Путь в Беловодье - Алферова Марианна Владимировна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/91
- Следующая
Роман спустился вниз. Тина орудовала на кухне. Пахло приятно. Кажется, на завтрак сырники. Они у Тины всегда удавались. Колдун обнял ее, поцеловал в щеку, она обернулась, сама потянулась губами, но, видя, что Роман уже отстранился, сникла и вернулась к плите.
– Когда Синклит в этом году? – спросил Роман. – Приглашения уже рассылали?
– На следующей неделе, в четверг, – отвечала Тина, делая вид, что ее интересует только скворчащая сковородка с сырниками. – Приглашения доставили позавчера. Твое в кабинете, в верхнем ящике стола лежит. И меня тоже зовут, – с гордостью объявила Тина. – Говорят, на Синклит Трищак приедет.
– Трищак? Он же Синклиты игнорирует… – начал было Роман и вдруг замолчал.
Неужели тоже предвидит, что Чудодей обречен? Нет, невозможно. А зачем тогда приезжает? Вот именно, зачем? Выходит, что не один Стен знает про близкую смерть главы Синклита. Мерзко-то как! Противно до тошноты. Что же это они – как вороны на мертвечину! Неужели Трищак надеется возглавить Синклит? В этом случае колдуны друг друга передушат за неделю. А может, и быстрее. Но кто другой способен встать во главе Темногорских колдунов? Кто, кроме Чудодея?
Было неловко при жизни Чудака думать о наследнике. Но если Трищак в самом деле приедет… Да, если Трищак приедет, то первым делом он схлестнется с Гавриилом Черным. Не тайна, что они друг друга терпеть не могут. К тому же Трищак сумел подгадить почти всем из колдовской братии. Трищак полагал, что колдуны должны послать к чертям собачьим все четыре стихии и заниматься только одним – смертью. Главным и самым важным заданием жизни Трищак полагал воскрешение таких личностей, как Пушкин и Шолохов. Но пока что его усилия не увенчались успехом. Правда, Трищак всегда носил с собой в коробочке клочок черных волос, очень похожих на собачью шерсть, и доказывал, что это бакенбарды Александра Сергеевича, созданные, его, Трищака, волшебством. Далее в планах Трищака было воссозданного Пушкина забросить в город Симбирск, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятый год, и там неотразимый наш поэт должен был стать любовником небезызвестной госпожи Ульяновой и отцом ее будущего сына. К удивлению окружающих, маленький Володя в этом случае появится на свет абсолютно черным, курчавым и толстогубым. Зато новорожденный гений еще в колыбели начнет сочинять стихи и от революционных идей, внушаемых матерью, не откажется, только помчится в Соединенные Штаты бороться за свободу черного меньшинства. Америка в этом случае так и останется окраинной страной, ну, а Россия превратится в сверхдержаву и будет всех учить уму-разуму. Трищак даже сочинил для будущего потомка Александра Сергеевича стихи, тем самым облегчая ему задачу воплощения.
Единственное, что омрачало Трищаку жизнь, это слава Гавриила Черного. Как ни пыжился Трищак, как ни старался, но Гавриила всегда ставили на первое место, а Трищака почему-то на второе. Чтобы усилить свои позиции, Трищак прибегал к неординарным средствам – использовал в магии плесень и блевотину, собачий кал и свиные кишки, а вместо оберега на шее носил засушенный кошачий фаллос. Спору нет, о нем теперь чаще говорили, чем о Гаврииле Черном, и клиентура у Трищака была шире, но все равно в колдовских кругах Гавриила ценили выше.
При этой своей нудной завистливости Трищак был человек с юмором. Обожал он гостям дурманить разум, заставлял их выбегать на площадь перед домом – а жил Трищак в центре Москвы – нагишом и крыть ментов матом. Причем подобные гадости он проделывал не только с простыми смертными, но и с колдунами средней руки, чья сила была каплей против его дара. Не гнушался и над женским полом так посмеяться. «Главное в жизни, – утверждал Трищак, – в каждое дело положить кусок говнеца. У многих на это смелости не хватает. Мелкие людишки, духом слабы. А я – пожалуйста, куда угодно могу насрать. Это и есть высшее колдовство. Лозунг “Вот такое мы говно!” – должен звучать гордо». Многие в Темногорске считали, что верховенство Трищака будет забавным. Колдовская братия обожает забавы. Чуть, может быть, меньше, чем деньги. Ради забавы они кого угодно во главе Синклита могут поставить. Все свои безумства объяснят тем, что колдовство без забавы – это не колдовство.
