Меч президента - Бунич Игорь Львович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
Нет, эта власть слаба. Она не способна защищаться. Гнилая демократия.
Челноков предлагает немедленно снять с должности министра внутренних дел Виктора Ерина и назначить на его место его заместителя, генерала Дунаева, недавно снятого с должности указом президента. На этот раз закивали головами синхронно и Хасбулатов, и Руцкой.
Виктор Анпилов появился около Белого Дома во главе относительно небольшой колонны своих сторонников из организованной им партии «Трудовая Москва». У здания Верховного Совета шел непрекращающийся митинг.
С балкона, меняя друг друга, выступали неизменные митинговые ораторы, вроде лидера коммунистов Зюганова и неистовой Умалатовой. Но как митинговые ораторы они и в подметки не годились Виктору Анпилову.
Если верно, что Всевышний создает каждого человека для выполнения какой-то конкретной задачи, то Анпилов можно с уверенностью сказать, был создан специально для митингов. Никто лучше него не умел завести толпу простыми криками: «Смерть оккупационному правительству!», «На виселицу всех, кто поднимет руку на нашу социалистическую Конституцию!», «Мы уничтожим любого, кто…» и тому подобное.
В прошлом третьеразрядный радиожурналист и мелкий стукач-провокатор КГБ, работающий с диктофоном в кармане и провоцирующий своих друзей и сослуживцев на «рискованные высказывания», а затем передающий эти пленки «куда следует», Анпилов нашел применение своим талантам только в эпоху демократии, получив, наконец, задание, достойное его.
Крики «кровавый палач Ельцин», которые так любили реветь в микрофоны большие и малые лидеры «Фронта национального спасения», не влекли за собой никакой ответственности, — ни юридической, ни моральной, ибо в условиях российского варианта демократии от клеветы и оскорблений не был огражден даже глава государства.
В России всегда, когда перестают вырывать языки за «хулиганские слова в адрес верховной власти и особенно ее представляющих», начинается нечто совершенно невообразимое.
Как-то первый секретарь одного из московских райкомов партии выразил сомнение, что товарищу Сталину так уж к лицу тот френч, в котором «вождь всех народов» постоянно появлялся на людях. Секретарь пропал в тот же день, до сих пор не реабилитирован, и его семья не получает никакой пенсии.
Немного позднее один из аппаратчиков ЦК поделился с каким-то дружком своим впечатлением о том, что «товарищ Брежнев что-то последнее время неважно выглядит». Времена уже были до неприличия либеральными, поэтому аппаратчика просто выгнали с работы за «распространение клеветнических измышлений», затем нагрянули с обыском домой и на дачу, нашли довольно большую сумму в долларах, начали следствие и довели до инфаркта.
Теперь же на эти крики о «кровавом палаче» никто никак не реагировал. Ну, может быть, какая-нибудь либеральная газетка и задавала вопрос: как же так можно оскорблять впервые в истории России всенародно избранного президента? Но эту газету можно было разыскать разве что в какой-нибудь Центральной библиотеке.
Все было бы ничего, но подобная индифферентность действовала на нервы крикунам, и, что самое главное, сами крики не приносили им желаемого удовлетворения, а потому и звучали весьма фальшива
Уж очень хотелось, чтобы власти постреляли кого-нибудь, хотя бы из пулемета. Но кого? Тем, кто кричал, естественно, не то что под пулеметы, но даже и под милицейские дубинки лезть совершенно не хотелось.
Даже товарищ Зюганов, заявивший как-то, что «не пожалеет жизни» во имя светлых идей, не мог четко ответить на вопрос одного наглого журналиста: о чьей жизни идет речь — его собственной или кого-то другого? Стал заикаться и что-то путанно объяснять о «социальной справедливости».
Поэтому задание, возложенное на Анпилова, выглядело грандиозным и заложило основу одного из самых гнусных преступлений в послевоенной истории.
