Ледяной ад - Буссенар Луи Анри - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

– Вы лжете и бессовестно нагромождаете обман на обман!

– Я говорю правду!

– Мотив ваших преступлений – непомерное честолюбие. Вы просили пятьдесят тысяч франков у Грандье; он отказал вам… Тогда вы подвергли этого несчастного шантажу и страшным угрозам, доведшим его до самоубийства.

– Я!.. Шантаж… против него… но это клевета!

– Молчите! У нас в руках ваши письма. Чтобы запугать Грандье и подчинить его своей воле, вы совершили убийство на улице Св. Николая.

– Мои письма!.. Мои письма! – пробормотал Фортен.– Я никогда не писал Грандье!

– Да, ваши письма с красною звездой, почерк которых поразительно напоминает почерк вашей записной книжки. А эта книжка для заметок? Вы не в лесу ее потеряли… знаете ли, где она была найдена? У постели вашей жертвы на улице Св. Николая!

Редон принимается за дело.– Первые доказательства.– Труд паука.– Западня.– Это – англичанин.– Луч света.– Возвращение в Париж.– Задержание багажа.– По телефону.– Удар ножом.

Допрос продолжался еще долго. От измученного Леона Фортена не услышали ничего – только негодующие возражения. Затем весь судебный персонал позавтракал с аппетитом, ничуть не пострадавшим от утреннего волнения. Это заняло добрых два часа, и ни одной минуты из них Поль Редон не потерял бесполезно. Получив разрешение товарища прокурора, он помчался к дому, где было совершено преступление. Там у входа стоял жандарм, не пропуская никого без формального приказания.

Все помещение состояло из маленького домика, расположенного между двором и садом, с прачечной, каретником и дровяным сараем, упиравшимся в забор, и занимало около ста двадцати квадратных метров. Строения и забор находились в плохом состоянии; видно было, что хозяин не заботился об их поддержании. Это был мужчина старше пятидесяти лет, оригинал, избегавший общества и слывший невероятно скупым; с ним жила старая семидесятилетняя ключница, глухая и наполовину калека. Близ трупа, строгий и трагический силуэт которого обрисовывался под запятнанным кровью одеялом, дежурила монахиня.

Репортер прежде всего тщательно осмотрел наружную стену забора, причем его внимание привлекли кусочки черепицы, валявшиеся под лестницей. Черепица на верхней части стены действительно оказалась облупленной, и под лестницей виден был след ног, сильно упиравшихся в землю. Следы были совершенно свежие и отчетливые.

– Здесь убийца проник во внутрь ограды! – подумал репортер, изучая отпечатки ног со вниманием краснокожего, вступившего на стезю войны.– Стена не выше двух с половиною метров, и он мог перескочить ее без всякой опасности для себя.

Еще утром репортер решил, что убийца пробрался в дом, разбив стекло террасы, но он не заметил тогда ни малейшего его повреждения. Теперь же он подошел к стеклу и стал его внимательно рассматривать. Оказалось, что оно было вырезано алмазом, и до такой степени искусно, что Редон покачал головой и пробормотал:

– Чистая работа!

Орудиями послужили, очевидно, кусок смолы и алмаз, используемый стекольщиками. Преступник, размягчив предварительно смолу в руках, прилепил ее на середину стекла и около замазки обвел алмазом; потом левою рукою схватился за кусок смолы, сильно приставший к стеклу, а правой стал легонько ударять по последнему до тех пор, пока оно не отделилось почти без всякого шума. Благодаря крепко державшей его смоле, стекло не упало, и открылся свободный проход.

Редон скоро нашел и самое стекло; оно находилось вдоль стены, над окошком, и было почти совсем скрыто кустом ревеня.

Он поднял его и осмотрел все четыре стороны: тут все было сделано опытной рукой. Затем взгляд его остановился на куске смолы, и радостное восклицание вырвалось из груди: два темных, слегка волнистых волоса, длиною по крайней мере пятнадцать сантиметров, пристали к смоле. При этом открытии в голове репортера сейчас же сложилась такая гипотеза:

– Человек, вынувший стекло, имеет длинную бороду, волосы из которой остались на смоле во время проделанной операции. Отпечаток ног и эти волосы,– вот уже в моих руках недурная парочка доказательств. Крайне необходимо получить отпечаток следов!

