Смертоносная зима - Асприн Роберт Линн - Страница 12

— Что ты прячешь под всем этим тряпьем и вуалью, дорогуша?

— Лицо сифилитички и беременный живот, — ответила ему женщина без лица. — Хочешь посетить меня сегодня ночью в моей палатке?

— Ах… я, ох, нет, я только хотел…

— А что прячешь ты за этой фальшивой улыбкой, стражник?

Он растерянно заморгал, и ослепительная улыбка исчезла с его лица подобно тому, как рассеиваются в небе пушистые белые облака.

— А ты остра на язык, дорогуша.

— Это верно, — ответила она. — Думаю, ты понял, что мне не нравятся мужчины с обаятельными улыбками…

Красавец стражник ушел.

После этого больше никто не задавал ей вопросов. Более того, стражники, попутчики и погонщики каравана, оставив ее в покое, действительно стали остерегаться этой женщины в вуали — в конце концов, она ведь на самом деле могла и не быть леди…

Она заплатила за дорогу — причем полностью — не споря и не жалуясь, только чуточку поторговавшись (что говорило о том, что ничто человеческое ей не чуждо), однако не была при этом надменной. (Большинство людей благородного происхождения обычно демонстрировали свое превосходство тем, что устанавливали цену, которая, как правило, не вписывалась в представления о справедливой сделке, — и не желали платить больше. Другие же, наоборот, тут же выплачивали требуемую сумму, дабы показать, что они слишком благородны и далеки от того, чтобы торговаться по мелочам с какими-то владельцами караванов или с клерками, занимающимися резервированием мест.) Она взяла с собой воду и пищу и не причиняла никому беспокойства, предоставленная сама себе, если не считать того, что дала немало поводов для разговоров о своей персоне.

Хозяин каравана, высокий мужчина, заросший бородой и, видимо, умудренный опытом, не верил, что она больна сифилисом или была рябой от оспы, как не верил и в то, что она беременна. Не находил в ней ничего зловещего только потому, что она отказывалась показывать свое лицо. Именно поэтому он (а звали его Элиаб) неприветливо встретил небольшую делегацию, состоявшую из трех женщин и смиренного мужа одной из них, когда они пришли с требованием, чтобы эта особа сняла вуаль и удостоверила свою личность на том основании, что она была загадочной, а значит, зловещей и своим видом пугала детей.

Господин Элиаб посмотрел на них сверху вниз, в буквальном и переносном смысле.

— Покажите мне тех детей, которых пугает леди Сафтерабах, — заявил он, сделав ударение на имени женщины. На самом деле она расписалась у него просто как Клея — весьма распространенное имя в Суме. — И я сделаю так, что они забудут ее, показав им кое-что пострашнее.

— Хм. И что же это может быть, господин хозяин каравана?

— Я! — рявкнул он, и его заросшее бородой лицо приняло грозное, зловещее выражение. Одновременно с этим он выхватил из-за пестрого поношенного кушака кривую саблю и, сжав вторую руку в кулак, неожиданно атаковал их.

Он сделал всего лишь один стремительный выпад, а члены делегации, пронзительно вопя, уже бросились от него врассыпную.

Когда на следующее утро Элиаб встал — с восходом солнца, конечно, — оказалось, что дама в вуали уже приготовила ему завтрак из собственных запасов и с невозмутимым видом точила его кинжал.

— Благодарю вас, леди, — сказал огромный караванщик, поклонившись в весьма изысканной манере.

— Спасибо вам, хозяин каравана.

— Не присоединитесь ли вы ко мне в этом чудесном пиршестве после ночного поста, леди?

— Нет, господин хозяин каравана, — ответила она, вставая. — Я не смогу есть, не показав вам свое лицо.

— Понимаю, леди. И еще раз благодарю вас. Он уважительно поклонился и проследил за ней, пока на шла к своей палатке, касаясь земли полами робы, в плаще, развевающемся от колючего ветра. После этой истории он прикрепил к ней человека, чтобы тот собирал и разбирал для нее палатку.

