Кухтеринские бриллианты - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 29
- Предыдущая
- 29/41
- Следующая
Почти ничего не добавило и изучение личного дела. В стандартных анкетах были стандартные ответы типа: «В войсках у белых не служил. За границей не был». В коротенькой автобиографии Станислав Яковлевич писал: «…родился 1 февраля 1931 года в г. Томске. Мать А. А. Крохина – домохозяйка, умерла, когда мне было 5 лет. Отец Я– И. Крохин – мелкий служащий, сколько его помню, сильно болел. Умер в 1958 году. В связи с болезнью отца работать мне пришлось начать рано, в 16 лет. После совершеннолетия работал шофером в различных леспромхозах Томской области, учился в вечерней школе. Получив аттестат зрелости, прошел вступительный конкурс в Томский медицинский институт, полный курс которого окончил с отличием».
Антон повстречался с главврачом больницы. Тот тоже отозвался о Крохине как об очень ценном для района специалисте и не сказал о нем ни единого плохого слова. Побеседовать с самим Крохиным главврач не разрешил – состояние здоровья Станислава Яковлевича было крайне тяжелым, и его готовили к отправке в областную психиатрическую лечебницу. Разговор прервал Борис Медников.
– Подполковник Гладышев звонил, срочно приглашает нас к себе, – заглянув в кабинет главврача, сказал он Антону.
– Как у тебя с заключением по Крохиной? – выйдя в коридор, спросил Антон.
Медников показал свернутый в трубочку бланк.
– Вот, несу подполковнику.
– Самоубийство?
– Бесспорное. А у Семенова какие результаты?
– Обещал вот-вот закончить экспертизу. Не знаю, чём обрадует.
Когда Медников и Антон вошли в кабинет подполковника, остальные участники оперативной группы находились уже там. Семенов внимательно сличал какие-то дактилоскопические отпечатки, крупно увеличенные на снимках. Слава Голубев любопытствующе заглядывал ему через плечо. Следователь Петя Лимакин, устало откинувшись на спинку стула, переговаривался с подполковником.
Едва взглянув на подполковника, Антон понял, что Гладышев только что получил какие-то важные сведения, однако выкладывать их не торопится. Придвинув к Медникову коробку «Казбека», подполковник обвел всех взглядом, как будто хотел сказать: «Ну, что молчите? Докладывайте, у кого что есть». Медников неторопливо закурил и, прокашлявшись после первой затяжки, зачитал заключение медицинской экспертизы.
Наступило молчание. Подполковник посмотрел на Семенова:
– А что эксперт-криминалист скажет?
Семенов поднялся, протянул подполковнику фотоснимки дактилоскопических отпечатков.
– Любопытная деталь обнаружена. На пустой поллитровке и четушке из кухни Крохиных имеются отпечатки пальцев, идентичные отпечаткам на бутылке, пахнущей ацетоном, найденной у трупа старика на полустанке.
Все удивленно переглянулись. Даже Петя Лимакин шевельнулся, привстал и почти по-детски удивился:
– Выходит, однорукий и там, и там был?!.
– Выходит, так, – подтвердил Семенов.
– Действительно, любопытно!… – воскликнул следователь и, словно спохватившись, заговорил усталым голосом: – Кстати, у нас есть сведения, что Крохин спекулировал водкой… Запасался ею и продавал по четыре-пять рублей за бутылку, когда магазины прекращали торговлю спиртным.
Антон вспомнил секретер в доме Крохина, заполненный поллитровками и четвертинками с водкой, и решил, что сведения прокуратуры не лишены достоверности – вряд ли экономный Станислав Яковлевич решил тратиться на попойку, связанную с новосельем.
Подполковник посмотрел на следователя.
– Это не делает Крохину чести, – сказал он и, показав снимки Семенову, спросил: – Не его пальчики?
Эксперт-криминалист отрицательно повел головой:
– Эти нет.
