Волк в овечьем стаде - Брэндон Джей - Страница 24
- Предыдущая
- 24/89
- Следующая
— С их помощью, — ответила доктор Маклэрен без колебания. — Вы обнаружите, если еще не заметили, что эти дети живут в слабо организованных семьях.
«Хорошая формулировка», — подумал я. Гораздо точнее, чем часто употребляемая «нефункциональная семья».
— Родители-одиночки, — продолжала она, — разведенные родители или семьи, где взрослым просто не хватает времени на ребенка. Похититель, — она говорила о нем с пониманием, — восполняет пустоту в жизни ребенка. Он дает воспитание, которое ему нужно и которого он не нашел. Ребенок начинает любить его. Он становится необходим ребенку.
Я на мгновение вспомнил, как Томми Олгрен способствовал своему похищению из школы, но затем снова обратился к делу.
— Надеюсь, вы не станете утверждать, что ребенок сам идет на контакт… я имею в виду, по собственному желанию…
— Проблема секса? — Она убежденно покачала головой. — Это же маленькие дети. Когда чужой человек начинает хорошо с ними обращаться, сближаться с ними и проявлять нежность, они не подозревают, что это сексуальные действия. Они не знают о существовании секса, пока он не принуждает их к этому.
И они ненавидят это. Секс пугает их, разрушает их психику.
Дженет слегка покрутила головой, как будто у нее втекла шея Она все еще смотрела на меня. В ее взгляде была сила, которая притягивала меня, заставляя думать, что она пробует на мне психологический прием.
Я подумал об Остине Пейли. Мы же не говорили об абстрактном негодяе, мы имели в виду человека, которого я знал большую часть своей взрослой жизни, не подозревая о том, что он втайне творит.
— Мы выявили не всех его жертв, не так ли?
Она покачала головой.
— Мужчина его возраста, который начал этим заниматься еще подростком… У него сотни жертв. В любом случае сотни попыток, и если он был таким же осторожным, как кажется, то большинство из них были удачными. Даже если это была только половина…
«Начал подростком», — подумал я. Это означало, что уже выросло поколение жертв Остина — его последователи, многие из которых уже приобщились к развращению детей. Остин осквернил целое поколение.
Неожиданно я вспомнил о Крисе Девисе. Может, не шантаж заставил его взять на себя вину Остина? Может, это была любовь?
Мы сидели молча. Я чувствовал полное взаимопонимание с доктором Маклэрен, возможно, потому, что мы работали над одним делом. Ее манера общения также способствовала этому. Казалось, мы давние приятели. Я не знал, была ли это просто уловка психиатра. У меня появилось детское желание изменить мнение о себе, доказать, что я лучше или хуже, чем она обо мне думает.
— Мне придется повторить все обвинителю, который возьмется за это дело? — спросила она. — Конечно, я достаточно проработала с большинством прокуроров по делам о сексуальных преступлениях, чтобы…
— Думаю, я передам это тому, кто будет вести обвинение вместе со мной, — доверительно сказал я.
Она смерила меня взглядом. Я ответил на него, подтверждая ее догадку. Мой взгляд был полон профессионализма, знания тысяч тонкостей.
— Я не видела, чтобы вы что-нибудь записывали, — поддела она.
— Я не думал, что мне предстоит психологический тест.
Она выгнула спину, чтобы сесть прямее, и подобрала ноги. Но, прежде чем подняться, она сказала:
— Проводить обвинение вместе с вами? Вы хотите представлять обвинение по одному из этих дел?
Мои помощники по избирательной компании не одобрили бы этого, но я сам взялся за обвинение Остина, так как мое усердие в пресечении похищений детей в Сан-Антонио было бы гарантом моей победы на выборах. К тому же у меня были личные причины представлять обвинение против Остина Пейли.
— Думаю, да. Вы поможете мне, не так ли?
— О да, — ответила она.
