Белка в колесе - Бурак Анатолий - Страница 35

• Предыдущая
• 35/75
• Следующая

Наш гость наконец проснулся. И задергался, опутанный веревкой, подобно кокону. На его лице играла презрительная усмешка.

— Вы все умрете. — Он цедил слова сквозь зубы с этаким пренебрежением.

Инна подошла и ударила его ногой в лицо:

— Это тебе за наркоту, гад.

Видимо, он делал попытки «убежать», но был обречен на неудачу. И мой «коридор», и «убежища» девочек служили лишь своему хозяину. И захоти Лена, она могла просто «выйти», оставив нас умирать голодной смертью. Постепенно понимание отразилось на его лице, и оно стало менее самоуверенным.

— Ну что, родной, поговорим?

— Щенок, тебе повезло, что я немного расслабился. Иначе ты был бы уже мертв. — Учитывая, что я был старше минимум лет на десять, это вызвало улыбку.

— Твой папаша далеко, а здесь командуем мы. — Он сардонически захохотал:

— Идиот, это мой правнук! И клянусь, что ты покойник, даже если мне придется просидеть в своей пещере все сто пятьдесят лет!

Я присвистнул. Да, стоит ему на секунду оказаться в нормальном мире, и всем нам не жить. Стало неуютно, словно заглянул за край бездонной пропасти, на дне которой копошится что-то огромное и бесформенное, внушающее ужас.

Отвечать на вопросы он отказывался, а фото девушки лишь скривило его губы в поганенькой улыбке.

— Я трахал ее мать и выгнал, когда надоела. Выйдя замуж за этого дурака Ривенталя, она родила ему дочь, и я счел это забавным.

— Где она?

— Мне всё равно не жить, и что ты сделаешь, если я не скажу?

Я смутился, и это не осталось незамеченным, вызвав новую бурю смеха. Но к каждому человеку есть свой ключик. Этот же раскололся на тщеславии. Невинный, на мой взгляд, вопрос вызвал целый словесный поток, который, начавшись, никак не мок иссякнуть.

— На чем она прокололась? — Я кивнул в сторону Инны.

— Вы все прокололись! — процедил он сквозь зубы. — Когда она «забрала» меня назад в реальный мир, я был связан и потому не убил ее на месте. Пришлось «вернуться». Ярость переполняла меня, и вас, вероятно стоящих в тени, я не заметил. О, если бы я знал, что она не одиночка!

Да, вот такая мелочь, как импульсивный характер неуравновешенного и похотливого «старшего», перевесила чашу весов на сторону трех коротких жизней вместо одной длинной. Даже совокупный наш возраст не достигал девяноста лет. А этому целых сто пятьдесят! Но при чем здесь возраст, и вообще, что за чушь лезет мне в голову?

Лена же, со свойственной женщине интуицией, задала следующий вопрос:

— Когда ты ее трахал? Последний раз?

Заметьте, не «где», на что мы никогда не получили бы ответа.

— Вчера! Вчера я драл эту козочку, и она рыдала, прося еще! — Мы переглянулись, и я отвернулся. Он как-то обреченно завыл, а через секунду нас на плато оставалось трое.

Разговор занял час, да семь часов действовало снотворное. «Снаружи» должно быть около восьми часов утра.

Бар еще не открыли, и мы вышли, разбив витрину.

— Когда начнем?

— Завтра на рассвете. А сейчас отдыхаем.

Три дня «разведки» и беседа с этим подонком изрядно нас утомила, и мы поехали домой.

Несмотря на статус «правнука», седой и вальяжный господин оставался мэром городка. Особняк с высоким забором и охрана тоже не попадали под категорию «детских игрушек». Миндальничать не хотелось, да и подзадержались мы здесь что-то. Старик Ривенталь, поди, все глаза проглядел, дожидаясь дочку.

Помните, у Чехова? Если в начале пьесы трое молодых людей покупают три подержанные машины и сто килограммов СИ-4, то в конце?..

ПРА-ВИЛЬ-НО!

Ворота мы с Инной протаранили с ходу и «ушли» к ней. Лена тем временем, подождав, пока прогремят взрывы и осыплются стекла, выбитые ударной волной, спокойно проникла на территорию виллы через заднюю калитку. Хрупкая одинокая девушка ни у кого не вызвала подозрения. И она начала экскурсию по этажам, напевая по-французски «Марсельезу». Наконец навстречу Лене выползло несчастное создание. Худенькое и с огромными глазами. Робко взглянув на девушку, оно спросило по-французски:

— Вы от папы? — Лена кивнула:

— Смотря как твоего папу зовут.

