Выше Радуги - Абрамов Сергей Александрович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/30
- Следующая
И вдруг — сюрприз. Неприятный. На полутёмной аллейке образовалась компания подростков — не старше Даши с Аликом. Трое парней-волосатиков, две русалочки в джинсах, непременная гитара — семиструнная «душка», непременная же бутылочка на скамейке, заветная полулитровочка с дешёвым крашеным портвейном. Подрастающее поколение ловило «кайф». И видать, словило оно этот не ведомый никому «кайф», потому что дрожали струны гитарные, тренькали под неумелыми пальцами, качали бедрышками русалки в такт струнам, тянули хрипловатыми «подпитыми» голосами нечто заграничное, влекущее, вроде: «Дай-дай-гоу-бай. Бай-бай-лоу-лай». Или что-то похожее.
— Алик, давай повернём, — прошептала Даша. Ей стало страшновато.
— Почему? — твёрдо спросил Алик. Ему тоже было страшновато.
— Я тебя прошу, — настаивала Даша.
— И не подумаю, — сказал Алик, и сказал это довольно громко, потому что гитарист перестал бренчать, русалки умолкли, и все повернулись к Даше с Аликом.
— Смотри-ка, — удивлённо произнёс один из парней. — Влюблённые.
Судя по тону, он был потрясён тем, что увидел. Или, скорее, вошёл в роль. Роль паркового супермена, повелителя аллей, Джека-потрошителя-почтеннейшей-публики — не из последних любителей «кайфа». Согитарники не желали уступать премьерства в этом амплуа.
— У них глубокое чуйство, — сказал второй супермен, сложив губы трубочкой.
— Ромео и Джульетта, — не остался в стороне третий, видимо самый начитанный.
Девицы хихикали. Поворачивать было поздно, и Даша поспешила дать ещё один совет:
— Не обращай внимания, Алик.
Алик и рад был бы не обратить внимания, пройти мимо с независимым видом: ну, поиздеваются, позлословят — что за беда! Так он и поступал когда-то, случались с ним подобные приключения раза два или три, и ничего — чистеньким из них выбирался. Но тогда не было Дашки… Мелькнула мыслишка: а не дёрнуть ли отсюда? Схватить Дашку за руку и — ходу. Дашка поймёт и простит: она сама перепугана до смерти, поджилки трясутся — на весь лес слышно.
Дашка-то простит, верно, но простит ли он себе сам? Сумеет ли он встретиться с ней завтра, послезавтра, через месяц? Он — железный человек, «сила воли плюс характер»? Может быть, и сумеет, да только тошнёхонько будет…
И всё-таки шёл молча, держал Дашку за локоть, чувствуя, как напряглась её тоненькая рука. Вдруг пронесёт?
— Парень, закурить у тебя не найдётся? — Это была уже классика, знакомая Алику по книгам и фильмам, да и парням этим по тем же источникам знакомая. «Литературщина», — сказал бы отец.
— Не курю, — ответил Алик проверенной фразой.
— А девчонка?
— И она не курит, — стараясь говорить твёрдо, объяснил Алик, сильно сжав Дашкин локоть.
— А это мы щас проверим, — произнёс один из суперменов, но неуверенно произнёс. Знал, что роль требует продолжения, требует крепких слов и красивых действий, но нечасто он играл эту роль, не обтёрся в ней. И Алик почувствовал неуверенность парня, осторожно шествующего к Дашке, почувствовал, и легко ему стало, легко и пусто, как перед самым первым прыжком — тогда в саду, всего на метр сорок.
— Осади назад, — сказал он парню.
— Повтори, не слышу, — старательно смягчая гласные — о, всесильная роль! — потребовал супермен.
— Осади назад.
— Поучи его, Кока, — капризно протянула русалка.
Кока шагнул к Алику, но Алик не стал дожидаться «урока». Он ударил первым. Ударил так, как видел в десятках фильмов. Ударил в нахально выдвинутый подбородок Коки, вложив в удар всю тяжесть своего тела. И Кока упал. И остался лежать. Это был чистый нокаут, выключивший супермена из действительности по меньшей мере на минуту. Впору бежать за нашатырём, махать мокрым полотенцем, — делать искусственное дыхание. Две недели истязаний по методу Лешего, две недели рубки и пилки дров, таскания булыжников и рытья траншей сделали своё дело. На это Леший и рассчитывал, хотя в его расчёты явно не входила встреча с суперменами.
