Действующие лица и исполнители - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 4
- Предыдущая
- 4/18
- Следующая
— Говорят, он был очень милым, талантливым человеком… — сказала Ксения Павловна.
— Второго такого нет! — ответила Зина.
— Я верю вам…
— В туристских справочниках пишут, что наш город славится металлургическим заводом, курортом, на котором лечат ревматизм, и Театром юного зрителя. А до его приезда город славился только заводом и курортом…
Вдруг Зина вспомнила о чем-то, плюхнулась на диван рядом с Ксенией Павловной и уставилась на нее:
— Так вы снимались в кино?
— Это было сто лет назад. Я тогда еще училась в институте.
— В каком?
— В театральном.
— Не может быть! Значит, вы тоже актриса?!
— Сейчас уже нет.
— Ушли из театра?
— По сути дела, я в него и не приходила.
— Ничего не пойму… И вы так спокойны?
Зина схватила Ксению Павловну за руку. По-детски изумленные глаза ее требовали ответа.
— Это получилось как-то само собой, — задумчиво, но без грусти сказала Ксения Павловна. — Играть роли, которые мне когда-то хотелось играть, я не могла.
— Почему?
— Николай Николаевич всегда был главным режиссером театра. И мне, его жене, исполнять главные роли… В общем, он этого не мог допустить. И я его понимала. Люди с принципами и правилами заслуживают уважения. Вы согласны?
— А другие театры? — допытывалась Зина.
— В городах, где мы жили, обычно был только один театр. Сперва я работала на радио… Читала стихи. Но потом перестала… Появился сын. Он сейчас учится в Ленинграде. Потом Лера… О Николае Николаевиче надо было заботиться. Они стали главными действующими лицами пьесы, в которой я участвую до сих пор. И с большой радостью…
Зина по-детски быстро переходила от одного настроения к другому. Неожиданно она вскочила с дивана и всплеснула руками:
— Вы же, наверно, голодная? И они тоже! Сейчас я устрою ужин.
Зина, словно готовясь к праздничному приему, забегала по квартире, захлопотала.
— Я вам помогу, — предложила Ксения Павловна.
— Ни в коем случае!
— Вы любите заботиться о других людях, да? Устраивать чужие судьбы?…
— Как все одинокие женщины! — весело ответила Зина, Ксения Павловна помолчала немного, наблюдая за Зиной, которая, накрывая на стол, то и дело отвлекалась от предстоящего ужина, о чем-то задумывалась и даже положила сыр в хлебницу.
— Вы, значит, играете девочек? — спросила Ксения Павловна.
— А самой двадцать семь лет. Сообщаю об этом, потому что все равно об этом все знают.
— Как… все?
— Те, которые ходят в наш театр. Это же интересно: выяснить, сколько лет актрисе, играющей тринадцатилетних. Сперва начинают восклицать: «Нет, это не артистка! Не обманывайте нас… Это девочка! Не может быть, чтобы это была женщина. Сколько ей лет?…» И тогда билетерши, гардеробщицы и вообще все, кому так говорят, с гордостью сообщают: «Ей двадцать семь лет!» В будущем году скажут: «Двадцать восемь!» И чем больше мне будет лет, тем больше в их голосе будет гордости.
— Значит, вы хорошо играете… этих девчонок?
— Говорят, хорошо, — машинально ответила Зина: в этот момент она опять о чем-то задумалась.
— Может быть, у вас какое-то дело? — встревожилась Ксения Павловна. — Не стесняйтесь, пожалуйста. Мы можем поужинать завтра! Вероятно, вы должны подготовиться к репетиции?
— Да нет… Я думаю о другом.
— О чем-нибудь неприятном?
— Наоборот! Я думаю о том, что в нашем городе два театра. Два! Один детский и один взрослый… Вы понимаете?
С тех пор прошел год.
Узнав, что Николая Николаевича приглашают на заседание комсомольского комитета, Иван Максимович заволновался: заместителем секретаря была Зина. Она могла нарушить священные традиции театра, к которым привык Николай Николаевич, каким-нибудь резким замечанием или неожиданным требованием. Иван Максимович мечтал о том, чтобы «пересадка» главного режиссера из организма взрослого театра в организм детского произошла благополучно и безболезненно, чтобы не обнаружилось вдруг какой-нибудь несовместимости. Он с радостью наблюдал за тем, как беседы Николая Николаевича, его лекции, даже его внешний вид и манера общаться с людьми облагораживали коллектив приметами высокого искусства.
