спал; все караулили дом, склады и амбары, чтобы забить тревогу при первом появлении опасности.
Вдруг собаки, привязанные под верандой, точно ошалели, стали рваться с цепи.
Мы сразу сообразили, что это не могли быть вы с вашими индейцами. Тогда негр бони крикнул: «Кто идет? » Ответа не было. Но спустя пять минут все хижины и карбеты, расположенные вокруг дома, запылали ярким пламенем. Счастье еще, что все они были пусты, и никого из людей в них не осталось. Кругом было светло, как среди белого дня. Но нельзя было различить, с какими врагами мы имели дело – так старательно прятались эти негодяи.
Вскоре среди треска горящих строений мы услышали чей-то голос, кричавший нам, чтобы мы сдались и немедленно оставили большой дом.
Этот голос я когда-то слишком часто слышал и узнал бы его из тысячи голосов. Если я когда-либо в жизни еще встречу этого человека, то клянусь, он умрет от моей руки.
Тогда бони, видя, к чему клонится дело, приказал открыть огонь наугад, и мы разом дали один общий залп.
Раздавшиеся в ответ там и сям вопли и проклятия дали нам знать, что наши заряды не пропали даром.
Потом снова воцарилась полная тишина. Наши противники, видя, что застигнуть нас врасплох не удалось, стали, по-видимому, совещаться.
В продолжение часа нас не трогали. Но это напряженное спокойствие не предвещало нам ничего хорошего; мы, старые, лесные бродяги, хорошо знали, что еще до рассвета нам придется вынести нешуточный натиск со стороны этих негодяев.
Мы не ошиблись. Действительно, нас ждало нечто ужасное.
- Предыдущая
- 49/131
- Следующая
