Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна - Страница 17

• Предыдущая
• 17/86
• Следующая

– Обещаю.

– Теперь слушай эпитафию.

Кумий хотел продекламировать надпись на будущем надгробии, но не смог. Лишь раскрыл рот – и позабыл сочиненное. Существует поверье, что тот, кто постоянно читает эпитафии, уходит в прошлое и забывает настоящее. Жаль, что это только поверье. Жаль. Было бы неплохо уйти в прошлое, когда можно было сочинять что угодно и исполнять желания.

Философ сидел в кресле с книгой в руках. Но не читал. Смотрел, как ласточки вычерчивают причудливые узоры над макушками пиний. Хорошо в нимфее. Шумят фонтаны, шелестят деревья. Не верится, что за стенами Палатина раскинулся шумный многомиллионный город. Здесь зелень, влага, покой. Причудливый ковер растений кажется искусной мозаикой. Хорошо быть садовником на Палатине. Каждую весну высаживать рассаду, восстанавливая живой орнамент. Садовник Максим делал это с такой любовью, что невольно хотелось ему помочь. И Элий, маленький сирота, до которого не было никому дела, всегда ему помогал.

– Максим, – произнес вслух Философ.

– Что-то не так?

Садовник вынырнул из-за зеленой арки, держа в руках ножницы. Максим! Постаревший, согнувшийся почти пополам. Нос, и в молодости весьма солидный, теперь сделался огромным, нависал над беззубым ртом. Старик почему-то не вставил зубы.

– Тебя не обижают? – спросил Философ.

Старик то ли не понял, то ли не расслышал.

– Нарциссы в этом году цветут хорошо.

– Как живешь?

– Рассада сильно подорожала. А денег не прибавили. До цветочков нынче никому нет дела, – в голосе его прозвучала обида. – А без цветочков нельзя. Не бывает земли без цветов.

– Как сын твой?

– Умер, – ответил старик. – Все сыновья умерли. Плохо жить так долго.

– Посади лопухи, – предложил Философ. – Нынче модно в садах сажать лопухи.

– Это Альбион чудит. Но нам их мода не указ. У нас тут классический стиль.

И он удалился, бормоча: «Какая, однако, дорогая рассада этой весной… Императорские сады… нужно столько рассады. Но кого волнует такая мелочь…».

Все мечтают жить долго, чтобы насладиться жизнью. Но, перешагнув пятый десяток, нетрудно понять: большинство мечтаний никогда не сбудется. Хорошо, если исполнится малая толика.

Заслышав шаги, Философ повернул голову. Слух у него был чуткий. Еще не увидев, узнал по шагам – Меченый. Не ошибся. Старый приятель присел рядом на мраморную скамью.

– Завтра в Колизее смертельный поединок. Август приглашает тебя посмотреть, – сообщил Меченый.

– Не пойду. – Философ нахмурил брови.

– Придется. Ведь ты вернулся в Рим ради него. Значит, еще раз пойдешь в Колизей. Он будет там.

Философ поднял голову. Показалось ему, что старый приятель что-то не договаривает. Но не стал расспрашивать, что именно. С годами он научился не торопить события. Ценить очарование длящейся тихой минуты, даже если вслед за ней обещали грозу. Все почему-то торопятся на седьмом круге [12]. А он – нет. Напротив, стремится попридержать коней. Меловая черта пока не видна.

Перед боем на арену высыпали мальчишки и девчонки – члены молодежной организации «Надежда Рима». Все в красных военных туниках, в нагрудниках, на вид почти настоящих, в шлемах, горящих позолотой, с красным оперением. Эта нарядная юная армия маршировала по песку, который через полчаса должен обагриться настоящей кровью. Бенит обратился к новому поколению с речью:

«Юные римляне! Вы – заря жизни! Вы – завтрашняя армия!»

И сам зааплодировал. Народ на трибунах в восторге бил в ладони. Да и немудрено – внизу по арене внимали диктатору их дети. Дети были в восторге. Целая армия великолепных исполнителей. Но не гениев. Так всегда: гениям наследуют люди. А кто наследует людям? – такой вопрос мог бы задать Бенит. Но он не задавал вопросов – он изрекал ответы. И ему верили. Всегда и все. Или почти все.