«Приживается! — думал Иван Максимович. — Приживается…»
И вдруг это приглашение на комитет! Иван Максимович решил провентилировать обстановку. Он попросил Костю Чичкуна и Зину Балабанову зайти к нему после спектакля.
Костю Чичкуна считали «актером с отрицательным обаянием». Трудно сказать, что было тому виной: громоздкая фигура, крупный орлиный нос или бас, который звучал хрипло из-за не совсем здоровых голосовых связок? Так или иначе, но Костя Чичкун был непревзойденным исполнителем отрицательных ролей в спектаклях для самых маленьких. В театре его называли «профессиональным Бармалеем». Но еще больших высот он достиг в «Золотом ключике», где был бессменным, не имеющим дублеров Карабасом Барабасом. Дети города его боялись и обожали. Они узнавали его голос по радио. А когда встречали его на улице, прятались за мамину спину.
Секретарем комитета Костю выбрали за отзывчивость и доброту.
А для того, чтобы доброта сочеталась с остротой и принципиальностью, заместителем выбрали Зину.
Костя и Зина пришли к директору раскрасневшиеся от только что пережитого спектакля, аплодисментов и плохо смытого грима. Иван Максимович очень любил артистов. Он всячески подчеркивал, что они без дирекции обойдутся, а дирекция без них — никогда; что не они для него, а он для них, что главное место в театре — это сцена, а не его кабинет.
— Простите, пожалуйста, что мне пришлось вас, несмотря на вашу занятость… — начал он, поднимаясь навстречу. — Вот тут у меня есть нарзан… Я бы, конечно, зашел к вам за кулисы, но здесь просто удобнее. Никто не будет мешать.
— Что-нибудь случилось? — спросила Зина, наливая себе нарзан.
— Нет… Мне просто хотелось узнать, какие вопросы вы ставите завтра на комитете.
— Значит, так… Мы пригласили Николая Николаевича, — загудел Костя. О чем бы он ни говорил, лицо его оставалось мрачным, и голос звучал так, будто он вот-вот собирался бросить в огонь Буратино.
— Если не секрет, с какой целью вы его пригласили?
— С самой высокой, — сказала Зина. — Хотим поговорить о репертуаре нашего театра.
— А с каких позиций? Если не тайна…
— С разных позиций, — сказала Зина. — Костя — с одной, а я — с другой.
Ивана Максимовича прежде всего заинтересовала позиция Зины.
— Нет, пусть лучше основной доклад делает секретарь. А я выступлю в прениях, — сказала она.
— Значит, так… — начал Костя. — Педчасть раздала анкеты зрителям-старшеклассникам. Вопрос был один: «О чем должна рассказать ближайшая премьера нашего театра?»
Старшеклассники ответили: «О любви». Не все, конечно… Но большинство.
— Я знаю, — сказал Иван Максимович. — Валентина Степановна была немного огорчена. Но мне удалось убедить ее, что в этом нет ничего ужасного.
— Значит, так, — продолжал Костя. — Старшеклассники быстро ответили на анкету, потому что мы обещали выполнить их пожелание. Но пьесы о любви в театре не оказалось. Тогда Тонечка Гориловская мобилизовала всех авторов — столичных и местных. Они прислали то, что у них было на эту тему.
— И что же вы выбрали?
— «Ромео и Джульетту», — ответил Костя.
Иван Максимович привстал и навалился своим коренастым туловищем на край стола.
— Окончательное слово, конечно, за худсоветом. Но я согласен уже сейчас. И Николай Николаевич, я уверен, не будет против.
— Почему вы уверены? — спросила Зина.
— Потому что совсем недавно… буквально сегодня вечером, он сказал мне, что ставка на молодежь — это беспроигрышная ставка.
— Афоризмы, цитаты, формулы… — пробормотала Зина.
— Что? Что?… — не расслышал Иван Максимович.
— Да так… ничего серьезного.
— Шекспир в ТЮЗе?… — вслух размышлял директор. — Это будет новаторством.
— Что-о? Новаторство?! — Зина уставилась на директора. — Это традиция. В Ленинграде поставили «Гамлета». А «Двенадцатую ночь» показывают днем и вечером в разных ТЮЗах!
- Предыдущая
- 4/18
- Следующая