С этой мыслью он вышел из ограды и сказал дежурному жандарму:

– Я вернусь через минуту… дайте мне, пожалуйста, адрес гипсовой лавки.

Получив адрес, наш добровольный сыщик побежал в лавку, купил там полмешка гипса, взял лопату и бегом же вернулся к месту преступления. Здесь, накачав у колодца воды и отыскав в прачечной маленькую кадушку, он принялся растворять гипс, не обращая внимания на покрывавшие его одежду брызги.

Когда раствор приобрел известную густоту, он наполнил им обе выемки, образованные ногами ночного посетителя. Заинтересованный жандарм, переставший уже считать помешанным этого элегантного молодого человека, подошел к нему и сказал:

– Ну и хитрец же вы, сударь!

– Вы поняли?

– Да, и полагаю, что эти куски будут иметь в глазах суда немаловажное значение!

– А вы согласитесь письменно удостоверить тождество их со следами?

– Конечно, как и все, что вам удастся открыть здесь для выяснения дела!

– Благодарю! Вы – храбрый и благородный человек!

Пока гипс затвердевал, Редон отправился в комнату, где лежал труп. Он почтительно раскланялся с монахиней, читавшей молитвы над покойником, объяснил ей мотивы своего присутствия и приступил к исследованию.

Внутренность жилища, как и наружный вид его, не отличалась привлекательностью: везде лежала пыль и тянулась паутина. Одного из прилежных ткачей последней репортер увидел в складках балдахина, осенявшего кровать. Он заботливо исправлял свою паутину, попорченную, очевидно, не особенно давно. Может быть, в момент преступления убийца наклонился над кроватью несчастного старика, потом быстро выпрямился и порвал паутину.

Редон попробовал даже воспроизвести эту сцену, как она представлялась его воображению, и нашел, что человек одинакового с ним роста должен был непременно задеть паутину. Таким образом серия его доказательств пополнилась еще одним.

Осмотр мебели и пыли не дал никаких результатов, так что репортер собирался уже уходить, как вдруг нога его задела что-то твердое. Он наклонился и поднял пуговицу, простую пуговицу от панталон. Но Редон знал, что при производстве следствия нельзя пренебрегать никакою мелочью, как бы ничтожна она ни казалась на первый взгляд. Он осмотрел пуговицу и заметил, что она была оторвана с силой, так что при ней остался кусочек материи. Сама по себе пуговица была довольно широкая, очень крепкая, имела особенную форму и надпись «Барров Т. Лондон»,– очевидно, имя портного и его местожительство.

– Итак,– сделал заключение Редон,– ночью или утром здесь был мужчина, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, чтоб это был кто-нибудь из судейских или мой бедный Леон… Черт возьми! Что, если убийца

– англичанин? Надо посмотреть ноги!

Он крепко завязал, в уголок носового платка пуговицу и быстро спустился в сад. Гипс был тверд, как камень. С бесконечными предосторожностями Редон разрыхлил землю, не жалея ногтей, и скоро в его руках очутились два великолепных отпечатка, воспроизводившие с замечательной точностью все детали обуви. Не было сомнения, что ботинки английской работы, а нога – длинная, плоская и узкая, словом, характерная нога англичанина.

Репортер торжествовал. В его руках находилась уже руководящая нить, правда, очень непрочная и предположительная, но все-таки нить к разгадке тайны преступления.

– Ну,– говорил он, потирая руки,– ошибка ясна… это англичанин… и я найду его! Искать можно только в Сен-Жермене… Итак, живее туда!

Не теряя времени, он направился к извозчику за каретой, а пока запрягали, стряхнул пыль и постарался привести в порядок свой туалет. Заботливо отчистив известку, он нашел еще минуту сочинить следующую записку товарищу прокурора:

«Не имею возможности присутствовать при допросе. Я напал на след, совершенно чуждый вашему. Завтра подробности к вашим услугам. Берегитесь ловушки!

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая