Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 39

Впопыхах я забыла о другой опасности. В темноте, на этот раз справа от меня, снова раздалось свирепое рычание. На этот раз оно сопровождалось фырканьем и металлическим лязгом. Тут до меня дошло – да это же просто цепная собака! Я вгляделась во мрак, и стало смешно: жуткие звуки издавал ушастый песик ростом едва ли мне до колена. Я подошла поближе, наклонилась к страшному зверю и потрепала его по загривку:

– Ах ты, маленький! Да какие мы грозные!

Рычание мгновенно прекратилось с таким звуком, как будто пес захлебнулся собственными слюнями. Я тихо рассмеялась и пошла дальше.

Темный шелестящий пахучий сеновал показался мне родным домом. Машка лежала там же, где и прежде, свернувшись в клубок, и, кажется, спала.

– Боже мой, как же хочется в Питер! – простонала я, валясь на сено.

Машка подняла голову.

– А, это ты, – сонно сказала она. – А чего уходила? До ветру?

– Куда-куда?

– Да неважно. Я думала, ты испугалась и ушла в дом спать.

– Я и хотела, – буркнула я, заворачиваясь в одеяло. – Нечего было так на меня смотреть. Специально меня пугала, что ли?

– Не специально. Просто от твоих рассказов у меня сон пропал, ну я лежала и думала о вампирах и всем таком, а потом в голову такие странные мысли полезли, как будто чужие: а что, думаю, если действительно прокусить ей горло да крови попить? Каково оно? И, знаешь, даже зуд такой в челюстях появился…

Я засмеялась, не зная, верить или она меня разыгрывает.

– А сейчас крови не хочется? – на всякий случай спросила я ее, устраиваясь спать.

– Уже нет. Странно так – накатило и отпустило…

Вскоре Машка уснула, на этот раз по-настоящему, и принялась громко храпеть. Я лежала на спине, смотрела, как в щели светит луна, чувствовала, как под одеяло ко мне медленно пробирается ночной холод, а шею колют травинки, и в ушах звучал голос Джефа: «…когда ты в следующий раз… провалишься в серый мир…»

Хотела спрятаться в деревне? Вот, получи. Нет мне нигде спасения. Джеф не шутил. Так что с Чистым Творчеством для меня покончено.

Я размышляла об этом безо всяких истерик, спокойно и почти безразлично, принимая как данность. Если я хочу выжить, то должна стать такой, как все. Жить жизнью нормального человека. Чем я с завтрашнего дня и займусь.

Никакой радости мне это решение не доставило. Тем не менее, приняв его, я успокоилась и наконец смогла уснуть.

– Ангелина, стой! Только не к сараю!

– А что?

– Душман, – исчерпывающе объяснила Машка, указав на симпатичную мохнатую дворняжку, лежащую на траве метрах в пяти от нас. Приглядевшись, я заметила, что собачка прикована к сараю могучей цепью.

Вообще-то мы шли смотреть на кроликов. За завтраком я попросила Машку провести для меня обзорную экскурсию по бабкиному хозяйству.

– Держись от него подальше, а то и глазом не моргнешь, как Душман тебя сожрет.

– А я ему ночью шею чесала, – растерянно сказала я.

Машка взглянула на меня, как на камикадзе.

– Он, наверно, офигел от такой наглости, – предположила она. – Тебе просто повезло.

– Я еще раз попробую.

– Жить надоело?

Не ответив, я медленно двинулась в сторону Душмана. Пес лежал неподвижно и глядел на меня, не отрывая глаз. Взгляд у него был нехороший. Спиной я чувствовала напряжение сестрицы. Я сделала еще шаг, остановилась и принялась улещивать пса:

– Душманчик, Душманчик! Кто у нас такой лохматенький? Кто у нас такой зубастенький? Иди сюда, я тебя поглажу!

В ответ Душман, не шевельнув даже ухом, приоткрыл пасть и беззвучно зарычал.

