Стимпанк - Ди Филиппо Пол - Страница 48

• Предыдущая
• 48/68
• Следующая

Брат тотчас попытался отобрать у нее корзинку.

– Сью по достоинству оценит эти цветы, сестра. Со времени своего возвращения из Бостона она пребывает в грусти. – Лицо Остина омрачило тяжкое уныние. – Как, сказать правду, и я.

Эмили воспротивилась мягким подергиваниям Остина.

– Нет, пожалуйста, позволь мне подержать их немного еще. Они меня успокаивают. – Она еще не была готова показать то, что лежало под цветами, и тем более не просто кому-то случайному. – Но что тебя так гнетет? Не связано ли это с гостями, которые, как сказала Винни, к тебе приехали?

Остин закрыл глаза и устало потер лоб.

– Да, косвенно. Вообще говоря, я соприкоснулся с этими людьми случайно через мои связи с Колледжем. Но они и их миссия отвечают тому, что мне сейчас необходимо, потребности, которая нарастала весь прошлый год.

– Твои слова ввергают меня в недоумение, Остин. О какой потребности, мне неизвестной, ты говоришь? С каких пор у нас появились секреты друг от друга, дорогой брат? Так открой мне, что тебя терзает?

Остин широко раскрыл глаза и устремил на сестру взгляд, полный муки.

– Так, значит, ты хочешь услышать все? Хорошо, да «будет так. До сих пор я старался тебя щадить, но не откажу твоему прямому предложению преклонить ко мне сочувственный слух. Однако моя история требует уединенности. Пойдем в мой кабинет.

Несколько испуганная Эмили все-таки последовала за Остином в комнату, где полки были уставлены юридическими томами, требуемыми его профессией. Они сели, и Остин придвинул свой стул совсем близко к Эмили, нагнулся, чтобы взять ее руки в свои (потны еладони мужчины, снедаемого лихорадкой, подумала она), и начал свое повествование:

– Мои горести, сестра, касаются наших со Сью отношений. Нет, пожалуйста, разреши мне высказаться откровенно, прежде чем ты выступишь в защиту Сью. Я знаю, Эмили, ты ее неизменная заступница. Иногда, честно говоря, я думаю, мы так и не поженились бы, если бы не твои настояния. Но теперь это значения не имеет. Мы супруги и должны оставаться супругами. Но тебе следует узнать, что Супружеская жизнь открыла мне некоторые черты в Сью, хотя, впрочем, в дни вашей девичьей дружбы, быть может, они еще не развились в ней.

Сью стала очень честолюбивой. Она желает быть первой дамой Амхерста. Не очень широкая сфера, можешь ты сказать и будешь права. Но честолюбивые помыслы Сью, боюсь, не ограничиваются этим. У нее есть мечты более величественные, для осуществления которых нужна соответствующая сцена – сцена, которую должен создать я, так или иначе.

Ты меня знаешь, Эмили, по меньшей мере не хуже, чем я сам. Я не так целеустремлен, как отец. У меня нет желания покидать приятные пределы Амхерста, подобно ему представляя избирателей в Вашингтоне или в более экзотических местах. Я, по сути, мечтатель, с такой же поэтической натурой, как твоя. Легендарная кровь дедушки Сэмюэла в моих жилах осталась лишь тоненькой струйкой. Ничто не подошло бы мне более, чем тихая семейная жизнь прямо здесь до конца моих дней.

Но, видишь ли, семейная жизнь – это как раз то, чего Сью решительно не приемлет. Она чувствует, что дети явятся тяжким препятствием на ее устремлении в верха общества.

Эмили долго и напряженно думала, прежде чем решилась высказать свою мысль:

– Меня все время удивляло, почему последние четыре года не принесли мне ни малютки-племянницы, ни малютки-племянника. Папа также строит вслух предположения, почему до сих пор еще не появился наследник. Но я никак не ожидала, что причина в нежелании Сью консуммировать ваш союз.

Остин невесело засмеялся.

– «Нежелание консуммировать»! Дело гораздо хуже, дорогая сестра! Союз наш был консуммирован не раз и не два вследствие неких неуправляемых импульсов, порождаемых низменной стороной наших натур. И полтора года назад естественный результат последовал. Сью понесла под сердцем.

Эмили запнулась.

– Но я даже… Она не доносила?

– Гораздо, гораздо хуже. Она его убила!

Будто весь Свод Небесный был Колоколом, а Эмили – Ухом, и только. Когда она вновь обрела себя, то мучительно попыталась произнести роковое слово, но по милосердию судьбы Остин опередил ее:

– Да, в пятьдесят девятом она ездила в Бостон для… для аборта. А недавняя поездка была еще для одного!

После своего признания Остин разразился судорожными рыданиями.

Эмили укрыла брата в своих объятиях, его безудержное горе смывало ее меньшие печали, пока он не выплакался досуха. Когда он поднял лицо, в его чертах запечатлелась невыразимая печаль.

– Мысль об этой первой смерти росла и росла во мне, Эмили, подобно червю. Когда же я узнал про вторую… Сью упросила меня взять ее с собой в Бостон, когда я ездил туда в последний раз, и мне даже в голову не приходило, что она задумала повторить злое деяние. Когда же она открылась мне только после нашего недавнего возвращения домой – это чуть меня не убило. Я не чувствую себя вправе возложить всю вину на Сью. Она не только испытывает страшные страдания из-за своего поступка, но, кроме того, она ведь решилась на него в согласии со своими представлениями о том, какой должна быть наша жизнь, как бы ужасны ни были ее преступления. Нет, я считаю себя виновным наряду с ней, не менее, чем если бы моя собственная рука сжимала кровавое орудие детоубийства! Вот почему, видишь ли, я и сблизился с этими людьми. Среди них есть спирит…

Будто Туча внезапно раскололась и пропустила сквозь себя Огонь, так летней молнией Эмили поразила догадка о том, что задумал ее брат. С некоторым презрением она сказала:

– Значит, ты хочешь поговорить с душами своих нерожденных детей и обрести какой-то знак отпущения через посредство этой мистической личности…

Остин устремил на Эмили безумный зловещий взгляд.

– Поговорить с ними! Будь это так просто! Нет, дорогая сестра, мы посетим их!

Различие между Отчаянием и Страхом, думала Эмили, подобно Различию между мгновением Катастрофы и тем, когда Катастрофа уже произошла.

Непостижимые слова брата поистине толкнули ее за границу, разделяющую эти сдвоенные чувства.

Всю ее жизнь Смерть занимала большое место в сознании Эмили – непреодолимая стена, о которую она могла только биться, вновь и вновь отбрасываемая назад с разбитым разумом и духом.

Ее понятие о Смерти не вполне совпадало с христианской доктриной: как не могла она вслух провозглашать свою веру, подобно всем остальным членам их семьи, так не могла она со всей искренностью подписаться под догматами Церкви, касающимися Того Великого, Кто Останавливает Часы, хотя ее философия вкусила от многих школ.

И вот теперь ее собственный брат говорит ей, что вознамерился постигнуть эту тайну, каким-то образом проникнуть в Холодное Царство Смерти – но кощунственным материалистическим способом.

Нечто для нее почти непостижимое.

Догадавшись о ее растерянности, Остин снова заговорил:

– Что ты знаешь о спиритизме?

Ее грудь переполнило гордое презрение, и Эмили ответила:

– Мне известно только то, что я вывела, читая, часто между строк, сообщения в дешевой прессе: лет двенадцать назад две маленькие девочки-шалуньи, две сестры по фамилии Фокс, жившие в Рочестере, Нью-Йорк, решили подшутить над своими родителями, и шутка эта стремительно выросла в фарс, какого они и вообразить не могли. Тайными постукиваниями и другими трюками они внушили, будто находятся в соприкосновении с так называемым миром духов, и легко провели свою доверчивую мать, а также старшую сестру, которая быстрехонько стала их импресарио. Вот с такого скромного начала они, став настоящими шарлатанками и обманывая тысячи несчастных людей, лишившихся близких, богатели с помощью самых простеньких фокусов, которые были старыми еще до рождения Калиостро, и дали толчок таким же нелепостям по всему миру.

Лицо Остина с покрасневшими глазами приняло мрачное выражение.

– Ты как будто очень уверена, Эмили, в фальшивости и корыстолюбии сестер Фокс, а по аналогии – и всех других медиумов. А я был уверен, что именно тебя должна привлечь возможность такого общения между этим и тем миром. Как можешь ты быть уверена, что все их утверждения ложны?

• Предыдущая
• 48/68
• Следующая