Когда бессилен закон - Брэндон Джей - Страница 28
- Предыдущая
- 28/87
- Следующая
— Нет!
— Нет? Однако вы только что сказали нам сколько. Так когда же вы солгали?
— Где в этот момент находится мой адвокат? — спросил Дэвид, разворачиваясь в кресле. — Почему он ничего не говорит?
— Потому что не было ни одного вопроса, по поводу которого можно было бы заявить протест. Позвольте спросить вас, мистер Блэквелл, это событие явилось необычным в вашей жизни?
— Когда?
— Позвольте напомнить вам то, о чем вы свидетельствовали во время прямого опроса. («Протест, ваша честь! Вопрос неточен». — «Протест поддерживается».) Когда эта женщина подошла к вам и начала срывать с себя одежду, это было для вас экстраординарным событием?
— Да.
— Не из тех, которые происходят каждую неделю?
— Нет.
— И не каждый месяц?
— Нет.
— И фактически никогда не происходят?
— Да.
— Чему вы улыбаетесь, мистер Блэквелл?
— Мысли, что нечто подобное может случаться каждую неделю.
— Да, это звучит неправдоподобно, не правда ли? Что вы чувствовали, когда это произошло? («Протест, ваша честь! Чувства моего клиента не имеют отношения к делу».)
Я поднялся с места.
— По всей вероятности, все же имеют, ваша честь. На обвинение одновременно с другими фактами возложено бремя показать умственное состояние обвиняемого в момент совершения преступления. Протест, на мой взгляд, должен быть отклонен.
Дэвид привстал в кресле. Он явно не мог дождаться, когда эта воображаемая перепалка закончится и он сможет ответить на заданный ему вопрос.
— Я был потрясен.
— Напуганы? Шокированы? Я не совсем отчетливо представляю, что означает слово «потрясен».
— Да. Оба эти значения.
— Вы подошли и помогли ей снять ее одежду?
— Никогда в жизни! Я остался на своем месте.
— За письменным столом?
— Да.
— Вот так-так! И вам не пришло в голову, что привлекательная женщина — вы ведь находили ее привлекательной, не так ли? — «она срывает передо мной свою одежду, происходит нечто такое, о чем я мечтал с четырнадцати лет, — так почему бы мне не броситься и не помочь ей?»
— Нет. Я отступил даже еще дальше, как мне думается.
— Как далеко?
— Футов на десять, пятнадцать. Я не уверен в точности.
Я демонстративно сделал очередную запись.
— Ударяла ли она вас когда-нибудь, мистер Блэквелл?
— Ударяла? Нет.
Дэвид, казалось, был смущен этим заданным без всякого перехода вопросом.
— Может быть, «ударяла» не совсем подходящее слово. Наносила ли она вам каким-нибудь образом удар рукой?
— Нет, не думаю. Па? Я рассказывал тебе...
— Надеюсь, вы помните свидетельство медицинской экспертизы, мистер Блэквелл, что частицы вашей кожи были обнаружены под ногтями Менди Джексон?
— О, да! Один раз она оцарапала меня.
— За что же? («Протест, ваша честь. Это призыв к высказыванию предположения».) В таком случае просто ответьте, мистер Блэквелл. Как она могла оцарапать вас? Как могло ей это удаться, если она находилась от вас в пятнадцати футах?
— Был один момент, когда я подходил ближе.
— Как близко? Два фута от нее? Один фут? Какой же длины у нее рука? Как близко вы подошли к женщине, которая так напугала вас, мистер Блэквелл?
— Я был в двух футах... я не знаю, я подошел и взял ее за руку...
— Нет! — вскочил я с места. — Нет! Не позволяй ей сбивать тебя с твоей версии происшедшего. Видишь, что она делает? Заставляет тебя принять определенную позицию, потому что ты стараешься отвечать на вопрос так, как, по-твоему, нужно ответить, затем, спустя две минуты, ты вынужден сказать это уже совсем по-другому, и внезапно она передвигает тебя на пятнадцать футов через всю комнату — и вот ты уже лжец! Так где же правда? То, что вы сказали нам пять минут назад, или то, что вы рассказываете теперь? Что является ложью, мистер Блэквелл?
— Но я должен буду перестроиться, как только она...
— Да, как только ты дашь ей ответ, с которого она хотела начать. Вот почему тебе необходимо ответить правильно с первого же раза. Не пытайся говорить то, что, по твоему мнению, хорошо звучит, давай правильный ответ.