– А неплохо было бы выпустить львов на арену, – сказал вдруг Аспер, наклоняясь Бениту. – Представляешь, какая бы вышла потеха. – Аспер затрясся от смеха.

С некоторых пор у этого тихого исполнительного бюрократа появлялись желания совершенно удивительные. Даже Бенит удивлялся. Вот и сейчас – тоже.

– Да, потеха была бы замечательная, – согласился диктатор. – Особенно ее конец. Потому что нам не удалось бы уйти живыми из амфитеатра.

– Ты преувеличиваешь гнев римлян, – фыркнул Аспер. – Они способны лишь на вопли. К тому же преторианская гвардия нас охраняет.

– Шутка насчет детей неудачна, – заметил Бенит. – Ведь это наши дети. – Он помахал рукой юным.

Трибуны разразились воплями восторга, похожими на рыдания. Или так показалось? Нелепое сравнение. С некоторых пор Бенит испытывал неуверенность. Он и сам не знал, почему. Но что-то его сейчас тревожило. Ах, да! Отсутствие Августа в ложе. Где же император? Главная потеха вот-вот начнется. Постум обещал прийти посмотреть, как будут убивать его учителя.

– Никогда не думал, что у нас с тобой, ВОЖДЬ, столько незаконнорожденных отпрысков, – хихикнул Аспер.

Очередная шутка сгладила неприятное впечатление от предыдущей.

В ложу заглянул префект исполнителей Макрин и протянул смятый листок Бениту.

– Раскидано по всему амфитеатру, – сообщил он.

Бенит глянул на листок и смял мерзкую бумажку.

– Очередное послание Нормы Галликан. Я уже его читал. Вновь злобный бред старой одинокой женщины.

Макрин пожал плечами:

– Не понимаю, почему ты возишься с этой скандальной бабенкой. Отдай приказ, и любой из твоих гвардейцев с удовольствием прирежет эту суку.

Бенит покачал головой:

– Будет слишком большой резонанс во всем мире.

– Весь мир – это Альбион и его прихвостни. Да еще вики. Какое тебе до них дело? Ты управляешь самой могучей Империей в мире. – Макрин так привык льстить, что не замечал уже, что льстит. – Норму все равно рано или поздно придется задушить.

– Норма Галликан… – задумчиво произнес Бенит, развернул мятую листовку и несколько секунд смотрел на бумагу. – Она могла бы мне помочь. Но не захотела.

И тут в ложу вошел император. Бенит с изумлением смотрел на Постума – тот был в легких пластиковых доспехах гладиатора, шлем прижимал к груди. При виде Макрина Август рыкнул совершенно по-звериному, ухватил главу исполнителей за шиворот и выволок из ложи. При этом рванул с такой силой, что шелковая туника лопнула. Шелк-то оказался дешевый. Макрин что-то вякнул и получил хороший пинок под зад. Август никогда не пытался скрыть, что ненавидит Макрина. Глава исполнителей платил ему тем же. Бенита забавляла их вражда, порой диктатор их специально стравливал. Но всегда тайком или открыто Бенит в конце концов становился на сторону Постума. Макрина это приводило в ярость.

– В чем дело? – спросил Бенит, разглядывая доспехи императора. Он подозревал какую-то игру. Но пока не понимал – какую.

– Хочу повеселиться и выступить на арене. Коммод так веселился, почему бы и мне не последовать его примеру? Кажется, тебе нравится, когда я подражаю древним? – спросил Постум.

– Такое выступление унизительно для императора.

– Тем легче меня будет свергнуть, – подмигнул Постум Бениту. – А впрочем, это занятие было унизительным раньше. А потом, когда гладиаторы стали исполнителями желаний, напротив, превратилось в почетное. Все меняется со временем – смысл слов и назначение предметов. И даже мечты Империи меняются порой. После того, как меняются ее императоры. Так что вели присоединить к твоим ребятам еще одного исполнителя. А то я прикончу их слишком быстро.

• Предыдущая
• 17/86
• Следующая