Пока я готовился к суду, Остин не сидел сложа руки. Он возобновил боевые действия на двух фронтах. Он не замыкался в себе, как большинство обвиняемых. Наоборот, он казался более активным, чем прежде. Он давал интервью, привлекал к себе внимание. Он, как оказалось, не, впал в панику от обвинений, предъявленных ему. Вместо этого он оправдывал мои действия:
— Окружной прокурор оказался в затруднительном положении. Он вынужден учитывать настроение общества в преддверии выборов. У него в руках был подозреваемый, симпатии оказались на его стороне, и вдруг все это рухнуло. Потребовался немедленно козел отпущения. Я подвернулся под руку.
— Думаете, сыграла роль личная неприязнь? — спросил репортер, подыгрывая Остину.
Остин быстро сообразил, что репортер его провоцирует.
— Ну, именно я представлял интересы подозреваемого, который затем отказался признать себя виновным, это разрушило планы окружного прокурора. И конечно, мы с прокурором в прошлом соперничали в зале суда, — продолжил он. — Но сомневаюсь, что это повлияло на его решение. Просто я был наиболее доступным подозреваемым. Думаю, дело замнут после того, как в этом отпадет политическая необходимость. Не ждите, что суд состоится до выборов. Он не пойдет на такой риск.
С газетчиком Остин и вовсе разоткровенничался:
— Против меня нет фактов. Марк Блэквелл просто хочет, чтобы общество считало, будто он положил конец серии преступлений, арестовав меня. Тут бы подошел любой. Но у него нет доказательств, чтобы на деле обвинить меня, потому что он знает — это закончится оправданием, ведь я не виновен. Думаю, это дело тихо замнут после выборов. Я уверен, это просто циничные махинации бюрократической системы.
Газетчик, который не был таким доверчивым, как его коллега с телевидения, и заранее все разузнал, спросил:
— А как насчет того, что по крайней мере двое изнасилованных детей опознали вас?
Я представил себе, какую сочувственную физиономию скорчил Остин. Так его описал журналист.
— Я бы не удивился, — был его ответ, — те, кто в курсе подобного рода дел, знают, что ребенка можно заставить сказать все, что угодно, если с ним хорошо поработать. Мне жаль этих детей.
Я не знал, что думала общественность. Конечно, небольшой процент горожан, которые собирались голосовать, следили за развитием событий. Я не мог не задаваться вопросом, как меня воспринимают. Остин, как мне казалось, приобретал обличие жертвы, а я ведь был его обвинителем.
Но Остин не был жертвой. Он держал в руках концы нитей и умело дергал их.
— Блэкки! Эй, дружище, ты бы мог предупредить друзей заранее, раз решился сойти с ума, мы бы подготовились!
— Ну, Гарри, понимаешь, сумасшествие такая штука, не знаешь, когда нагрянет.
— Да; могу себе представить. — Глаза Гарри буравили меня. Его проницательные голубые глаза не вязались с сердечным выражением его лица, когда он подался ко мне, одной рукой обхватив за плечи, а другой похлопывая по спине.
Подземный туннель соединяет новый Дворец правосудия со старым зданием суда. Здесь Гарри и подкараулил меня. Я как раз шел в его владения, а он подходил к моим. У юристов есть дела в обоих зданиях, и по туннелю постоянно снуют люди. Шедшие мимо замедляли шаг, чтобы полюбопытствовать, как два облеченных властью официальных лица вели разговор на публике. Гарри же не понизил голос ни на децибел. Он принадлежал к старой школе общественных деятелей, которые думали, что дружеские манеры и грубоватые выражения делали их ближе к народу, хотя Гарри в своей жизни ни разу не поддевал вилами сено.
— Ты мог бы назначить преступником кого-нибудь более подходящего, чем Остин Пейли, сынок. Думаю, в этом деле нужно провести дополнительное расследование, понимаешь, что я имею в виду? То есть я лично не могу в это поверить. Я не верю. И если Остин попросит меня свидетельствовать: я скажу то же самое.
Гарри был скорее ушлым политиком, чем юристом, но он знал достаточно, чтобы понимать, что его личное мнение по поводу виновности или невиновности подсудимого не имеет никакого значения в суде. Однако в людном туннеле его мнение было прекрасно услышано всеми, у кого были уши, а при такой громкости это могли уловить и двумя-тремя этажами выше.
- Предыдущая
- 24/89
- Следующая
