Выбери любимый жанр

Оборотни с виа Сесостри - Буццати Дино - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

Так писали газеты. Но люди хотели знать, каким образом правда вдруг вышла наружу именно во время похорон. Все объяснялось, как писали газеты, просто: при регистрации факта смерти в муниципалитете обнаружились некоторые расхождения между официальными данными и тем, что явствовало из документов усопшего. Отсюда и интерес, проявленный квестурой, и все прочее.

На самом же деле в этом запоздалом разоблачении оставалось много загадочного; большое недоумение вызывало оно у знакомых, особенно у соседей, жильцов нашего респектабельного дома, в котором теперь воцарилась атмосфера какой-то неловкости. Казалось даже, будто бесчестье, обрушившееся на человека, бывшего для всех примером гражданских добродетелей, стало распространяться вокруг, марая и тех, кто столько лет жил с ним рядом.

Признаться, я тоже был глубоко потрясен. Уж если репутацию такого уважаемого и достойного человека смешали вдруг с грязью и покрыли позором, то чему теперь вообще можно верить? Мою тревогу усугубил неожиданный телефонный звонок. Однажды утром мне позвонил домой комиссар Луччифреди из оперативного отдела полиции.

Я уже говорил, что Луччифреди был моим другом. Я всегда старался заручиться дружбой какой-нибудь важной персоны из полицейского управления: это гарантирует покой и уверенность, ведь всякое в жизни может случиться. С Луччифреди мы познакомились несколько лет тому назад в доме наших общих друзей, и он сразу же выказал мне свою живейшую симпатию. Этим я и воспользовался, устраивая так, чтобы наши встречи проходили в неофициальной обстановке: приглашал его пообедать, знакомил с нужными людьми. Словом, виделись мы с ним довольно часто. Но не было еще случая, чтобы он звонил мне в такую рань.

– Привет, Андреатта, – сказал он. – Ты, конечно, удивлен, а? Знаменитый профессор! Твой почтенный домовладелец!

– Да уж, можешь себе представить, – ответил я, не понимая, куда он клонит.

– Тебе, вероятно, хочется узнать подробности? Ведь того, что пишут газеты, маловато.

– Ясное дело, хочется.

– А что, если все расскажу тебе я? Почему бы нам не встретиться? Что ты делаешь сегодня вечером?

Он пришел к ужину. Моя прислуга готовит превосходно, и друзья всегда рады, когда я их приглашаю. А по такому случаю я попросил ее постараться особенно.

И вот мы спокойно сидим за столом, а перед нами блюдо отменных каннеллони[1] со взбитыми сливками и стаканы с «Шато Нёф де Пап». В ярком свете люстры резче выделяется глубокий шрам на левой щеке Луччифреди, его худощавое лицо чем-то напоминает Фрэнка Синатру. Сегодня он как-то особенно остер и язвителен.

– Хочешь верь, хочешь нет, – говорит Луччифреди, – но я уже полтора года следил за ним. Хочешь верь, хочешь нет, но уже целый год я знал про него всю правду. И все же продолжал тянуть. Сам понимаешь: скандал, резонанс в академических кругах…

– В таком случае, – замечаю я, – после его смерти уж тем более можно бы промолчать…

– Нет, нельзя, потому что возник вопрос о наследстве.

– Но скажи, что именно вызвало у тебя подозрение?

Луччифреди громко смеется.

– Все дело в анонимном письме. Откуда оно прибыло – неизвестно, так как почтовый штемпель подделан. Да, письмо было анонимным, но в высшей степени обстоятельным… Потом мне, ясное дело, пришлось выискивать доказательства. Ну я и давай копать, давай копать. Уж поверь, в этом деле я достаточно понаторел.

– Но неужели за столько лет его никто так и не узнал?

– Нашелся такой, узнал. Только Силири заткнул ему рот с помощью денег. Не в один миллион ему это влетело. Мы нашли у него записную книжку, куда он заносил выплаченные суммы и даты. Но к нам этот человек никогда не обращался…

– Так какие же у вас доказательства?

– И здесь все очень просто. Отпечатки пальцев, оставленные профессором в больнице. А отпечатки пальцев Силири имелись в туринском архиве.

– Прости, но все это, по-моему, смешно. Что же в таком случае раскопал ты? К вам в руки все приплыло уже готовеньким, не так ли?

– Как сказать… – говорит он, многозначительно покачивая головой. – Почему ты исключаешь, что анонимное письмо мог написать, скажем, я?