— Клод, — ответило дитя и торопливо добавило: — Клод Ривенталь.

— Что ж, пора домой, маленькая.

Паспорта у нее не было, а потому с ней осталась Инна. Так, на всякий случай. Мы же с Леной совершили перелет через Атлантику, занявший двенадцать часов. И утром следующего дня прибыли во Францию.

Старый барон рыдал от счастья, мы же, довольные произведенным эффектом, скромно удалились. Каюсь, идея была моя. Но что наша жизнь без таких милых розыгрышей?

Мы вошли в поместье вдвоем с Леной, и нас, доложив, проводили в кабинет. Он смотрел с надеждой и отчаянием одновременно:

— Не нашли?

— Ну почему же.

Тут хлопнула форточка, закрытая порывом ветра, а когда мы с бароном обернулись, женщин в кабинете было уже трое. Ну, как по-вашему, Париж стоит мессы?

Вечером из Москвы позвонил Виктор.

— Алексей Степанович умер. — В голосе была скорбь.

— Когда похороны? И где он сейчас?

— Похороны послезавтра, а останки в монастыре.

— Я обязательно буду.

Срок аренды самолета еще не истек, а потому вылетели сразу же. Лена робко спросила:

— А мне можно?

— Можно, Лен, и даже нужно. Зря я вас не познакомил.

И в самом деле зря. Они как раз были людьми, могущими соприкоснуться сразу несколькими гранями. Потомственная боярыня Земцова, внезапно и невольно пошедшая против власть предержащих, и отец Алексий, офицер внешней разведки, пятьдесят лет власти служивший. И пусть власть была другой, это не важно. Любая власть, какая бы она ни была, простирается над людьми. И на людях же держится. И вот теперь уже поздно, и они не поговорят никогда. Конечно, Лена всего два месяца, как… Но за это время столько всего произошло, что «вернуться» было просто нереально. Да и надо ли? Я уверен, что он понял бы меня, какое решение я ни приму.

Его хоронили на Новодевичьем кладбище. Гроб везли на лафете, а тело Алексея Степановича было облачено в генеральский мундир. Я же генералом его никогда не помнил. Меня просветил Виктор. В семьдесят лет бывший разведчик решил уйти от мирской жизни и поселиться в монастыре. Условием пострига в то время был абсолютный разрыв с прошлым и полная опись имущества, включая квартиру, в пользу Церкви. Но всё было сделано без колебаний. Раз приняв решение, он никогда не менял его. Еще Виктор рассказал, что власти духовные и армия устроили настоящую тяжбу по поводу похорон. Но, вскрыв прощальное письмо, написанное им по достижении девяностолетия, обнаружили последнее волеизъявление, согласно которому и поступали сейчас. Было огромное количество народа. Священники, военные, представители католической и мусульманской конфессий. А в конце панихиды я встретился глазами с «аббатом». Он кивнул мне, показав знаками, что поговорим обязательно, но попозже.

Вот так всегда. Живешь рядом с удивительным человеком, а меряешь его на свой, местечковый манер. И за шорами, за своей ограниченностью упускаешь неповторимые моменты общения. Или это наша национальная черта, имея — не хранить, а потерявши — горько плакать. Кусая локти и размазывая сопли. Вспомнился давешний латинос, и стало обидно. Сколько прекрасных, достойных людей, а провидение выбирает таких, как мы. Да, я не оговорился, и из нашей троицы на звание «человека», в моем понимании, тянула только Лена. Вон, кстати, уже стоит рядом с «аббатом», и он удивленно разглядывает ее. Мне стало немножко ревниво, но тотчас, устыдившись подобных мыслей, показавшихся недостойными перед лицом вечности, я выбросил их из головы. Закончилась панихида, отзвучал салют, и вот уже тело отца Алексия — ибо я не знал его ни как Алексея Степановича, ни как генерала ГРУ — закрывают крышкой. Заиграла музыка, и потянулась череда людей, бросающих свою горсть земли. Их было столько, что казалось, услуги могильщиков не понадобятся…

• Предыдущая
• 35/75
• Следующая