Наконец кавалькада, состоящая из людей, скота и товаров, достигла утомленного города под названием Санктуарий, и дама в вуали, забрав своих трех лошадей, покинула караван, направившись в пыльный старый город. Попутчики ее больше не видели и вскоре выкинули из головы. Ни высокий симпатичный стражник из Мрсевады, ни хозяин каравана Элиаб не забыли ее совсем, однако и они вскоре легко расстались с мыслями о ней. А поскольку никто не видел ее без вуали, вероятность того, что кто-то опознает женщину на улицах Санктуария, была равна нулю.

В этом отживающем свой век городе воров, которым сейчас правили странные люди из-за моря с немигающими глазами, городе, брошенном на произвол судьбы защитницей-империей, дама в вуали без особого труда всего за несколько монет и пару обещаний наняла себе лакея, приведя в ужас беднягу тем, что приказала отвести себя к нему домой. Вызвав жгучее любопытство соседей, она вошла в едва отапливаемую лачугу. А когда переодетая вышла наружу, любопытство сменилось благоговением.

Эти люди были первыми за пределами Сумы, кто увидел лицо и фигуру женщины, чье имя было вовсе не Клея и не Сафтерабах, а Кэйби Джодира.

Она была по-настоящему красива, божественно красива. И это было ее проклятием. Да, Джодира знала о своей красоте и с течением времени поняла, что красота ее была не подарком судьбы, а скорее проклятием, поскольку за свою сравнительно недолгую жизнь она не раз уже поплатилась за это. Одним из усвоенных ею уроков был тот, что женщине столь красивой нельзя путешествовать без сопровождения. Она была слишком привлекательной и даже в компании мужчины могла стать источником неприятностей внутри каравана. Джодира знала это и потому решила полностью скрыть себя под покровами одежд. Уж лучше быть источником слухов и сплетен, чем неприятностей! Она не была ни беременной, ни тучной, ни даже полной — деликатная характеристика для тех людей, что ведут малоподвижный образ жизни и ни в чем себе не отказывают, если это касается питья и еды.

Более того, Джодира и солнце не были врагами. И у нее не было сифилиса. И рябой от оспы она тоже не была.

Она вышла на порог дома своего нового лакея уже без вуали, застегивая пряжку на длинном фиолетово-пурпурном плаще, накинутом поверх изумрудно-бирюзового платья, которое могло принадлежать только леди. Она была потрясающа. Блеск ее красоты бросал вызов самому солнцу; она была красавицей, оспаривающей красоту самой богини Эши.

И она искала мужчину Определенного мужчину.

Джодира и ее лакей — этакий уличный оборванец-переросток по имени Уинтсенэй — пошли назад в город, по пути стали свидетелями одного убийства, сделав вид, что не заметили его; двумя кварталами ниже осторожно перешагнули через еще одну, совсем теплую, жертву преступления, правдоподобно ответили на вопросы бейсибца, который выглядел более чем нервным и готов был пустить в ход свой меч, и наконец подошли к респектабельной гостинице, где Джодира и поселилась.

И естественно, в «Белом Лебеде» все себе шеи свернули, провожая ее взглядами, когда она приказала проводить ее в свободный номер с хорошей кроватью и хорошим замком на дверях. Многие потом ждали ее появления, и все глаза проглядели, а некоторые уже даже тешили себя мечтами и приятными фантазиями, но она не спустилась в холл отеля, а осталась в номере. Ее вооруженный слуга Уинтсенэй спал перед дверью, и никаких неприятностей с ней в «Белом Лебеде» не приключилось.

Весть о появлении в Санктуарии прекрасной дамы широко распространилась, когда она наконец проснулась к полудню следующего дня. Красивые женщины совсем не часто посещают Санктуарии. Даже Хаким не смог вспомнить, когда здесь в последний раз останавливалась одинокая красавица. И вот она появилась, прекрасная и таинственная. Взяла себе в слуги типичного представителя кварталов Подветренной и назвалась в «Белом Лебеде» Ахдиомой из Аурвеша, в чем, правда, все сильно сомневались.

И вот что интересно…

— Видишь это кольцо? — спросила она дневного портье «Белого Лебедя», который тщетно пытался поджать нижнюю губу, чтобы закрыть свой рот, пока пялился на нее. Он вспомнил, что надо кивнуть, а она продолжила — Оно будет твоим. Ты получишь его, если выполнишь мое поручение.