Необыкновенные приключения Синего человека - Буссенар Луи Анри - Страница 5

• Предыдущая
• 5/108
• Следующая

Но капитан Поль не был физиономистом и потому не сумел распознать под маской добродушия полную неспособность к решительным действиям.

Внезапно на лестнице послышался торопливый цокот каблучков по каменным ступенькам. Крик-крак! – ключ повернулся в замке, и дверь отворилась.

Мужчины тотчас встали, и Феликс с выражением безотчетного испуга на лице слегка приглушенным голосом представил:

– Моя жена!

Моряк почтительно склонил голову перед маленькой женщиной, которая в то же время, казалось, заполнила собой всю комнату.

– Дорогая, – продолжал бакалейщик, немного придя в себя, – позволь представить друга детства, капитана Поля Анрийона, о котором я так много рассказывал.

Женщина едва поклонилась в ответ и прощебетала:

– Очень рада, месье… Ах, эта инвентаризация… позвольте два слова Феликсу… дела есть дела, не так ли?

Капитан собрался было что-то сказать, однако «крошка» властно прервала его на первом же слове. Он так и стоял с разинутым ртом, что не помешало ему заметить себе:

«Тьфу ты! У моего друга Феликса жена – настоящий командир эскадры, без нее он ни шагу!»

– С инвентаризацией кончено, – решительно заявила мадам Обертен, давая понять, что больше говорить не о чем. – Шестьдесят две тысячи восемьсот франков сорок сантимов чистой прибыли… более тысячи франков – вознаграждение кассиру… более двух тысяч – приказчикам… сотня – Мариет…

– Прекрасно, мой друг, чудесно.

– Шестьдесят две тысячи франков, – невольно вскрикнул капитан, – но это же замечательно! Мадам, позвольте выразить вам мое искреннее восхищение.

– О! У нас могло бы быть и сто… двести тысяч, если бы муж захотел… Ах! Быть бы мне мужчиной!..

– Вот уж сказала так сказала! Была бы ты мужчиной, ну и что?

– Я всего лишь слабая женщина, не жалею ни времени, ни сил, и мне так досадно, что все впустую.

– Ну, пошло! Снова ты? Счастья у нас прибавится, что ли? Или лучше нам станет в этой конуре, где я умираю от скуки? Может быть, мы перестанем есть эти ненавистные котлеты под отвратительным соусом, что продает мясник на углу? Да, нам подавай миллионы, а единственная служанка носится как угорелая, к тому же заменяет горничную! Неудивительно, что для стряпни у нее попросту не хватает времени, поэтому питаемся на бегу, на скорую руку, точно служащие, которым платят двести франков в месяц.

Мадам Обертен раздраженно пожала плечами и воздела руки к небу, призывая Бога в союзники.

Чувствуя себя не в своей тарелке, моряк не знал, как держаться, и приготовился уже уходить, когда Феликс, разгадав намерения приятеля, обратился к нему:

– Котлеты под соусом бывают только на завтрак… на обед… Возможно, сегодня будет торжественный обед… как-никак инвентаризация. Останься, сделай милость.

– О! Конечно же, месье, – преувеличенно любезно пригласила мадам Обертен. – Боже мой! Чувствуйте себя как дома. Вы старинный друг мужа, а значит, почти член нашей семьи.

Капитан Анрийон молча поклонился и вновь уселся на ободранный бамбуковый стул. Доблестный моряк так удачно вписался в их семейный кружок, что мадам Обертен, быстро глотая горячий суп, без стеснения продолжала деловую беседу. Между тем в голове ее несчастного супруга вертелась кровожадная мысль: как было бы хорошо, если бы она обожгла однажды язык!

Совсем еще молодая, не старше двадцати семи, очень красивая, с золотыми, ниспадающими на детский лоб волосами, с маленьким коралловым ротиком, с огромными голубыми глазами и темными ресницами, с ямочками на румяных щеках, мадам Обертен была бы очаровательна, если бы не слишком решительный взгляд, суховатый голос и резкие жесты. Она чем-то напоминала американскую ученую даму, не хватало только педантизмаnote 31, свойственного обычно женщинам Нового Света.

Продолжая болтать без умолку, «малютка» успевала еще схватить что-нибудь с тарелки, решить сложные домашние проблемы, услужить гостю и довести до бешенства собственного мужа.