– Не связывайся с ним, – раздался позади Машкин голос. – Он же цепной. Полудикий. И при этом хитрый, как черт. Он только бабку слушается, она ведь чуть что – тяпкой по хребту…

На мгновение я преисполнилась сочувствием к бедному псу. В следующий миг Душман взвился в воздух и налетел на меня. Вернее, попытался налететь – его остановила цепь. Я отскочила сразу метра на полтора. Пес рвался с цепи, заливаясь хриплым кровожадным лаем, и всячески выражал желание порвать меня на куски и съесть. Машка за моей спиной заржала во всю глотку.

– Вот уродец! – высказалась я, очутившись на безопасном расстоянии от пса. – Я к нему со всей душой, а он!

– Он только один язык понимает, – отсмеявшись, сказала сестра. – Язык тяпки.

– Я его приручу, – упрямо заявила я. – В нем должно быть светлое начало. Он у меня еще из рук есть будет.

– Если не покормишь недели две, тогда, может, и будет. Вместе с руками.

Уходя, я мысленно бросила Душману вызов: «Мы еще посмотрим, кто кого». Пес широко распахнул пасть и проводил меня голодным взглядом. Мне почему-то стало тоскливо.

– Маш, что-то мне расхотелось смотреть на кроликов, – сказала я минут через пять. – Пойду, прогуляюсь по лесу, ладно? Мне надо побыть наедине с собой.

– Куда ты пойдешь? – подозрительно спросила сестра. – В лес? Ну-ну!

– А что, в лесу тоже сожрут? – съязвила я.

– Именно в лесу первым делом и сожрут. Дура, не волки. Волки летом на людей не нападают. Там воинская часть, секретный объект…

– Какой еще секретный объект?

– Пусковая шахта. С баллистическими межконтинентальными ракетами. Только имей в виду, это военная тайна.

– О Боже…

– Там солдаты, которые при этой шахте, все сплошь радиоактивные мутанты. Кроме того, у них от радиации совершенно крыша съезжает. Если встретишь такого в лесу, все – считай, тебе хана. А если в другую сторону пойдешь, то угодишь прямо в болото. Там даже местные тонут, что уж говорить о городских…

– Тогда я пойду на реку, – упорствовала я. – Что, и там сожрут?

– На реке – нет. Но там браконьеры.

– Ну и что?

– Да ничего. Изнасилуют и отпустят.

– Да ну тебя к черту с твоими дурацкими шутками! – рассердилась я и, ускорив шаги, пошла к дому. Позади радостно хохотала Машка. Ишь, как быстро научилась дразниться. Главное, она так и не призналась, соврала насчет опасностей или нет.

Я прошла за дом, влезла на сеновал, зарылась там в сено и погрузилась в мрачные мысли. Пахучую сухую траву золотило утреннее солнце, снаружи доносился беззаботный Машкин голос. Но это ничего не меняло. Мир был по-прежнему сложен, непонятен и полон опасностей.

Мои пальцы нащупали в кармане Сашину фотку. Я вытащила ее на свет и вопросительно посмотрела в глаза своему бывшему идеалу. «Не парься, – прочитала я в них ответ. – Ты больше не мастер реальности, да и я не идеал. Ничего не выйдет». Я мысленно согласилась и со вздохом убрала фотографию в карман.

Так начиналась моя жизнь нормального человека. К вечеру воскресенья наконец угасла грандиозная пьянка, сельские родственники постепенно расползлись по своим дворам, и мои родители уехали в город. Я осталась одна: в дикой местности, в чужом доме, с незнакомой бабкой и почти незнакомой сестрицей. Я засыпала в темноте на жестком матрасе на сундуке, в котором с каждой ночью оставалось все меньше романтики; заклепки впивались в бока, и спящая Машка, оттеснив меня на самый край, сопела прямо в ухо. Я слушала скрипы и шорохи старинной избы и сама себе казалась чужой, как будто настоящая Геля осталась в городе.