Гвианские робинзоны - Буссенар Луи Анри - Страница 59

• Предыдущая
• 59/145
• Следующая

Что касается яств, то они в общем были ему знакомы, только удивляли приправы и способ приготовления. Сервировка европейская, на блюдах и в тарелках изящной формы, хотя сделанных из грубой глины. Приборы состояли из вилок, ложек, ножей. Туземец умел обращаться с ними и с огромным аппетитом поглощал изысканную пищу цивилизованной кухни.

Индеец, однако, впал в задумчивость при виде жареного куска мяса — необычайно нежного, свежего, сочного, как бы тающего во рту. Оно было тончайшего вкуса, но показалось ему слишком непривычным.

Никола, его сосед по столу, попытался объяснить. Парижанин, совершенно неспособный к изучению языков, благодаря своей настойчивости и дружбе с Казимиром довольно свободно говорил по-креольски. Но вместо того, чтобы четко выразить мысль и строить фразы, как это делают местные жители, он пользовался словесной окрошкой, перемешивая туземную речь с оборотами и словечками из городского жаргона. Смесь парижского с языком тропической Гвианы бывала иногда непередаваемо комичной.

— Да, я знаю, что вас удивляет. У мяса странный вкус, но это же бифштекс.

— Нет, — наивно возразил Жак, — гокко!

— Ну да, мы оба правы. Это бифштекс из гокко, с добавкой масла и перца. У вас есть перец, но используется только в стручках. Мы же, робинзоны, растираем его в ступке, затем деликатно посыпаем жареное мясо, и тогда оно становится бон-бон. Кроме того, мы используем соль…

— О! Соль! — вырвалось у гостя, и глаза его округлились от вожделения.

— Наша соль не очень-то хороша. Мы извлекаем ее из золы пальмы парипу… Сжигаем древесину, промываем пепел, потом выпариваем воду, получается щелочная соль. Но Эдмон вам лучше объяснит весь процесс, он очень хорошо знает химию. А я могу только сказать, что мы пользуемся ею за неимением лучшей. Ну, и дальше… Поскольку бифштекс жарится, необходима хорошая порция свежего масла…

— А это что за зверь?..

— Ну, что-то вроде топленого свиного жира, оно растет здесь прямо на деревьях!

— Я не знал. Свиной жир привозят в белых железных коробках.

— Это просто удивительно, господа индейцы, — с видимым удовольствием выговорил парижанин, — до чего же плохо вы знаете возможности собственной страны!

— Погоди, Никола, — вмешался в разговор Анри, — поубавь свой пыл! Тебе нравится ошеломлять нашего гостя, но ты сам окажешься в затруднении, если тебя заставить сказать на латинском название и семейство этого «масляного дерева», которое наш друг скорее всего знает так же хорошо, но только под другим именем!

— Ты полагаешь?.. — спросил парижанин, торжествуя. — Ну ладно же! Мой дорогой Анри, ты глубоко заблуждаешься! Я вовремя прикрепил подковки с шипами и не растянусь на льду! Эти давние выражения так кстати приходят на ум! Но сколько лет я не видел, как фиакры шлепаются набок в гололедицу! Короче, растительное масло производится из бамбука, из какао, из сои, а еще — из дерева bassia…

— Невероятно! — воскликнули хором робинзоны, потрясенные и очарованные.

— Да. Bassia-Bu… ty… ra… ca. О, Боже, до чего тяжко выговаривать эти слова! Клещами из глотки выдираешь. Это дерево еще называется галамское масло. Родина растения — Индия, в здешних краях появилось давно. Вам известно, как и мне, что масло добывают из его молоденьких зерен. А потом — кап-кап в бифштекс гокко, и мясо становится бон-бон, — добавил он, хитро сощурившись.

— Браво! Браво! — вскричали четверо братьев и их отец. — Но откуда ты все это узнал? Когда?

