Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович - Страница 88

• Предыдущая
• 88/115
• Следующая

Девица ушла погулять после завтрака и не вернулась ни днем, ни к ужину. Дело было, прямо скажем, жарким. Экспедиция, конечно, работать уже не могла — только искала девицу. Каждый день делали маршруты, стреляли в воздух, кричали.

Ночью били в било — кусок лемеха от плуга, подвешенный на крученой веревке у дерева. Каждые двадцать минут ночной дежурный должен был лупить по билу обухом топора.

Наутро Михалыч пулей помчался в Писеево — большое село на левом берегу Енисея. Помчался он и к местному начальству и подал заяву в милицию… человек пропал в тайге! Себе на горе, и без малейшего толку.

Самым эффективным оказалось обратиться к своему брату-экспедишнику, ко всем партиям, стоявшим поблизости «в поле», и к местным, писеевским охотникам.

И экспедишники, и охотники сразу, получив известие, бросали свои дела и отправлялись искать непутевую Светку Загонову.

По знакомству вышли на речников, и тут тоже не было вопросов. Пока не было сделано дело, все суда, которые шли по этому участку реки, давали звуковые сигналы — попросту говоря, непрерывно гудели, обозначая, где река.

В лесхозе помогать взялись серьезно: переправили на правый берег старый гусеничный вездеход, специально для тайги, и за два дня шофер гусеничного вездехода сделал до пятнадцати заездов во все стороны света.

На утро третьего дня надежд оставалось немного.

— Последний маршрут…

Михалыч понимающе кивнул, а шофер шел к машине с виноватым каким-то лицом — словно это из-за него никак не могли найти девицу.

— В общем, начальник, там, и правда, еще не смотрели… Может, найдут, — утешал старый охотник Никодимыч.

— А если нет, — вносил Никодимыч последнюю ясность в вопрос, — тогда поднимаю поселковый совет, прочесывать будем. Если в последнем месте нет — тогда уже труп надо искать.

Народ потянулся в пеший маршрут, и Никодимыч инструктировал парней:

— Если медведь, особенно если крупный — не лезьте! Все равно покойнице уже никак вы не поможете, а это может быть опасно…

Тогда Михалычу тоже мучительно хотелось самому поехать на вездеходе, или идти в пеший маршрут. И чтобы что-то делать самому, причем делать руками и ногами, телесно. И потому что так ведь — проще. Самое трудное — не бегать по горам и лесам, а думать и все правильно организовать. Михалыч это знал. Уже много лет водил он экспедиции, и все чаще не делал сам, а организовывал, чтобы сделали другие.

Этот последний маршрут шел в место, которое по старой памяти называлось «пихтоваркой» — когда-то, лет двадцать назад, здесь стоял деревянный сарай, и в нем собирали в бочках пихтовую смолу для отправки на скипидарный завод. Жуткая колдобистая дорога с тех пор ни разу не обновлялась, бурелом, непросыхающие все лето лужи глубиной до полуметра.

Пятеро парней вышли на полпути, начали прочесывание. Шофер доехал до развалин «пихтоварки», стрелял там в воздух и кричал. Никто не вышел к вездеходу, не подал ответного голоса. Ветер приносил только запах нагретой травы, невнятный шелест молодых осин, да жужжание бесчисленных насекомых. Парни не нашли ни Светки, ни малейших признаков, что она вообще была когда-то на свете.

Вездеход пошел по той же дороге; шофер останавливался время от времени, стрелял в воздух, кричал, сложив рупором руки. За одним из поворотов дороги лежала пропавшая Светка. Вышла и улеглась поперек свежих гусеничных следов, чтобы уж никак не удалось ее объехать.

История закончилась как будто бы, вполне благополучно. Светку отправили в город. Участникам событий выставили много водки. Никодимыч жалел, что дни его славы позади, но радовался чрезвычайно. Волоски на челе Михалыча наконец перестали седеть.

И вот тут выяснилась одна прелюбопытная деталь: начальство в районном центре интересовалось в основном тем, как бы не брать на себя ответственность. Мол, потерялась городская девица? Это их дело, их работа, и пусть сами разбираются, как знают. Отвечает за это кто? Начальник экспедиции, он расписку давал об ответственности за жизнь и здоровье участников. Вот и отлично! Не мы отвечаем, как хорошо!