– А другие?…
– Среди других отпечатков, оставленных на поллитровке и четушке, есть и отпечатки Крохина. Он хозяин дома, мог переставлять бутылки или угощать гостей… – Семенов помолчал. – Оперативникам могу дать еще интересную деталь. На цементной пыли возле тайника Крохина удалось сфотографировать отпечаток подошвы сапога сорок третьего размера, очень похожий на следы с рисунком «елочкой», оставленные на проселочной дороге неподалеку от места обнаружения трупа старика. Уточняю: отпечатки сапог Крохина ничего общего с обнаруженными не имеют, хотя Крохин тоже носит обувь сорок третьего размера.
– Вот если бы вы, товарищ капитан, сказали, что украдено из тайника… – сделав ударение на слове «что», проговорил Антон.
– Могу только сказать, что в тайнике находились какие-то очень старые бумаги, – быстро ответил Семенов. – Это показывает анализ пыли.
– Не деньги? – спросил Слава Голубев.
– Нет. Деньги печатаются на особой бумаге, мельчайшие частицы которой при анализе легко определить.
Подполковник посмотрел на Антона;
– Однорукого заготовителя разыскали?
– Никак нет. Удалось лишь установить, что он из соседнего района. Всем участковым инспекторам своевременно был передан словесный портрет, но заготовитель как в воду канул.
– Может, его действительно уже в живых нет, – хмуро обронил подполковник. – Оперативней крутиться надо, товарищи оперативники. Поднимайте на ноги не только сотрудников милиции, но и общественность.
Подполковник взял со стола несколько исписанных небольших листков и, заглядывая в них, заговорил снова:
– Информцентр прислал ответ на наш запрос. После этого я заказывал телефонный разговор, кое-что уточнил…
Все присутствующие насторожились. Говорил Гладышев неторопливо, суховато-казенным языком, каким обычно пишутся служебные бумаги.
По дактилоскопической карте, которую капитан Семенов сделал, сняв отпечатки пальцев умершего старика, было установлено, что отпечатки принадлежат Калаганову Роману Романовичу, ориентировочно 1900 – 1905 года рождения, первый раз осужденному в 1946 году Тираспольским городским судом за крупную контрабанду, связанную с убийством сотрудника таможни, и приговоренному к десяти годам лишения свободы. После зачтения приговора Калаганов заявил судьям, что знает тайну исчезновения драгоценностей богатого сибирского купца Кухтерина. Выговаривая себе двадцать пять процентов, полагающихся при открытии клада, и полную амнистию, он утверждал, что может найти эти драгоценности и тем самым передать государству более двадцати миллионов рублей. В качестве подтверждения о том, что исчезновение купеческих драгоценностей не выдумка, Калаганов назвал номер уголовного дела, которое якобы было заведено сыскным отделением томской губернской полиции.
Заявлению был дан ход, однако уголовного дела под этим номером в томских архивах не обнаружили, хотя в реестре этот номер числился, с пояснением «Кухтеринские бриллианты». Калаганова вызвали для беседы, но он вдруг заявил, что в молодости слышал историю ограбления купца и сочинил все от скуки.
Во время отбытия наказания Калаганов трижды совершал побеги. Каждый раз был задержан и приговорен к дополнительным срокам наказания. В один из побегов, в 1960 году, его задержали в Томске. Стараясь смягчить свою вину, он заявил следователю, что совершил побег с единственной целью – найти бывшего полицейского сыщика, который знает, где зарыты кухтеринские драгоценности, и передать его в руки правосудия. Фамилию сыщика Калаганов вспомнить не мог, назвал лишь его прозвище «Якуня-Ваня». Такое объяснение Калаганова посчитали абсурдом, и к уже солидному своему сроку он получил еще 5 лет. Из мест заключения освободился только в июле месяце прошлого года и, не получив паспорта, исчез в неизвестном направлении…
Подполковника слушали внимательно, не перебивая ни единым замечанием. Едва он замолчал, Антон быстро спросил Голубева:
– Слава, как фамилия заготовителя?
– Калаганов Виктор Романович. Инвалид Отечественной войны, участник партизанского движения на Украине.
– А этот Роман Романович…
– Или братья, или отец с сыном, – вставил в разговор Борис Медников.
– Судя по возрасту, скорее всего, братья, – Антон повернулся к эксперту-криминалисту. – Подтверждается кухтеринская легенда, товарищ капитан!
– Что за легенда? – подполковник нахмурился.
- Предыдущая
- 29/41
- Следующая
