Гвианские робинзоны - Буссенар Луи Анри - Страница 7

• Предыдущая
• 7/145
• Следующая

Тонкий и пронзительный свист заставил его вскочить на ноги. Что-то прямое и длинное пролетело перед его глазами и вонзилось, трепеща, в гладкую кору симарубы.

То была двухметровая стрела, толщиной с палец. Оперенный красным конец дрожал, раскачиваясь.

Парижанин схватил рогатину и принял оборонительную позу, вперив взгляд в то место, откуда прилетел посланник смерти. Вначале ничего не было видно, но затем лианы осторожно раздвинулись, и появился краснокожий, сжимая в руках большой натянутый лук и широко расставив ноги. Он явно собирался пустить в каторжника вторую стрелу.

Робен зависел теперь только от милости пришельца, невозмутимого дикаря, похожего на статую из красного порфираnote 48. Индеец, казалось, лишь обдумывал, как лучше поразить жертву. Острие стрелы медленно перемещалось сверху вниз, потом справа налево, но оставалось нацеленным в грудь белому.

Вся одежда аборигена состояла из куска голубого коленкораnote 49, пропущенного между ног и подвязанного поясом. Тело было вымазано красной краской, словно индеец только что окунулся в кровь. Загадочные линии, проведенные соком генипыnote 50 на груди и на лице, придавали ему вид одновременно и смешной и устрашающий. Длинные черные волосы с синеватым отливом, обрезанные спереди на уровне бровей, ниспадали по обеим сторонам лица до плеч. На шее красовалось ожерелье из зубов ягуара, на запястьях — браслеты из когтей большого муравьедаnote 51.

Длинная, больше двух метров, дуга его лука из «железного дерева"note 52 одним концом упиралась в землю, другой же ее конец торчал над головой стрелка. В левой руке, которой он также придерживал лук, зажаты были еще три стрелы.

Робен не мог понять, почему индеец на него напал. Прибрежные жители в низовье Марони, галиби, вообще-то безобидны, у них вполне мирные отношения с европейцами, которые снабжают их тафией в обмен на предметы первой необходимости.

Может быть, краснокожий попросту хотел напугать его? Ведь туземцы так ловко обращаются с луком, что одним выстрелом сбивают красную обезьянуnote 53 или даже фазанаnote 54 с вершин самых высоких деревьев. Большинство попадает в апельсин с тридцати шагов.

Вряд ли индеец мог промахнуться на столь малом расстоянии.

Наш герой решил показать незнакомцу, что ничуть не боится его. Он отбросил свою рогатину, скрестил руки на груди и, глядя прямо в лицо врагу, стал медленно приближаться. По мере того, как бургундец подходил, рука, натягивавшая тетиву, расслаблялась, а выражение черных раскосых глаз смягчалось.

Грудь белого почти коснулась кончика стрелы, и стрела медленно опустилась.

— Белый тигр не боится… — с трудом выговорил галиби на креольском наречииnote 55 — языке своей расы, которым пользуются также и негры с побережья Марони.

— Да, я тебя не боюсь. Но я вовсе не белый тигр (как мы помним, туземцы так называли беглых каторжников).

— Если ты не белый тигр, зачем пришел сюда?

— Я свободный человек, как и ты. Я никому не желаю зла. Я хочу здесь жить, расчистить поле, выращивать урожай, построить хижину…

— Ты лжешь! Если ты не каторжник, то почему ты без ружья?

— Клянусь здоровьем моей матери, калина (индейцы, которых белые называют «галиби», сами называют себя «калина»), клянусь тебе, я никогда не совершал преступлений. Никогда не убивал! Никогда не крал!

— Ты поклялся своей матерью… Это хорошо… Я тебе верю! Но почему ты не возле своей жены и детей? Почему ты приходишь к индейцу, хочешь забрать его землю, его добычу? Атука не хочет! Уходи к своим белым!

Упоминание о жене и детях всколыхнуло память Робена, и он почувствовал, что к горлу подступил комок. Он не хотел обнаруживать перед краснокожим свои чувства. Распрямившись, француз с достоинством произнес:

— Моя жена и мои дети бедны. Я приехал сюда, чтобы заработать для них пропитание, чтобы дать им кров.