– Но, дорогая, – перебил он ее наконец, – это вовсе не интересно Полю… Поговорим о чем-нибудь другом, умоляю тебя!

– Как же так, – негодовала она, – что может быть важнее для серьезного человека, чем деловая беседа? Разве капитан дальнего плавания – это не тот же торговец? Моряк торгового флота! Может ли быть у мужчины звание достойнее? Коммерция для меня – все равно, что поэзия, – добавила она тоном Корнелии, говорящей о своих детях: «Вот мои сокровища!» – Еще одно словечко, только одно, относительно кофе. Во Франции кофе дорожает, не так ли, капитан?

– Как и по всей Европе, мадам. На Явеnote 32 же, напротив, цены падают. И в Бразилии тоже.

– Таким образом, если бы некий предприниматель захотел приобрести партию бразильского кофе…

– Отправившись туда с двумястами тысячами франков, он заработал бы миллион в каких-нибудь четыре месяца.

– Миллион!.. За четыре месяца!.. Ты слышишь, Феликс?

– Слышу! Ну, и что дальше?.. Не хочешь ли послать меня в Бразилию попытать счастье?

– А не ты ли сам все грозился уехать?

– Нет! Не выйдет, – решительно заявил Феликс. Очевидно, под действием винных паров он впервые, быть может, осмелился возразить своему «командиру эскадры».

Удивленная столь категоричным ответом, женским чутьем уловив, что не следует – во всяком случае сейчас – слишком нажимать на мужа, чье терпение было уже на исходе, мадам Обертен моментально сбавила тон и с нежностью произнесла:

– Друг мой, подумай хорошенько! Путешествие в Бразилию – это же бесподобно! Капитан Анрийон может подтвердить.

– Двадцать восемь дней туда, столько же обратно, два месяца там… Времени, чтобы облазить все бразильские рынки, более чем достаточно. И дело сделано!

– Вот это разумная речь! В добрый час! Ты слышишь, Феликс?

– Не слышу и не хочу понимать. – Бакалейщик даже повысил тон, видя, что жена начинает сдаваться. – К тому же я боюсь путешествий. Пусть торговля раздражает меня, пусть, но болтаться в море, которое я ненавижу, – еще хуже.

– Но, дорогой, подумай: шестьдесят тысяч франков в год… Этого едва хватит на кусок хлеба. Мы занимаем приличное положение в обществе…

– Положение разбогатевших бакалейщиков!

– Несчастный, ты просто не хочешь понять! Ладно, буду откровенна. Знаешь ли ты настоящую причину моей, как ты говоришь, жадности?

– Ну?

– Хорошо! Я сама против скупости разбогатевших бакалейщиков и хочу дать ей бой! Моим оружием будет миллион! Я хочу быть первой на приеме в префектуре Орлеана, хочу, чтобы монсеньорnote 33 попросил меня о вспомоществовании беднякам. Роскошью и неслыханной милостыней я хочу затмить этих иссохших богатых вдовушек, хочу, чтобы у моей дочери была карета с гербами…

– И ради этой красивой мечты ты отправляешь меня навстречу океану, желтой лихорадке, диким зверям, убийственному экваториальному климату?! Не слишком ли высокая цена для твоих амбиций?note 34

– Ты находишь их неуместными?

– Я нахожу их неуместными, идиотскими, возмутительными! Можно подумать, что в Орлеане не знают, с чего начинали твои предки…

– Феликс!..

– Они торговали кроличьими шкурками. Ходили по деревням с лесенкой за спиной и принюхивались, не пахнет ли кроличьим рагу. Если есть запах, значит, есть и желанная шкурка.

– Месье! Вы нанесли оскорбление моей семье!

– Я никого не оскорбил, так оно и было. Твои предки – бравые ребята, они всегда искали, чем бы поживиться. Правда, в чем им не откажешь, так это в честности. На ужин у них подавали головы от копченой селедки, а на обед – постный суп. Они разбогатели на торговле старьем и шкурками. И в этом нет ничего постыдного. Но все орлеанское общество умрет с хохоту, узнав об уморительной претензии присутствующей здесь мадемуазель Аглаи Ламберт. Твои родители, безусловно, достойны всяческого уважения, но что делать, – до высшего света им далеко.

• Предыдущая
• 5/108
• Следующая