Смерть сказала: может быть - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 13
- Предыдущая
- 13/34
- Следующая
– Но это просто смешно, Зина, – сказал Лоб. – Как же вы, дочь своего отца, который написал о случайности самые глубокие научные исследования, как вы допускаете, чтобы подобные совпадения производили на вас впечатление?
Она молча сидела с серьезным видом, опустив глаза, подобно верующей, которая отказывается обсуждать свою веру.
– Я и сам, – продолжал Лоб, – два или три раза избежал серьезных аварий… Как и все люди…
– Это другое дело.
– Но… в чем же разница?
– Вы избежали, как вы сейчас выразились… Тогда как я – это было знамение. Я знаю, что меня ждет ужасный конец… если я пущу свою жизнь на самотек.
– А посему вы предпочли опередить события!… Какой абсурд!
– Поехали!
– Нет, – возразил Лоб. – Зина, послушайте меня… Мы должны покончить с этим кошмаром.
– Это касается меня одной.
– Извините. Меня тоже. Она вскинула голову.
– Эрве, – взмолилась она, – прошу вас… Если вы будете продолжать, клянусь, я перестану с вами видеться.
Ее голос зазвучал невнятно, но она продолжала, уже шепотом:
– Вы наверняка такой же, как другие мужчины… Начинается с дружбы, а потом… Оставьте меня, Эрве. Я не хочу, чтобы меня любили.
Лоб почти что рванулся с места. Он не разжимал зубов до самой Ниццы. А когда машина остановилась у пансиона, и не шелохнулся, чтобы помочь Зине выйти.
– Спасибо, – сказала девушка.
Она ждала. Обычно в это время он назначал ей свидание на завтра. А тут, едва кивнув на прощанье, уехал.
Пускай Мари-Анн сама разбирается с этой идиоткой. С него довольно. Это не может так продолжаться. Что она себе воображает? Он пытался ей помочь, а она ударилась в пафос, разыграла спектакль.
Лоб с трудом отыскал местечко для машины на утрамбованном пустыре и проложил себе путь к отелю в пестрой толпе. Он почти сразу дозвонился до Мари-Анн.
– Я отдаю ее под вашу опеку, – сказал он. – Я уже больше не в силах для нее что-либо сделать. Эта особа напичкана комплексами. Угадайте ее последнее открытие. Она вообразила себе, что я в нее влюбился.
– Разве это неправда? – рассмеялась Мари-Анн.
– Разумеется, неправда. Вы же меня знаете.
– То-то и оно!
– Нет, шутки в сторону. Уверяю вас, с меня хватит.
– Ладно, – сказала Мари-Анн. – Я поселю ее на некоторое время у нас. Работа фабрики ее развеет. А затем отвезу в Антрево. Время отпусков не за горами, так что все складывается весьма удачно. Как по-вашему, она согласится?
– Почем я знаю! Все, чего я хочу, это сбыть ее с рук. Извините, что я веду себя так невежливо.
– Будет вам! Я с удовольствием приму у вас эстафету. Иду предупредить Филиппа. Он перевезет ее к нам сегодня же вечером.
Лоб впервые устроил себе послеобеденный отдых. Он поднялся в Симиез и, гуляя по старому саду при монастыре, пережевывал в уме свое возмущение. Продолжая прерванный диалог с Зиной, он развивал свои аргументы, которые она не пожелала выслушать, и объяснил себе ее случай – ясно и неопровержимо, как профессиональный психиатр. Потому что тут все было ясно и заурядно. Сначала травма, нанесенная арестом отца, затем толкование, раз за разом, малейших незадач как знамений трагической судьбы… Когда-то он разыграл аналогичную комедию сам с собой. Но его это не толкнуло на самоубийство. Ведь тогда ему пришлось бы систематически накладывать на себя руки. Наверняка в последние месяцы у Зины стряслась беда, которая ее добила, но она продолжала утаивать это от других. Почему она сказала: «Не хочу, чтобы меня любили»? Выходит, кто-то пытался ее любить? А потом предал? Ох уж мне эти высокие чувства! Этот выспренный слог!
