Остаться в живых - Брэнд Макс - Страница 46

• Предыдущая
• 46/58
• Следующая

— Ну, — начал рассказ Лэнки, — по утрам этих бедолаг выстраивают в одну линию, и, если кто-то из них нуждается в наказании, другому несчастному приказывают взвалить его себе на спину, потом с провинившегося срывают всю одежду, и опытный бичеватель выходит с хорошо вымоченной веревкой, тяжелой от воды. Этой-то веревкой он и принимается хлестать беднягу по голой спине. В тот раз, когда мне случилось видеть это наказание, хозяин плантации стоял рядом, медленно и лениво попыхивая сигарой, и всякий раз, как он выдыхал клуб дыма — хлысть! — следовал удар. После первых на коже оставались следы, с третьего проступали маленькие, с булавочную головку, капельки крови, а потом уж кровь лилась потоком. Примерно после девятого-десятого удара бедолага, которого я видел, начал постанывать, а на двенадцатом завыл как волк. Парень был индейцем яки, они железные ребята — ничем не проймешь, но таких ударов не в силах долго выдержать и железо. Несчастный индеец выл, как побитая собака, и хозяину плантации это, видно, понравилось. Он улыбнулся и стал затягиваться побыстрее, поглядывая то на индейца, которого секли, то на остальных рабов, а те дрожали, как на ледяном ветру. Многие из них уже прошли через это испытание, и большинству предстояло подвергнуться ему снова.

Картер полуприкрыл глаза и медленно кивал, а его длинная вытянутая физиономия показалась мне еще бледнее обычного.

— И тебе говорили, что Дон Педро тоже прошел через такое? — спросил он.

— Да, — сказал Лэнки. — Я слышал, его хлестали день за днем, пока он не потерял способность ходить нормально и мог передвигаться только ползком, а в конце концов заставили лизать бичевателю руку. Как бы то ни было, если Дон Педро и в самом деле перенес хотя бы одну такую порку, шрамы остались на всю жизнь. Побывав в Валле-Насиональ, я видел на спинах рабов множество широких, бледных рубцов. Незабываемое зрелище!

Картер довольно долго молчал, продолжая кивать.

— Но в Валле-Насиональ все умирают, — возразил он наконец. — Никто не выбирается на свободу.

— Да, — подтвердил Лэнки, — лишь одному из десяти тысяч удается выйти оттуда живым. Дону Педро, как мне сказали, посчастливилось попасть в это число.

Картер вдруг вскинул голову, словно очнувшись от сна.

— Да, верно, — согласился он, — Дон Педро и в самом деле один из десяти тысяч. А насчет этих рубцов… Ну, у меня бы точно не хватило духу попросить его снять рубашку и показать их… Дон Педро, да будет вам известно, человек с большим чувством собственного достоинства. Он не такой, как все.

— Не сомневаюсь, — примирительно бросил Лэнки. — Но, думаю, если Дона Педро когда-нибудь поймают, опознать смогут только по этим рубцам.

— Да-а, но как знать, правдива ли эта история? — неожиданно усмехнулся Картер.

— Трудно сказать, — покачал головой долговязый. — Но я слышал ее собственными ушами и, думаю, многие другие — тоже. Как насчет тебя, напарник?

Я, покопавшись в памяти, кое-что припомнил.

— Да, о шрамах на его спине я что-то такое слыхал, но о Валле-Насиональ — никогда.

Огонь уже вовсю ревел в каминной трубе, и пламя затмевало отсветы пробивавшихся сквозь окна лучей закатного солнца. На стенах и потолке танцевали неровные тени. Картер поднялся и протянул к огню длинные руки, хотя даже там, где сидел я, жар опалял кожу. Но этот бандит, как белая змея, видать, постоянно нуждался в подогреве.

— Так в Валле-Насиональ болтают, будто Дон Педро ползал в пыли и целовал руку тому, кто порол его… — бормотал он сердито.

— Не целовал, а лизал, — поправил бандита Лэнки, — в точности как приказал надсмотрщик. Это должно было сломить дух Дона Педро, но он убрался до того, как его убили.

— Мне трудно представить, что Дон Педро мог делать такое, — проворчал Картер. — Но кто возьмется утверждать наверняка?.. Черт, мы тут когда-нибудь получим ужин или нет?!