Алик не стал дожидаться, пока Кока очухается или же его малость остолбеневшие кореша придут ему на помощь. Он перешагнул через нокаутированного соперника, подхватил массивную садовую урну, стоящую около скамейки, рывком поднял её.
— Убью, сволочей! — надрывно заорал он и пошёл на изумлённую компанию, держа урну перед собой.
И супермены дрогнули. Не то чтобы они испугались явно сумасшедшего влюблённого. Просто их ни разу в жизни не били урнами, а неизвестность всегда пугает. И когда Алик, не в силах больше удерживать вонючую громадину, по-извозчичьи ухнув, метнул её в прямо лежащую на земле гитару, и гитара треснула, как взорвалась, зазвенели порванные струны — тут уж супермены дали дёру.
— Бежим, — шепнул Алик Дашке.
И они помчались. Супермены через некоторое — очень небольшое — время придут в себя, поймут, что их одурачили, заметят, что их всё-таки трое против одного, пусть даже боксёра (удар-то техничным вышел, кого угодно смутит…), вернутся мстить. А мстить некому: обидчики скрылись. И скрываться не показалось им стыдным: первая победа осталась за Аликом, первая и теперь окончательная.
Алик бежал легко — привычка! — тащил за собой Дашку. Когда они выскочили на центральную аллею, ведущую к выходу, Дашка взмолилась:
— Алик, я не могу больше…
Он притормозил. Далее нестись как угорелым было бессмысленно. Супермены с русалками затерялись позади, топота погони не слыхать, да и погоня здесь обречена на провал: вон милиционеры на мотоцикле проехали, вон дружинники газировку с сиропом пьют, по сторонам поглядывают.
— Хочешь, посидим, передохнем? — спросил Алик. Он уже ничего не страшился.
— Ой, что ты, поехали домой. Я вся дрожу.
«Я вся дрожу» — явно из чьего-то репертуара. То ли леди Гамильтон, то ли Бекки Тэтчер из великой книги Марка Твена. Но Алик не пытался обнаружить источник реплики, он просто обнял Дашку за плечи — впервые в жизни! — прижал её к себе, почувствовав, что она и вправду дрожит — скорее от испуга, чем от холода. Да и какой холод — под тридцать по Цельсию, несмотря на вечернее время…
Так они и дошли до метро. И в вагоне он не убрал руку, а Дашка не протестовала. Ехали — молчали, не вспоминали о происшедшем. И только когда шли от метро к дому по яркому и людному Кутузовскому проспекту, Дашка рассмеялась.
— Ты что? — спросил Алик.
— Как ты их… урной… — Она уже и говорить не могла — от смеха.
И Алик охотно вторил ей, вспоминая, как возвышался этаким Гераклом, швырял чугунный сосуд, как взрывалась гитара, не привыкшая к столь грубому обращению.
Отсмеявшись, сказал:
— Перетрусил я — стыдно признаться.
— А вот врать не надо, — строго сказала Дашка.
— Я не вру, — опешил Алик. Стоит правду сказать, как тут же во лжи обвиняют. А соврёшь — верят без оглядки. Где справедливость?..
— Врёшь, и бесстыдно. Если бы перетрусил, я бы чувствовала. А ты шёл, как статуя Командора, ни жилочка не дрогнула. Говорю: железным стал. Прямо стальным.
А в подъезде на лестнице у своей двери встала на цыпочки, быстро поцеловала его в щёку, шепнула:
— Спасибо тебе, — и скрылась за дверью.
Когда она только отпереть её сумела? Чудеса…
Алик остался на площадке — дурак дураком. За что спасибо? За то, что «спас её из лап разъярённых хулиганов», как пишется в переводных детективных романах? Или за неудачный вечер?
Неправда, удачным он был. Неожиданным. Счастливым. И «спасибо» вовсе не Алику адресовано, точнее, не только Алику. Спасибо суперменам за то, что они позволили ему выяснить, наконец, отношения с Дашкой. Спасибо им за то, что он поверил в себя…
Подведя итог вечеру столь высоким «штилем», Алик потопал на свой шестой этаж. Размышлял: верно, что не пропали даром трудовые деньки на спортивной базе. И на практике не зря мойки взад-вперёд носил, кирпичи на двенадцатый этаж втаскивал. Кое-какая силушка появилась. А с ней — и умение той силой пользоваться.
Но Дашка-то: «врать не надо»… Алик даже головой покрутил от удовольствия. Эдак, охулкой, и дара можно лишиться. Слышал бы джинн сие обвинение…
- Предыдущая
- 24/30
- Следующая
