Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович - Страница 35
- Предыдущая
- 35/115
- Следующая
— Я только от людей! — замотал головой Бродов. — Я в медведях ничего не понимаю!
— Так может быть, тогда Саша? Вы же проводник, вы умеете…
— Да не бойтесь вы так! В августе медведи сами трусливые! Поднимайтесь, поднимайтесь вот по тропочке, там сразу поймете, куда!
Ревмира уже расчехляла оба ружья — для себя и для мужа, 12-й калибр и 16-й, зарегистрированное и нет. Ох, Никодымыч, Никодимыч! Не твои бы черные, влажные, сияющие глаза! Не твоя бы речистость!
— Я скоро! — утешил Саша. — Только с машиной разберусь, и тоже на базу приду.
Но первым вверх двинулся все-таки Павел, и притом, что характерно, без ружья. За ним двигались Стекляшкины с оружием. Хипоня плелся следом, держа карабин, словно палку.
Узкая тропинка уводила в гору, в гору, в гору. Звенел неименный ручей; через него перебирались раза три: ручей все время вилял, делал петли.
От одной из петель Стекляшкин вдруг увидел, что в чаще растений торчит серый угол крыши. А всего строений было пять: три домика для жилья, с нарами и со столами, баня и уборная — дощатое строение, почему-то вынесенное на склон, выше всех остальных зданий. К уборной надо было идти, поднимаясь по тропинке. Стекляшкин философически заметил, что по крайней мере, от уборной открывается прекрасный вид на всю базу. Но зачем это было нужно строителям базы, хоть убей, Стекляшкин не мог догадаться.
— Один домик — нам, троим мужчинам. Тот, дальше — Стекляшкиным. Идет?
Никто не возразил против решения Павла, а тот сразу же скинул рюкзак, зарысил по склону вниз. С высоты своего места пребывания Стекляшкин превосходно видел это и сообразил — в машине же куча продуктов, снаряжения — и всему этому место здесь. Стекляшкин направился вниз, прикидывая, пойдут ли таскать вещи Хипоня и его законная жена?
Будем кратки — они не пошли, о чем-то вели речи в домике. Остальные трижды делали рейсы от машины к домикам, когда из крайнего домишки вылезла Ревмира с напряженно улыбавшимся лицом.
— Ой, мальчики, вы уже?!
— Все перенесли… А что на ужин? — Саша, как всегда, сразу брал быка за рога.
— А где готовить?
— В каждом домике есть печка и плита. Запас дров такой, что можно слона приготовить. Воды сейчас принесем… принесу.
— А готовить, значит, я…
Ревмира не была таким уж врагом кухни, но вот оставаться главой экспедиции она была всерьез намерена…
Отдышавшись, Саша двинулся за водой и быстро принес два ведра.
— Алексей Никодымыч, извольте почистить картошку! Павел, вы умеете открывать банки с консервами? Володя, будь добр, найди гречневую крупу! — изо всех сил обеспечивала себе Ревмира возможность контролировать происходящее. Раз она готовит ужин — в процесс приготовления ужина будет вовлечен весь лагерь! И все разговоры, все принятие решений пройдут здесь, у нее на глазах.
Тем паче, если сразу же и вести переговоры, планировать завтрашний день…
— Саша, сколько ходу до Красных скал?
— Если ехать, часов пять… Дорогу вы уже видели, боюсь, отобьете чего-нибудь. А если идти, то часа полтора.
— Сегодня, наверное, уже не пойдем… — хотел отдохнуть Хипоня.
— Надо было раньше, тогда может быть, и успели бы. А так прямо завтра и выйдем. Все удочки с собой возьмем, все что нужно.
— И перекус, — не собирался остаться без еды Павел из-за горе-кладоискателей.
— Само собой, и перекус.
— Тогда так… Мой совет, господа наниматели: встать в пять часов, выйти в шесть. Тогда до жары будем на месте. Решайте сами, но так лучше, поверьте. И не будет, как сегодня — до базы добрались, а дальше идти уже времени нет.
— Ну что, мужчины, встанем в пять?
На этот раз дежурный стон Хипони оборвался мгновенно и жалко: Хипоня поймал взгляд Ревмиры.
— Встанем! — пожал плечами Павел.
— Я поднимусь, — сухо бросил Стекляшкин.
— Та-ак… А завтракать будем здесь или на месте?
— А на месте зачем? Надо здесь…
— Это кто как предпочитает. Я могу в любое время есть, привык. А вот графа одного возил, так тот есть не мог по утрам. Готовили завтрак и с собой брали.