— Не это ли мы делаем сейчас, выдумывая лучшую версию?
— Да, именно это мы делаем, потому что никто не помнит вещи абсолютно точно.
— Особенно, если он лжет, правильно, па?
— Но если ты не будешь этого делать, она скажет: «Почему же вы не помните, мистер Блэквелл? Разве это был не экстраординарный случай, мистер Блэквелл? Вы находились в сильном смущении? Или была какая-то иная эмоция, затуманившая вашу способность к восприятию, мистер Блэквелл? Может быть, похоть? Страсть к подчинению себе другого человека?»
— Па...
— Я не твой отец, я проклятый обвинитель, там у меня не будет возможности сказать ни единого слова. Когда она начнет спрашивать тебя со страшной скоростью, когда она станет загонять тебя в подставленные ею же ловушки, я буду вон там — черт бы все это побрал! — среди других болванов на галерее. Вот почему ты должен усвоить это, Дэвид, потому ято, когда придет время, я не смогу подсказывать тебе ответы. Я буду вне дела. Я буду...
У меня перехватило дыхание. Я облокотился на стол. Дэвид спустился со свидетельского места. Он кое-что перенял из моей техники. Он задал вопрос, оказавшийся для меня совершенно неожиданным.
— Почему мы вообще должны делать это, отец? Это что-то вроде наглядного урока? Ты же говорил, что суда никогда не будет.
— Я не говорил этого. Твоя мать, возможно, говорила. А я сделал все, что мог, для того чтобы его не было, и проиграл. Вот почему мы должны делать это. Потому что все теперь зависит от тебя, Дэвид.
Он подождал, пока я закончу говорить, затем высказал претензию, что так нам этого делать не стоило.
— Ты полагал, что это пробудит во мне интерес к правосудию? Ты думаешь, что после всего этого я пойду в юридическую школу?
Я выпрямился и взглянул на него.
— Юридическая школа? Я никогда не хотел, чтобы ты учился на юриста. Адвокатов здесь и без того черт знает сколько. Меня не волновало, чем именно ты занимался.
— Нет? Тебя это не волновало, правда? Я мог стать дворником, физиком-ядерщиком или анархистом, ведь так? Потому что к тому времени у тебя уже появился ребенок, который был именно таким, как тебе хотелось.
— Извини, Дэвид, я неточно выразился. Я не имел в виду, что мне это было безразлично, я хотел сказать, что позволил тебе решить самому. Мне хотелось...
— В таком случае зачем же ты это сказал? Ты солгал тогда или ты лжешь теперь?
Я никогда бы не поверил, что Дэвид способен был обернуть против меня мои же собственные слова. Я осознал, что, в сущности, никогда по-настоящему не понимал, как умен Дэвид. Он всегда был таким ненавязчивым. Стоя там, я жалел, что не мог мгновенно сбросить двадцать лет, прожив их по-другому, так, чтобы и я и Дэвид стали совсем другими, чтобы мы с ним могли стоять где-то в ином месте, а не в том, где находились и вести остроумную беседу, смеясь и похлопывая друг друга по плечу.
— Сын... — беспомощно начал я.
Дэвид выпустил струю воздуха сквозь свои плотно сжатые губы и отвернулся.
— Не надо. Не начинай утешать меня. Я всего лишь... — пробормотал он.
Стоя в десяти или, быть может, в пятнадцати футах от меня, он заплакал.
— Я всего лишь хотел... Знаешь, мне кажется, что ты еще никогда не уделял мне столько времени, и вышло так, что приходится тратить его на это.
— Я понимаю. Мне жаль, что я не сумел...
— А ты знаешь, как успешно шли мои дела на работе, отец? Ты знаешь, что я получил повышение за неделю до того, как все это случилось? Я тебе не рассказывал? Меня там любили, отец. Они думают... думали, что должны платить мне больше, иначе я мог уйти и основать свою собственную компанию. Ты знаешь это?
— Ты еще можешь, Дэвид. После того, как это закончится. Я всегда гордился тобой, Дэвид. Я никогда...
— Не надо. — Он отвернулся. — Не надо об этом сейчас.
Он вышел в зал и двинулся по проходу между рядами. Я окликнул его:
- Предыдущая
- 28/87
- Следующая