И опять смеется. Мне же почему-то не до смеха. И я спрашиваю:

– А не странно ли, что все это ты рассказываешь мне?

– Нет, не странно, – отвечает он. – Когда-нибудь ты, вероятно, поймешь почему… Да… Я себе копаю, копаю… Терпения мне не занимать. Ждать я умею… Наступит подходящий момент…

– Он уже наступил.

– Наступил и еще наступит.

– Как это – еще наступит?

– Ну как… Я себе копаю, копаю… и для кого-нибудь еще наступит момент… А какая аристократическая улица эта ваша Сесостри… Один адрес чего стоит, правда? Особенно дом номер пять… Все с такой безупречной репутацией… хе-хе… Но я копаю, копаю…

Наверно, я побледнел. Самому ведь не видно.

– Что-то я тебя не понимаю, – говорю.

– Еще поймешь, – отвечает он с многозначительной улыбочкой и вытаскивает свою записную книжку. – Итак, ты хочешь знать? Хочешь, чтобы я сказал тебе все? Но умеешь ли ты молчать?

Я:

– Думаю, что умею.

Он внимательно посмотрел на меня и говорит:

– Да, у меня есть основания полагать, что молчать ты действительно будешь.

– Значит, ты мне доверяешь?

– Доверяю. В известном смысле… А теперь слушай, – продолжает он, листая записную книжку. – Коммендаторе Гуидо Скоперти. Ты знаешь его?

– Это же мой сосед. Мы живем дверь в дверь.

– Хорошо. Что бы ты сказал, если бы тебе стало известно, что Скоперти – фамилия липовая? Что на самом деле его зовут Боккарди, Гуидо Боккарди из Кампобассо, что за ним должок: восемь лет тюремного заключения за злостное банкротство? Мило, не правда ли?

– Не может быть!

– Боккарди Гуидо, сын покойного Антонио, в сорок пятом приговорен к девяти годам тюремного заключения, а в сорок шестом ошибочно амнистирован. Разыскивается с сентября того же года.

– И вы только сейчас об этом узнали?

– Месяц тому назад… А имя Марчелла Джерминьяни тебе ничего не говорит?

– Ну как же, она ведь живет у нас на втором этаже. Мешок с деньгами. Собственный «роллс-ройс».

– Правильно. Ты бы очень удивился, узнав, что фамилия ее вовсе не Джерминьяни, а Косеет-то. Мария Коссетто, судимая за убийство мужа, оправданная в первой инстанции, а апелляционным судом заочно приговоренная к каторжным работам и с тех пор скрывающаяся от правосудия. Что скажешь?

– Ты, наверно, шутишь.

– А известный доктор Публикони, тот, что живет у вас на третьем этаже, президент федерации бокса… Как это ни странно, но имя, данное ему при крещении, – Армандо Писко. Фамилия Писко тебе знакома?

– Погоди, был, помнится, давным-давно судебный процесс во Франции…

– Вот-вот. Сексуальный маньяк по кличке «алльский душегуб», приговоренный парижским судом присяжных к гильотине и бежавший накануне казни… Ты когда-нибудь видел вблизи его руки?

– Ну и фантазия у тебя!

– А Лоццани? Арманда Лоццани, известная мо-дельерша, занимающая весь пятый этаж? Она же Мариэтта Бристо, прислуга, бежавшая с хозяйскими драгоценностями стоимостью в три миллиона и приговоренная заочно к пяти годам… Знаешь, это фазанье филе с каперсами – просто чудо… Поистине оно выше всяких похвал… Да, я еще не все сказал тебе. Граф Лампа, Лампа ди Кампокьяро, художник-неоимпрессионист, снимающий мансарду… Так знай же: твой граф Лампа, он же монсиньор Буттафуоко, первый секретарь Апостольской нунциатуры в Рио-де-Жанейро (в те времена города Бразилия еще не существовало), создатель нашумевшей благотворительной организации «Апостольские деяния святого Северно»… Короче – незаконное присвоение более пятидесяти тысяч долларов, затем уклонение от явки в суд, бегство, полное исчезновение.

– Мда… Все у тебя вроде пристроены. Выходит, один я ни в чем не замешан…

– Ты так думаешь? – откликается Луччифреди не без иронии. – Ну надо же! А я-то копал, копал. И похоже, откопал кое-что и насчет тебя.

вернуться

1

Сорт макарон.

2
Перейти на страницу:
Мир литературы