— Какого еще графа?!
— Из Австрии. Хороший граф, умный, даже по-русски говорит немного. Он зимой приезжал, на медведя, и потом еще летом, рыбу ловить. Я его и на Красные скалы водил, так что проведу, не сомневайтесь.
— Граф застрелил медведя? — вдруг быстро спросил Павел.
— А как же! Встал первым номером: пока он не выстрелит, никто больше стрелять не должен, — пояснил Саша Стекляшкиным и Хипоне. — Медведь на него прет, граф не стреляет. Ему ору: «Давай, чего стоишь!», а он ни с места. Зверь совсем из берлоги выскочил, почти на него — тогда граф по нему в упор. И наповал. Подошел к туше, улыбнулся, и поворачивается к нашим: «Ну чего вы суетитесь?!» — говорит. Так вот, граф по утрам есть не мог.
— А как графа звали?
— Почему звали?! Он и сейчас живехонек, очень даже здоровый граф! Недавно открытку прислал — он в замке, в своей библиотеке, и голова медведя на стене — нашего медведя, из Саян.
— Ну, я лично могу есть тоже — когда угодно. Но вообще-то лучше в восемь часов, а не в шесть.
— Я тоже… — мотал головой Хипоня, и знаменитая борода болталась из стороны в сторону. — Я утром не могу есть, хоть убейте…
— Ну, мы с женой вставать рано привыкли, — рассудительно заметил Владимир Павлович, — инженеры как-никак.
— В общем, надо завтрак приготовить… А лучше всего так — сварить и ужин, и чтобы его только разогреть — и уже завтрак. А с собой тогда возьмем еды на весь день и чайник. Там тоже приготовим. И завтрак, кому надо, и обед для всех…
— Гм… Тогда, может, сварить сразу и завтрашний ужин?
— Не стоит, Ревмира Алексеевна, не стоит. Еда испортится, невкусная будет. Лучше не поленимся, и завтра. А мы все вам поможем, всем миром.
Какое-то время ушло на сборы всего нужного на завтра: удочек, еды, котелка, еды, чайника, чаю, аптечки, сменной одежды на всякий случай.
После ужина оставалось еще часа два до темноты, и сразу стало видно, как мало связаны между собой люди в маленьком отряде. Все разбрелись. Саша беседовал с Павлом, обсуждая детали работы двигателя, режимы и обороты. Стекляшкина это не так уж и увлекало. Ревмира с Хипоней вели литературные беседы. Доцент оживился, играл глазками, его губы стали красными, как кровь. Стекляшкину стало противно, он торопливо выбрался на улицу. Владимир Павлович чувствовал себя одиноко. Не в первый раз, скажем откровенно… Далеко не в первый. Но дома было что-то привычное, куда можно убежать от одиночества: книги, приятели, гараж (тут Владимир Павлович вспомнил пережитое унижение и скрипнул зубами от ярости). И как ни странно, важное место в размышлениях Владимира Павловича занимал Сергей Динихтис и его своеобразная жена. Умеют же устраиваться люди!
Вот, не понравилось ему жить с одной женой, и завел он себе тут же другую… Мало того, что юную, на которую глаз положить может не только такой кобель, как доцент Хипоня. Но которую еще и кусает, куда хочет. Которая ведет себя соответственно. А он что? Он так и будет жить с Ревмирой, это ясно. Ему эта дрянь изменяет, чуть не на глазах вырастают рога, а он живет и, конечно, будет жить и дальше. Потому что не сумеет он завести себе путной женщины. Кому он нужен, с его инженерским заработком и вечно луковой физиономией?! А Ревмира… ну ладно, пора себе признаться, хоть под старость — никогда не любила его эта энергичная бабенка. Обидно, неприятно, но ведь так? И даже хуже, неприятнее — не уважает его она. Скорее всего, никогда и не был он для нее мужчиной, мужем… А уж последние лет пять — и в грош не ставит, не уважает нисколько, и прямо скажем — ведь и не за что!
И от мысли, что через несколько лет станет он окончательно никому и ни за чем не нужным, и не останется в его жизни ничего, кроме как стареть в компании Ревмиры, такая тоска одолела бедного Стекляшкина, что задыхаясь, готовый заплакать, прислонился он к стволу здоровенной пихты, почти такой же, как тот кедровый комель на речном плесе, по дороге сюда.
- Предыдущая
- 35/115
- Следующая
