Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович - Страница 65
- Предыдущая
- 65/115
- Следующая
— А сколько времени идти до порогов?
— Час!
— А сколько мы шли от деревни?
— Ну… полчаса.
Та-ак… И о часах Васенька имел такое же сверхсмутное представление. Становилось окончательно непонятно, сколько же идти до заводей и порогов, и где они вообще находятся. И тут вдруг появились заводи!
Появился мост через Ой, а сама река уходила тут в сторону, делала огромную излучину, и там, куда било течение, образовались постепенно огромные, глубокие ямищи, в два роста глубиной, и метра четыре в диаметре. Вода в них была чуть теплее, чем ревущая, летящая вниз вода Оя, а главное — куда спокойнее.
— Привал!
— Купаться можно?
— Нужно!
— А на речке кататься?
— Можно, только осторожно. Я сейчас пойду с вами.
— А давайте сразу и позавтракаем! — предложила практичная Ира.
— Конечно! Дима, накупаешься — воды! Сделаем чай. Ира, порежешь бутерброды?
— Сделаю.
Махалов почти снял штаны, чтобы броситься в прозрачно-зеленую, с салатным отсветом, воду. Кто-то дернул его за руку.
— Эй, дядя… можно, я веревку отцеплю?
Хрипатков едва не утонул, зайдясь в воде от приступов восторга. Он встал в воде солдатиком, впился глазами, боясь упустить хоть мгновение. К удивлению, даже к разочарованию Хрипаткова, Махалов расплылся в довольно счастливой улыбке:
— Отцепляй, мальчик, отцепляй… Ты отсюда идешь домой?
— Ну…
И счастливый Махалов радостно бросился в воду. Ирка мало каталась на речке — ей было время делать бутерброды. А кататься стоило, испытывая тугие толчки снизу в ноги и в живот, пролетая над серо-черными, зловещего вида камнями.
Здесь, у реки и уже днем, бабочек было невероятное количество. Словно дымок поднимался над заводями с мелкой водой, где насекомые рисковали пить. Но это был, конечно, не дымок: вились, танцевали в воздухе, беспрерывно поднимались и опускались сотни бабочек различных видов, поражая разнообразием цветов и форм.
Что это — черное, длинное, извивается у берега? Два ужа плыли через Ой, течение сносило их безжалостно.
Иволги носились над водой. Оляпка нырнула в Ой на глазах у детей, ухитряясь плыть против течения.
Сияние солнца, отражавшееся от воды, глянцевый блеск листьев — все это било в голову, как молодое вино.
После купания кожу стянуло, все стали еще бодрее, энергичнее. Кое у кого не попадал зуб на зуб, но аппетит прорезался у всех. Махалов устыдился своего отношения к Васеньке, глядя, как исчезают бутерброды в маленьком смуглом животе. «Он же голодный! Чем они кормят детей?!» — промелькнуло в голове у геолога.
— А можно, я с вами?
Махалов поперхнулся бутербродом:
— Категорически нельзя!
— А почему?
— А тебя что, родители не ждут сегодня?
— Ждут… И завтра подождут.
— Нет уж! Мы и завтра тоже не вернемся.
— И после-послезавтра подождут.
— Нет! С нами тебе нельзя, ты у нас точно потеряешься!
— Не потеряюсь.
— Давай не будем спорить, мальчик. Сейчас ты пойдешь домой, а с нами — не пойдешь. С нами нельзя.
Васенька ковырял пальцем в носу, плаксиво опустил концы губ книзу. Когда отряд начал подъем, Васенька ушел куда-то вбок от отряда. А Хрипатков долго вел странные, смутные речи про то, что городские ходить толком не умеют, потому что полагаются на всякие приборы, а вот люди выросшие и живущие в лесу — они запросто могут. И что в лесу главное — опыт.
— Придумали там… Компас какой-то дурацкий… — подрагивал от отвращения голос Хрипаткова, — ходят по нему, как идиоты. Вы мне скажите, куда вам придти надо — я проведу. И любой вас в Малой Речке проведет. Любой мальчишка, и куда угодно, без всякого дурацкого компаса.
— Любой Васенька, — в тон ему добавил Лев Махалов.
— Да любой же…
Хрипатков и не подозревал, что смеяться могут и над ним. А лента дороги разворачивалась выше и выше. В лицо пахнуло тугим ветром. Слева пошла пропасть, из которой торчали вершины исполинских кедров. Кедры выросли в лесу, тянулись вверх, и вершины у них были острые, длинные, тонкие. На десятки километров открывалась синяя, лазоревая, фиолетовая, сиреневая, сине-голубая даль, со всеми переходными цветами и оттенками, для каких просто еще нет названий.
