Паника в «Ла Скала» - Буццати Дино - Страница 9
- Предыдущая
- 9/11
- Следующая
За время его отсутствия в слабо освещенном фойе сгустилась атмосфера обреченности. Тесно сидящие рядышком на диванах оцепеневшие и зябнущие дамы вздыхали. Одни сняли с себя слишком броские украшения и попрятали их в сумочки; другие, стоя перед зеркалом, старательно трудились над своими прическами, делая их менее легкомысленными; третьи соорудили на голове такие замысловатые уборы из накидок и вуалей, что выглядели чуть ли не кающимися грешницами.
– Это ожидание невыносимо, надо положить ему конец – и будь что будет.
– Только этого нам не хватало… Я прямо как чувствовала… Мы ведь собирались сегодня в Тре-меццо, но Джорджо ни за что не хотел пропустить премьеру Гроссгемюта, а я ему говорю: нас же там ждут, а он да ладно, позвоним туда, предупредим… клянусь, у меня было какое-то предчувствие, а теперь еще эта мигрень… О, бедная моя голова!…
– Ну, знаешь, не тебе жаловаться, ты ведь ничем не рискуешь…
– Представляете, мой садовник Франческо уверяет, будто своими глазами видел их черные списки!… Он сам из этих «морцистов»… Говорит, что по одному только Милану больше сорока тысяч фамилий.
– Господи, неужели ты допустишь такое безобразие?…
– Есть какие-нибудь новости?
– Нет, ничего не слышно.
– Народ собирается?
– Да нет, я же говорю – ничего…
У одной из дам руки – вроде бы непроизвольно – сложились для молитвы, и она действительно молится; другая жарко шепчет что-то на ухо приятельнице – не умолкая, исступленно.
Мужчины расселись на полу, многие сняли туфли, расстегнули воротнички, распустили белые галстуки; курят, зевают, храпят, тихо спорят, пишут что-то золотыми карандашами на полях программок. Человек шесть дежурят, приникнув к щелям жалюзи, чтобы сразу же сообщить остальным, если снаружи что-нибудь произойдет. А в углу, один-одинешенек, сидит бледный, ссутулившийся, с вытаращенными глазами депутат Лайянни и курит свои дешевые «Национали».
Но за то время, что Коттес отсутствовал, среди осажденных произошла странная перегруппировка.
Еще перед тем, как он отправился звонить, владелец завода сантехники инженер Клементи стал в чем-то убеждать директора Гирша и отвел его в сторонку. Продолжая беседовать, они направились к театральному музею и какое-то время оставались там, в темноте. Потом Гирш снова появился в фойе, что-то шепнул – каждому в отдельности – четверым гостям и увел их с собой. Это были: писатель Клисси, певица-сопрано Барри, торговец мануфактурой Просдочими и юный граф Мартони. Все они присоединились к инженеру Клементи, остававшемуся в темном музее, и образовали своего рода тайный союз. Затем капельдинер без всяких объяснений взял один из канделябров, освещавших фойе, и унес его к тем, кто засел в музее.
Маневры, на которые поначалу никто не обратил внимания, в конце концов вызвали любопытство и даже тревогу у остальных: люди были в таком состоянии, что любой пустяк мог их насторожить. Кое-кто, будто совершенно случайно оказавшись возле музея, решил заглянуть туда и узнать, что все-таки происходит. Из этих любопытствующих в фойе возвратились не все. Оказалось, Гирш и Клементи в зависимости от того, кто именно заглядывал в музей, либо тут же обрывали разговор, либо довольно настойчиво приглашали присоединиться к ним. Очень скоро группа сепаратистов насчитывала уже человек тридцать.
Зная их, нетрудно было догадаться, в чем дело. Клементи, Гирш и остальные решили отколоться и заранее перейти на сторону «морцистов», дав понять, что у них нет ничего общего со всеми этими гнусными богатеями, оставшимися в фойе. О некоторых из этих сепаратистов уже было известно, что они в свое время – скорее из страха, нежели по убеждению – проявляли мягкость или снисходительность к могущественной секте. Что касается причастности самодура и деспота Клементи, то тут всем все было ясно, ведь один из его сыновей (вот выродок!) чем-то там командовал у «морцистов». Незадолго до этого видели, как он, то есть Клементи-старший, вошел в закуток с телефоном, и стоявшим в очереди пришлось ждать больше четверти часа. Можно было предположить, что, почуяв опасность, Клементи обратился к сыну по телефону с просьбой о помощи и тот, не желая себя компрометировать, посоветовал ему действовать самостоятельно и немедленно приступить к организации комитета солидарности, этакой мятежной хунты «Ла Скала» – ее «морцисты», придя к власти, из тактических соображений признают и наверняка не тронут. В конце концов, кровь – не вода, заметил кто-то.