— Атука не хочет! — гневно повторил туземец. — Он не пойдет к белым, чтобы стрелять фазана, строить хижину или сажать маниокуnote 56. Пускай белый человек остается у себя, а индеец — у себя.

— Пойми, Атука, все мы люди и все равны… Здешняя земля принадлежит мне точно так же, как моя земля принадлежит тебе.

— Ты лжешь! Копни эту землю своим ножом, и ты найдешь там кости моего отца, кости калина, моих предков… Если ты отыщешь там кости хотя бы одного белого, я тебе отдам всю землю, а сам стану твоим верным псом…

— Атука, я не собираюсь жить именно здесь. Я направляюсь к неграм бони. Здесь я просто по пути и не хочу задерживаться.

При этих словах индеец, несмотря на всю свою хитрость и самообладание, не мог скрыть разочарования.

Все его рассуждения о земле предков и о погребенных в ней костях соплеменников преследовали одну цель, весьма ничтожную, как мы скоро узнаем.

Внезапно лицо туземца прояснилось.

— Если ты не белый тигр, тогда пойдем со мной в Бонапарте. Там ты найдешь белых людей, хижину, мясо, тафию, рыбу…

При слове «Бонапарте», которое он никак не ожидал услышать из уст индейца, Робен пожал плечами. Потом он вспомнил, что исправительная колония стала называться Сен-Лоран лишь несколько лет назад.

Раньше этими землями лет тридцать владел старик индеец по прозвищу Бонапарте. Отсюда и название косы — Бонапарте, данное полоске земли вдоль Марони, где размещается «коммуна» Сен-Лоран.

Краснокожий говорил скорее всего без задней мысли, однако приходится признать, что случайность определяет многие странные совпадения в нашей жизни.

— Там видно будет, — неопределенно ответил Робен.

Непреклонность индейца как-то сразу улетучилась. Он прислонил к плечу свой лук и протянул руку парижанину:

— Атука — друг белого тигра.

— Ты по-прежнему называешь меня так, ладно, будь по-твоему! Белый тигр — банаре (друг) Атуки. Я приглашаю тебя отведать черепахи вместе со мной.

Индеец не заставил себя долго упрашивать. Он присел на корточки, руки и челюсти его заработали с такой быстротой — без оглядки на «друга»! — что очень скоро от черепахи остался только скелет, очищенный так хорошо, словно над ним потрудились муравьи-маниоки.

Обед, приготовленный на костре, сильно пахнул дымом, но обжора поначалу этого не замечал и, только доев последний кусок, заявил вместо благодарности:

— Твоя еда, банаре, воняет дымом.

— Самое время это заметить… Но у меня есть еще две черепахи, давай испытаем вечером твои способности.

— А!.. Банаре, у тебя еще две черепахи?

— Ну да!

— Хорошо!

Заметив, что его новый друг напился воды из ручья и собирается прилечь, индеец наконец задал ему свой сокровенный вопрос, не скрывая простодушного вожделения:

— А ты не дашь Атуке тафии?

— У меня ее нет.

— Нет?.. Я хочу посмотреть, что у тебя в ящике.

Робен, невольно улыбаясь, позволил туземцу сделать это. Немного он там увидел: сорочку из грубого полотна, пустую бутылку из-под водки, которую дикарь обнюхал с жадностью макакиnote 57, маисовые початки, несколько листьев белой бумаги, маленький чехол с сухими тряпками — трут.

Атука был весьма недоволен.

Изнемогая от усталости, Робен чувствовал, что сон одолевает его. Краснокожий присел на корточки и затянул долгую монотонную песню. Он прославлял свои охотничьи подвиги… хвастал, что на возделанной им земле растут в изобилии ямсnote 58, бананы, просо, бататnote 59… хижина у него самая большая… жена самая красивая… пирога самая быстрая… Он стреляет лучше всех. Никто не умеет так хорошо выслеживать маипури-тапираnote 60 и поражать его насмерть безошибочной стрелой… Никто не может соперничать с ним в беге, когда он преследует антилопу или толстого хомяка…

• Предыдущая
• 7/145
• Следующая