— Из книг, мои друзья, из книг. Вы спрашиваете, когда? Понемногу ежедневно, а точнее — еженощно. Я изучил большую энциклопедию, которую вы написали коллективно под руководством самого лучшего учителя — вашего отца. Ну, что здесь удивительного? Я всегда сожалел о своем невежестве, стыдился его. В Цариже я посещал какое-то время курсы для взрослых, подбирал объедки знаний по вечерам. А здесь в первое время хватало работы! Вы были еще совсем маленькие. Учить уроки вместе с вами не пришлось, недоставало времени. Засыпал вечером как убитый. Но впоследствии приложил усилия, чтобы наверстать упущенное. Не хотел ничего говорить, но я внимательно читал ваши прекрасные рукописи на бумаге из коры магоnote 230, на этой самоделке… Вы стали моей вечерней школой!

Взволнованный Робен чувствовал, что слезы выступают у него на глазах. Его могучая натура, замешанная на нежности и страдании, отличалась крайней тонкостью и деликатностью. А потом как взрослый мужчина он лучше детей понимал, сколько отчаянных усилий понадобилось тридцатилетнему школьнику, чтобы безо всякой предварительной подготовки, молча, тайком усваивать трудную науку, не имея к ней никакого ключа.

Парижанин тоже принадлежал к доблестной плеяде искусных мастеровых, обуреваемых жаждой знания, которые после тяжкого труда ради хлеба насущного находят еще время и силы учиться и становятся по-настоящему мыслящими людьми. Политический ссыльный глубоко уважал честных тружеников. Как все чувствительные натуры, он их любил, восхищался и отдавал должное героическим усилиям тех, кто, будучи обделен судьбой в детстве, проявлял непреклонную волю, заставляя капитулировать перед собой труднодоступную сокровищницу знаний.

Вот почему с некоторым налетом торжественности, исполненный сердечного почтения, Робен поднялся со своего места, крепко пожал руку Никола и произнес:

— Спасибо!.. Спасибо от меня, твоего учителя, хотя я даже не знал об этом, но особенно — от всех честных работников, чью силу духа и мужественную самоотверженность ты так достойно представляешь!

Славный парень что-то смущенно забормотал, залившись румянцем от похвалы, значение которой вполне оценил. Молодые люди, гордые своим другом, умножили комплименты отца… Это был взрыв общей искренней радости, которая с лихвой окупила парижанину его труды и ночные бдения.

— Но послушай, — продолжал Анри, — ты сказал, что изучал наши рукописи по ночам… По-моему, ты слегка перебрал. Выходит, тебе вообще случалось обходиться без сна?..

— Подумаешь! Я устраивал передышку днем. И притом ночи такие длинные. Научился экономно использовать свечи; пополнял их запас, обчищая растение, которое называл свечным деревом. Вы не можете вообразить испытанную мною радость, когда я узнал его настоящее название; мы так часто срывали с него крупные ягоды, размером с пулю большого калибра. Пятую часть их веса составляет прекрасный желтый воск. Ну вот, это дерево — cirier ocuba. Как сейчас вижу название, написанное Эженом, там еще было много помарок.

— Но, значит, эта мысль пришла тебе в голову случайно, внезапно? — поинтересовался Робен.

— О! Уже довольно давно. Я был так наивен, полагая, что все нужные предметы можно найти на растущих здесь деревьях, не зная, что большинство из них завезено издалека. А потом как-то, в канун сезона дождей, я услышал, что вам никогда не встречался учебник ботаники с описанием такого важного разграничения. Местные и завезенные сюда растения — вот что я намотал себе на ус! А когда вы затеяли с детьми эту большую работу, я зажегся идеей, о которой только что говорил.

— Замечательно, мой дорогой Никола! И ты действительно помнишь все эти вычурные названия?..

— Как «Отче наш»…

Находясь у себя дома, робинзоны нередко развлекались состязанием в ботанике, и сыпался настоящий фейерверк вопросов и ответов, которые строго контролировал инженер, непререкаемый арбитр в любых спорах.

— Манговое дерево! — крикнул Шарль. — Кто ответит первый?..

— Mangifera indica, судя по названию, из Индии, — подхватил Эжен. — Манго — это хорошая пища, если привыкнуть к его необычному вкусу.

— Гвоздичное дерево! Эта культура когда-то сделала Гвиану процветающей…

— Caryophyllus aromaticus, ее привез с Молуккскихnote 231 островов Индонезии губернатор Иль-де-Франс месье Пуавр в тысяча семьсот восьмидесятом году…

— А ты помнишь, Никола, свою растерянность, когда впервые услыхал о мыльном дереве?

• Предыдущая
• 59/145
• Следующая