В Москве, как, впрочем, и во всех крупных городах, имелось огромное количество бездомных и бродяг, официально именуемых в криминальных и социологических сводках как лица категории БОМЖ и З, что означало Без Определенного Места Жительства и Занятий. Ибо само слово «бродяга» или «бездомный» до недавнего времени было категорически запрещено употреблять, да и в наши времена эти слова употребляются сквозь зубы и с неохотой.
В одной Москве «бомжей» было, если верить милицейским сводкам, более ста тысяч. Крушение СССР и экономический кризис, обрушившийся на Россию, почти удвоил их число за счет беженцев, бежавших из так называемых «горячих точек» бывшего Союза, где русское население неожиданно превратилось либо в «оккупантов», либо в «нежелательных иностранцев без гражданства». Спасаясь от резни, тысячи семей, бросая дома и нажитое за многие годы имущество, стремились в Москву, надеясь, что Родина-мать окажет им хоть какую-то помощь. И, как всегда, ошибались
Бомжи жили на вокзалах, в подвалах домов и на чердаках, в заброшенных «долгостроях» и бомбоубежищах в палаточных городках, разбитых прямо на центральных улицах столицы, крутились на многочисленных рынках и барахолках, стихийно возникающих во многих районах гигантского города, чье население, в который уже раз в истории, думало не о жизни, а о выживании.
Бомжи, как и все бродяги в мире, менее всего уважали какие-либо законы, а в сегодняшней Москве, где вал уголовной преступности грозил сокрушить все правоохранительные структуры и затопить город, огромное количество бродяг можно навербовать для совершения любых преступлений. Тем более, что основной процент бомжей составляли молодые и крепкие мужчины. Другие бы просто не выдержали подобной жизни.
Именно из них Виктор Анпилов и предложил создать партию, которую, со свойственным ему удалым цинизмом, назвал «Трудовая Москва», а позднее — «Трудовая Россия». В самом деле, навербованный на вокзалах и толкучках контингент очень напоминал пролетариев в их классическом изображении на полотнах времен социалистического режима.
Но как ни подходи к этому вопросу, необходимо признать, что хотя эти люди и не представляли рабочий класс, в новые вожди которого метил Анпилов, они, безусловно, являлись обездоленными и выброшенными из общества по миллиону различных причин.
Работать с подобными людьми было достаточно легко. Бомжи рады любому заработку и, в принципе, готовы на любую самую грязную и тяжелую работу, если кто-нибудь рискнет эту работу им предложить.
Имея огромные фонды, Анпилов мог навербовать подобных людей на «многотысячные народные демонстрации» под любыми флагами и лозунгами. В начале каждому платили от 25 до 50 рублей. Как обычно, из толпы быстро выделились прирожденные лидеры и «особопонятливые», которые сразу стали получать больше.
По мере инфляции «гонорар» повышался, и к маю 1993 года некоторые активисты уже за разовую акцию получали до 20 тысяч рублей. В толпе бомжей можно было растворить небольшие, но хорошо обученные группы профессиональных уличных бойцов, которых особо отбирала специальная служба, открытая при Фронте национального спасения и напечатавшая по этому случаю даже специальные анкеты для лучшего отбора.
Все бродяги имеют склонность к спиртному. Водка помогает выжить в тех нечеловеческих условиях, в которых приходилось им существовать. Это требовало дополнительных расходов, но позволяло, в случае необходимости, использовать специальные наркотики, превращающие людей в запрограммированных на сокрушение злобных роботов.
Однако была необходима и какая-то идеология. Для бродяг их главным врагом, а, вместе с тем, и воплощением наивысшей власти, всегда был участковый, а то и просто постовой милиционер.
Вид милицейской формы вызывал в них смешанное чувство страха и ярости. Милиция, как правило, с ними никогда не церемонилась, но и им приходилось порой отводить душу в рукопашных схватках, проходящих чуть ли не ежедневно в темноте паутины подвалов, переходов и проходных дворов гигантского загаженного, кишащего крысами и дико уголовной шпаной, лабиринта, в который была превращена «столица мира, сердце всей России».
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