Следователь из милиции появился через три дня, когда Светка Загонова давно уже нашлась и давно уехала домой.

Следователь пил чай с Михалычем и верхушкой экспедиции и больше всего интересовался примерно все тем же — против кого следовало возбуждать дело, если девица бы не нашлась?

— Ну, а поднять спасателей? Вертолеты бы, спасотряд?

— Это все не в нашей компетенции.

С тех пор они оба — и Павел Бродов, и Михалыч, точно знали — рассчитывать ни на кого нельзя.

— Ну что, Павел, пойдем в пещеру?

— Не, Михалыч, вместе не пойдем… — Павел вроде бы любовно огладил подобное аэростату пузо шефа. — Вы старый и толстый, Михалыч… Я сам пойду.

— Один не пойдешь! Хватит Пашки с Ириной!

— Зачем один! Я с Мараловыми… Думаете, они пойдут?

— Дикий вопрос, Паша…

Не прошло и нескольких часов, как в тот же подземный лаз погружались Мараловы и Павел Бродов. Они уже знали, что пещера становится довольно населенным местом, что туда полезли еще и Стекляшкин с Динихтисом. Но ничего не говорило о том, что еще кто-то ушел под землю: вопреки всем правилам техники безопасности, Динихтис ничего не оставил наверху — ни вещей, ни записки, ни знака.

— В любом случае — сидим здесь и ждем.

Михалыч и Женя устраивали лагерь возле входа. Бродов обернулся уже из зоны полной темноты и в сиянии дневного света ясно различил хлопочущие, что-то таскающие фигурки: неуклюжую толстую — Михалыча и высокую гибкую — Жени.

Михалыч поднес спичку к сухим кедровым веткам, посмотрел, как огонь лижет красным языком розоватую древесину.

Натура требовала самому спуститься вниз, лезть по пещерным коридорам, выкладываться, искать сына. Но Павел прав — уже не время. В конце концов, ты же сам выбрал, Михалыч. Ты и в молодости не тренировал, не закалял, не готовил тело. В молодости многое было дано так, задаром, и ты пользовался, пока было. К тридцати пяти халява кончилась.

Между прочим, можно и сейчас, не поздно заняться телом — регулярно тренироваться, привести его в рабочее состояние… Но в мире ведь столько книг, столько работы головой, столько увлекательных занятий!

На тело просто не хватает времени. Этим вроде бы и хочется заняться… Но времени все равно нет, потому что всегда находится что-то более важное!

А коли так, остается вот это, все правильно: сидеть на базе, жечь огонь и постараться, чтобы горячий кофе и сухая постель были у тех, кто вернется с настоящего дела. Так сказать, стариковская роль, что поделать.

Девятнадцатого августа, утром, парни поднимались на поверхность: закрыт один участок пещеры, до сих пор не хоженный никем. Там — никаких следов детей, найден только странный труп в черном бушлате, попавший в пещеру неизвестно в какие времена.

Парни поставили вешки, написали записки, на случай, если Павел с Ириной натолкнутся на них, и смогут выйти сами. Парни вернулись попить кофе и опять нырнули под землю обследовать другой сектор пещеры.

Несущиеся тучи проплывали метрах в двадцати над головой, временами облако плыло, волоча брюхо по земле, скрывая людей в липком холодном тумане.

Костер шипел, рассыпая вороха искр. А возле костра, кроме Михалыча и Жени, сидел смертельно уставший, осунувшийся Стекляшкин, судорожно курил папиросу за папиросой. Запавшие красные глаза, трясущиеся руки, вполне обезумевший вид.

Бросив бычок в огонь, Стекляшкин уставился на парней, и Бродов чуть не отвернулся: такой безудержной надеждой сверкнул взгляд.

— Не нашли… Пока не нашли, Владимир Павлович, сейчас опять пойдем искать.

И тогда Стекляшкин каркнул, доставая еще папиросу:

— Динихтис пропал. Ушел в боковой ход, и пропал. Еще и его нет, Динихтиса.

Стекляшкин затянулся папироской. Руки у него отчаянно ходили ходуном.

19 августа 1999 года

• Предыдущая
• 88/115
• Следующая