Глядя в густо-синие горизонты, Павел не мог не подумать, что синева здесь все же совсем другого оттенка, чем в Хакасии.
Из пространства приходил ветер — то прямо бросался на людей, прижимал к другому борту дороги, то падал сверху, словно бы обрушивался с неба. Это был тоже какой-то синий ветер… То есть не может он, конечно, быть синим… но вот ведь, несомненно был. У Павла, мало склонного к поэзии, этот вид и этот ветер вызвали в памяти «Осень, в небе жгут корабли…» Шевчука. И еще стихи средневекового китайца, Бо Цзюйи (эти стихи любил папа):
Беспредельный, бескрайний этой осени ветер…
Такие строчки были в этих стихах, и очень соответствовали они, эти строчки. Ветер тут и правда был бескрайний.
А потом отряд втянулся в горы, дорога шла все вверх и вверх, словно бы ввинчиваясь в небо. Исчезла пропасть с левой стороны, дорога здесь была сильно врезана в гору; крутые обочины с обеих сторон, а за ними — стена темнохвойки: кедры, пихты, ели. С зудением поднимались полчища комаров, молча плясала мошка.
Часам к двум дня закончился подъем, вышли к сравнительно ровному месту. Тут протекала речка, на этот раз довольно тихая, совсем без стука камней. Так, тихое бульканье, и только.
Лет тридцать назад какой-то хозяйственный человек поставил тут на поляне избушку… да, почти что и на курьих ножках. Топилась избушка по-черному, и выглядела соответственно, особенно изнутри. Но в избушке была печь, а перед избушкой — выложенный камнем очаг, и сделан был очаг человеком, который знал — камни для очага берут не в русле реки, а в горах. И потому стоял этот очаг треть века крепким, надежным, и очагом запросто можно было воспользоваться.
Речка, глубиною по колено, струилась метрах в десяти, на полянке везде была тень. Дети с облегчением сбрасывали рюкзаки, бежали к речушке, лезли исследовать избушку, пугая друг друга руками с толстым слоем сажи.
Убедившись, что речушка безопасна, Махалов пошел разбираться, какая из двух дорог-тропок выведет к базе Маралова. Отсюда база была километрах в десяти, примерно, и где-то на северо-западном направлении. Достать компас, впрочем, Махалов никак не решился: Хрипатков опять завел тягомотную демагогическую околесицу про зловредные и совсем не нужные выдумки кретинов-городских. «Ну должен же он знать, как ходят на базу к Маралову?» — думал Махалов, пропуская мимо ушей рассказы про то, как Хрипатков и прочие гиганты духа спасали обмороженных, наевшихся дурных грибов, обглоданных волками и медведями, неприспособленных неумех, полагавшихся на ружья, компасы, машины, палатки и кастрюли.
— Вроде бы логичнее налево… — скромно заметил Махалов. Это ответвление дороги как будто больше отвечало направлению.
Хрипатков гулко фыркнул, и эхо подхватило грозный звук.
— Вот по этой дороге, — уверенно произнес Хрипатков, — примерно десять километров.
По карте выходило столько же. «Значит, часа два… Ну, три часа ходу», — прикидывал Махалов расстояние. Выйти за четыре часа даже… В шесть? Нет, лучше все же в пять.
— На-арод! Три часа отдыха!
— Ура-а!!!
— Паша, поможете мне?
Павел согласно кивнул, понимая — его и Ирину прочно пожаловали во взрослые. Впрочем, у Ирины нашлось сразу несколько помощниц для приготовления дастархана.
Сидеть у костерка, чувствовать сухое тепло одним боком, вечную сырость темнохвойки другим, поставить к огню сапоги и вести с Махаловым неторопливую беседу о жизни, о геологии и о кружках и секциях детей было для Павла чем-то если и не райским, то по крайней мере — идиллическим. «А хорошо, что поехали! — думал Павел, озирая размягченным взором лес, избушку, детей, бродивших в речке по колено, умывавшихся и плюхавшихся в воду. — Клада не найдем, так сколько всякого увидим!».
И тут в избушке дико завизжали. Пулей вылетел Дима, пристроившийся там на нарах спать, с еще большей скоростью — Наташа.
- Предыдущая
- 65/115
- Следующая