И, отвернувшись от нас, он гнусаво взревел на весь дом:

— Эй, вы! А ну, живее поворачивайтесь!

На этот грозный рык отозвались довольно-таки быстро: люди со всех ног прибежали в зал, и мексиканское семейство притащило еду. Бандиты столпились вокруг стола. Это была грубая пища — козленка разрубили пополам, поджарили и подали на двух здоровенных досках.

Каждый подходил к одной из этих досок и собственным охотничьим ножом отрезал себе полдюжины ребрышек, а потом, бросив на горку маисовых лепешек, шествовал к огромному котлу с похлебкой. Там плавали разорванные на четыре части куры или цыплята и какие-то овощи — я, по крайней мере, точно узнал капусту. Бандиты зачерпывали громадным закопченным ковшом изрядные порции этого супа и наливали в глиняную плошку, множество которых стояло на столе. Желающие могли взять и порцию горячих мексиканских бобов, приготовленных с перцем и свининой.

Кое-кто подтаскивал стул к столу, но большинство разбойников так много времени проводили под открытым небом, что предпочитали устраиваться скрестив ноги вокруг огня. Все повыливали из фляжек воду и, заполнив их красным видом, им и запивали ужин.

Мы с Лэнки последовали примеру остальных, и давненько я не пробовал чего-либо вкуснее по части еды, потому как, не считая недавнего пиршества с привезенными из города консервами, мы главным образом питались сухарями и жареным мясом, а от такой диеты очень быстро устаешь.

Не считая бандитов, компанию нам составляла целая свора огромных дворняжек — в большинстве своем помесь мастифа и борзой. Эти твари казались мне настоящими людоедами. Псы прыгали вокруг стола, глаза их слезились при виде пищи, а из пастей текла слюна. Разбойники швыряли им кости. Обглодав мясо с ребрышка или лопатки, кто-нибудь подбрасывал ее вверх, а остальные орали и улюлюкали, наблюдая, как свора псов мчится за добычей и устраивает грандиозную схватку, пока самый сильный не одолеет сородичей и не уберется в уголок глодать трофей и зализывать раны. Порой кто-то, пресытясь супом, придвигал свою миску понравившейся ему собаке, и счастливица принималась жадно лакать розовым языком, разбрызгивая похлебку во все стороны.

В общем, это была совершенно дикая сцена, и особенно мрачный колорит придавали ей грозно ревущий огонь и отбрасываемые им на стены причудливые тени. И, когда окончательно померкло солнце, на все лица лег красный отсвет пламени камина. Я уже говорил, что все эти рожи показались мне в высшей степени омерзительными, но дневной свет хоть немного смягчал их. Здешнее же освещение выявляло истинную, дьявольскую сущность всего этого сброда.

В такой компании я чувствовал себя просто младенцем, словно я нигде еще не побывал и ничего в жизни не видел. Уверен, тут каждый совершил не менее одного-двух убийств, а найдись случайно кто-то, не запятнанный человеческой кровью, он бы наверняка этого устыдился. Это касалось всех, кроме разве что светловолосого паренька, который поддерживал огонь и, по-видимому, был на побегушках у прочих. Этот малый не сидел за столом, а перехватывал кусок то тут, то там и жевал на ходу. Как сейчас вижу его стройный, изящный силуэт на фоне желтых языков пламени. Парень показался мне красивым. Он гордо держал голову и посматривал на других с вызовом. По правде говоря, я не мог понять выражения его красивых глаз — то ли дерзкого, то ли циничного, и не исключал возможности, что этот юнец мог бы оказаться худшим из всей банды негодяев.

Сначала разбойники уделяли очень много внимания моей персоне. Двое самых мерзких забрались в облюбованный мной уголок, пытаясь втянуть в разговор. Один из них даже не поленился притащить мне самый лакомый кусочек ребрышек, заявив, что моя порция не годится даже для собак. Другой наполнил вином оловянную кружку. Эти бандиты жаждали услышать рассказ о моих подвигах! Они хотели знать подробности убийства Джоша Экера, а упомянув о моем побеге из тюрьмы, так и сверкали глазами. Но я упорно не желал вступать в беседы, так что в конце концов негодяи отстали от меня и перебрались к шумной компании своих приятелей. Я остался один в самом темном углу.

• Предыдущая
• 46/58
• Следующая