Но со стороны многих других подобные действия просто озадачивали. Это были типичные представители именно тех кругов, к которым «морцисты» относились с особой ненавистью: они, или по крайней мере такие, как они, были носителями пороков и несправедливости, слишком часто служивших наиболее вескими аргументами в морцистской агитации и пропаганде. Теперь же они, видите ли, вдруг перешли на сторону противника и отреклись не только от собственного прошлого, но и от речей, произносившихся всего несколько минут назад. Очевидно, они уже давно вели закулисные переговоры, чтобы в случае переворота любой ценой обеспечить себе лазейку, но делали это тайком, через посредников, так, чтобы, не дай Бог, не запятнать себя в глазах людей одного с ними круга. И вот, когда пробил грозный час, они поспешно сбросили маску, уже не заботясь о соблюдении декорума: к черту связи, знатных друзей, положение в обществе – сама жизнь поставлена на кон.
И если поначалу эти маневры проводились втихую, то теперь пришло время действовать открыто, поставить точки над «i». В небольшом зале музея вновь включили электричество и распахнули окно, чтобы снаружи все было хорошо видно: «морцисты» войдут на площадь и сразу поймут, что у них есть здесь надежные союзники.
Вернувшийся в фойе маэстро Коттес, увидев яркие блики отраженного зеркалами света, который зажгли в музее, и услышав доносившийся оттуда шум дебатов, был ошеломлен происшедшей переменой. Почему в музее свет включили, а в фойе нет? Чем это объяснить?
– А что это они там делают? – громко спросил он наконец.
– Что делают? – раздался мелодичный голосок Лизелоры Бини: она сидела на полу, прижавшись к боку мужа. – Святая простота! Внуки Макьявелли создали свою театральную ячейку. Они не теряли времени зря. Торопитесь, маэстро, еще немного – и вас уже не примут. Молодцы, ничего не скажешь!… Они великодушно сообщили нам, что сделают все возможное для нашего спасения… Сейчас там делят пирог, устанавливают свои законы, нам даже позволено включить свет… Пойдите посмотрите на этих милашек, маэстро, право же, стоит… Жирные, грязные свиньи! – Она почти перешла на крик: – Клянусь, если только ничего не случится…
– Ну что ты, Лизелора, успокойся, – сказал Бини, который слушал жену с закрытыми глазами и улыбался, словно для него вся эта история была забавным приключением, каким-то новым видом спорта.
– А где же донна Клара? – спросил Коттес, чувствуя, что мысли у него путаются.
– О, наша хромоножка всегда на высоте! Она нашла просто гениальное решение… хотя ее задача и нелегка… Донна Клара курсирует. Курсирует, понимаете? Ходит туда-сюда… Пару слов здесь, пару слов там и так далее. Как бы ни обернулось дело, у нее-то все будет в порядке… Главное – не терять равновесия… она не присядет… слова лишнего не скажет… то здесь, то там, снует, как челнок… Несравненная наша председательница!
Так оно и было. Проводив Гроссгемюта в отель и вернувшись, Клара Пассалаккуа снова взяла бразды правления в свои руки, беспристрастно деля себя между двумя партиями. Сделав вид, будто цели тех, кто собрался в музее, ей неведомы: вроде бы это очередной каприз группы гостей. Вот почему ей приходилось безостановочно двигаться, ибо остановиться означало бы сделать к чему-то обязывающий выбор. И она курсировала по театру, стараясь приободрить особенно павших духом женщин, раздобывала дополнительные банкетки и весьма благоразумно позаботилась о том, чтобы всех снова щедро угостили напитками. Прихрамывая, Клара сама разносила подносы и бутылки, стараясь расположить к себе всех и в том, и в другом лагере.
- Предыдущая
- 9/11
- Следующая