Мало-помалу Лоб приходил в себя. Ему нравилось прогуливаться по этому безлюдному саду, куда не доносился городской шум. Она не вызывала в нем ничего, кроме острого любопытства. Потому что они различались в одном: пусть оба и пережили тяжелую пору, он, по крайней мере, изгнал злых духов своего детства, тогда как Зину они не отпускают, о чем свидетельствовала тысяча деталей. К примеру, ее взгляд – беспокойный, бегающий; он следил за каждым его жестом, подстерегая, как бы рука дающего не обернулась сжатым кулаком. Или же ее манера втягивать голову в плечи… А голос, западающий в душу… И это категорическое нежелание доверительно выложить все начистоту… «Позвоню ей завтра», – решил Лоб. Но позвонил в тот же вечер. К телефону подошел Филипп Нелли.
– Дамы гуляют в саду, – сообщил он. – Похоже, они замечательно поладили. Это заслуга девчушки… Нет, она не очень ломалась. Правда, со мной, как правило, не поспоришь. Я схватил ее вещи и – в машину!
– Какое у вас сложилось мнение?
– У меня? Да никакого. Мнения – это по части моей жены. Мы вас завтра увидим? Завтра воскресенье, и мы проведем его в Антрево. Приезжайте. Я свожу вас на ферму. Вам покажется, что вы снова очутились в Швейцарии.
Кончилось тем, что, не найдя предлога, чтобы отказаться, Лоб принял приглашение и подумал не без горечи, что все пойдет как прежде, что он все глубже увязает в тупиковой ситуации. Ему все же следовало найти предлог для отказа; но в таком случае он выглядел бы виноватым, который просит прощения, и, возобнови он в той или иной форме свой допрос, Зина заподозрит его в ревности. А уж дальше идти некуда! Разве что…
Ему пришла в голову мысль, которую он нашел удачной. Не сможет ли он сохранить лицо, сказав Зине, что она относится к разряду людей, о которых идет дурная слава, – они, мол, способны накликать беду. Такие люди – серьезная проблема для страховых компаний: ни в чем конкретном их не уличишь – они неосторожны не более других, и тем не менее с ними постоянно приключается что-то несусветное. Он на этом собаку съел и располагал множеством фактов и примеров. Тем самым ему было бы нетрудно оправдать свою опрометчивую фразу: «Этот кошмар касается меня самого…» Зина поймет, что в ней не содержалось никакого намека на влюбленность, и позволит расспрашивать себя без обиняков. В кои-то веки Лоб почувствовал себя довольным, хотя охватившая его радость была несоразмерно велика, а до ее подлинной причины следовало еще докопаться, будь на то время. Но ему предстояло купить подарки Зине и супругам Нелли, и, когда наступила пора ложиться, он принял снотворное во избежание мрачных мыслей перед сном.
Наутро его ждала забитая машинами, как всегда по воскресеньям, дорога. Он долго плутал, прежде чем нашел прямой путь на ферму.
Стоит съехать с шоссе Диня, как сразу попадаешь в другой мир – тихий, диковатый, полный аромата цветов и ветра. Дорога переходила в тропинку, цеплявшуюся за склон каменистого холма. Старинный хутор расположился сразу же за его гребнем. Лоб окинул взглядом пейзаж: справа, в ложбине, среди лужаек, порыжевших от летнего зноя, ферма; слева – вначале старая рига, похоже, служившая гаражом, потом, чуть дальше, на узком плато, дом, сверкающий на солнце, а за ним гора, громоздящаяся до самого небосвода, в котором парил ястреб. Нет, это была не Швейцария! Редкая трава, слепящий свет. И все же Лоб был благодарен супругам Нелли за то, что они обосновались в этой глуши. Он медленно спустился к риге. Еще только одиннадцать. Он слишком гнал машину и вот прибыл на место намного раньше, чем принято. Он пристроил машину в тени.
– Эрве!
К нему бежала Зина.
– Я заприметила вас издалека.
«Не вздумает же она броситься мне на шею!» Лоб холодно протянул Зине руку.
– Как я рада, Эрве. Я вижу, вы на меня не рассердились… Я этого опасалась.
– Напрасно.
Зина отлично смотрелась в своей простой белой плиссированной юбке и красном пуловере, облегающем маленькую грудь. Она завязала волосы на затылке лентой в тон пуловеру и выглядела школьницей на каникулах, которая перевозбуждена от избытка свежего воздуха.
– Эрве, скажите же, что вы на меня не сердитесь.
– Что вы! У меня на это нет причин.
– Знали бы вы, как тут хорошо!
Она взяла Лоба за руку и повела по направлению к горе, без умолку болтая: фабрика, цветы – все было потрясающим… И чем больше Зина говорила, тем больше он был недоволен тем, что она так беззаботно весела.
- Предыдущая
- 13/34
- Следующая