М-да, ситуация в Темногорске еще та… То есть дерьмовая.
Роман направился в кабинет, преобразованный в одиночную камеру. Дверь отворил беззвучно, но Стен тут же проснулся. А может быть, он и не спал всю ночь, просто лежал с закрытыми глазами.
– Вспомнил? – спросил заточенный.
Роман отрицательно покачал головой, сел за стол, выдвинул верхний ящик. На дне лежал серебряный кружок. «РОМАН ВЕРНОН, водный колдун», сплетались выгравированные буквы в занятный узор. Приглашение на Синклит. В принципе, колдун может не входить в Синклит, может жить как угодно и где угодно, – колдует он всегда в одиночестве. Колдует, да… но стремится в Синклит.
Роман повертел в пальцах серебряный кружок, потом бросил в тарелку с пустосвятовской водой, но ни одна гравированная буковка его имени не расплылась, ни один завиток виньетки не растаял. Только на мгновение черная жирная двойка возникла на серебряном кружке и пропала. Что она означала? Его очередность? Второе место в списке? Или оценку его способностей, данную экспертом по колдовской силе Гавриилом Черным? Почему-то ему казалось, что последнее. Неужто только двойка? В школе в свое время Роман Воробьев нахватал их предостаточно, но, возмужав, решил, что выбрал лимит «неудов» до конца жизни и в будущем эти поганые черные лебеди с изогнутыми шеями никогда не появятся в его реке. Вышло, что ошибся.
Роман поморщился. Вся эта свара, это соперничество, почти детское, полное недомолвок, тасование билетов, как карт, и тайные пожатия рук его до невозможности раздражали. Но не явиться на Синклит повелитель водной стихии не мог. От того, кто будет во главе, зависит судьба всей колдовской братии Темногорска. Возможно вся эта суета попусту. Ничего с Чудаком не станется и… Стоп! Не надо себя обманывать! Просто так Трищак на Синклит не поедет. Ни с того, ни с сего обручи колдунам на головы ладить не будут. Знают колдуны, почти все уже знают о предстоящем уходе Чудодея. А если не знают, то предчувствуют. Тошно им, страшно. Час пришел…
Ладно, к черту все эти колдовские дрязги. Лешку надо спасти. Это главное. А Чудодей? Разве его судьба – не главное? Чудака тоже надо спасать от злобных сил. Так кого прежде? А тут еще это беспамятство…
Спору нет, что-то мерзкое готовится. Никогда не бывало прежде в Темногорске, чтобы один колдун другого пленить пытался.
В дверь постучали. Снаружи. Хотя на воротах висела записка, что приема нет, да и ворота были замкнуты, правда, простеньким заклятием, без сложных магических ухищрений.
«Чудак пришел, – догадался Роман. – За собакой».
Отворил дверь. Так и есть. Чудодей стоял на пороге. В плаще, в паричке, в руках широкополая шляпа, с полей на пол текло.
– Матюшу верните. – Чудак стряхнул воду с шляпы. – Глупая шутка, Роман Васильевич, смею вам заметить.
– Это не шутка. – Господин Вернон особо выделил голосом «не». – Мой ассистент прозревает будущее. Не всегда умеет верно толковать, но в видениях не ошибается. Он вам сказал: нельзя гулять с собакой.
– Если он не ошибается, то что можно изменить? – Чудак поправил очки. – В конце концов, это бесчеловечно – разлучать меня с Матюшей.
– Хорошо, сейчас приведу вашего кусачего.
Едва Роман отворил дверь кладовки и снял заклинание, как французский бульдог, рассерженно фырча, кинулся через коридор и кабинет, метнулся к хозяину, прыгнул на грудь. Чудак едва не опрокинулся на спину.
– Роман Васильевич, у вас коньяка нет? – спросил он, позволяя Матюше лизать себя в губы.
– Я сейчас наколдую…
– Нет, не колдовской коньяк, настоящий.
– Тина! – Роман отворил дверь из кабинета в коридор и крикнул в сторону кухни. – У нас коньяк настоящий есть?
– Есть! – отозвалась она. – В гостиной, в баре. Сейчас принесу.
- Предыдущая
- 31/91
- Следующая
