Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 70

• Предыдущая
• 70/172
• Следующая

– Вы же знаете, хире грейскомиссар, мое здоровье оставляет желать лучшего. Поездка на север окончательно его подорвала, так что преподавание - наиболее подходящее для меня занятие. Я надеюсь, что польза, которую могу принести на этом поприще, значительно выше, нежели если бы я работал, как и прежде.

– Не преувеличивайте, хире Бофранк, - улыбнувшись, заметил Баффельт. - Здоровье ваше не хуже моего, если не лучше, ведь я человек уже не молодой и к тому же подвержен чревоугодию. Относительно же вашей поездки на север могу сказать, что она была безупречной, и я стыжусь, что не засвидетельствовал этого ранее. Однако теперь…

Понятно, что я уже видал вас въяве и ведаю о ваших возможностях и талантах, пожалуй, более других. Однако строки хороши, и я не удержался, дабы не привести их к случаю.

Подобные слова, а особливо стихи удивили Бофранка, но он не подал виду и сказал:

– Я не знаю, что вы хотите предложить мне; ради чего я должен оставить преподавание и учеников, среди которых, пусть и в ничтожном количестве, есть весьма достойные?

– Хороший вопрос, - согласился Фолькон. - Знаете ли вы об упыре из Бараньей Бочки?

– О нем говорят разное, - уклонился от ответа Бофранк. - Чернь глупа и склонна сочинять глупые сказки.

– Но кто-то все же убивает людей, пусть бы и низкого происхождения. Негоже, когда в столице, подле пресветлого короля и герцогов, творится подобное. Грейсфрате Баффельт пришел ко мне, чтобы поговорить об этом, и мы вместе вспомнили про вас. Не соблаговолите ли вы, хире Бофранк, возглавить расследование?

Предложение было неожиданным, к тому же Бофранк почти ничего не знал о пресловутом упыре, кроме разве того, что обсуждали меж собой его студиозусы. Кто-то убил с чрезвычайной жестокостью около дюжины человек, но чем это отличалось от того, что произошло с Розой Эмой Ренатой?..

– Всякая возможная помощь будет предоставлена вам тотчас же, - заверил Баффельт. - Я говорю о церкви, но уверен, что и хире грейскомиссар сделает все возможное.

– Разумеется, - подтвердил Фолькон с готовностью. - Все, что сочтете нужным. И еще одно: поскольку вы чрезвычайно давно не повышались в чине - ах, это моя вина, и только моя! - завтра же я подпишу приказ о возведении вас в субкомиссары.

– Позвольте мне подумать, - попросил Бофранк. - Лишь послезавтра я сообщу вам о своем окончательном решении.

– Отчего же не завтра?! - спросил Фолькон.

– Прошу простить меня, хире грейскомиссар, но завтра я чрезвычайно занят. И если я решу принять ваше предложение, мне тем более необходимо будет разобраться с делами.

– Что ж, это разумно, - сказал Баффельт. - Я совершенно не вижу, почему бы хире Бофранку не подумать пару дней.

– Да, но каждый день - это еще один труп! - возразил Фолькон.

– Полноте, хире грейскомиссар. В местах, подобных Бараньей Бочке, убивают за медный грош, за опрометчивое слово, в конце концов, просто ради пьяного куража. Один или два трупа ничего не изменят, разве что прибавят славы злокозненному упырю. Я прошу вас об одном: сообщите мне, если хире Бофранк примет предложение.

– Разумеется, - кивнул Фолькон.

Поскольку карета все еще ждала Бофранка, он сел в нее и велел вознице ехать на Дровяной холм, с которого видны были крыши Бараньей Бочки. Вместо дров и древесного угля в столице все больше и больше входил в употребление «морской уголь», привозимый на кораблях из Демрекке и с южных островов. Насколько знал Бофранк, многие жаловались на зловоние при его сжигании; в самом деле, из труб валил необыкновенно черный и гадкий дым, осыпающий все внизу жирною сажей. Однако запрета на ввоз, продажу и использование угля не следовало, только соломенные и дощатые крыши бедных домов из опасения пожаров постепенно заменяли красной черепицею, которая выглядела в лучах предзакатного солнца ярко и празднично. Впрочем, применительно к моменту уместнее было бы сравнить ее с разбрызганными там и сям пятнами крови.

Конестабль стоял под сенью яблоневых деревьев и думал. Жизнь его, вот уже столько времени протекавшая спокойно, вступала, очевидно, в новое русло, полное порогов, поворотов и перекатов. Вначале визит юного Мальтуса Фолькона, затем - странные подметные письма, встреча с Демелантом, коего Бофранк не чаял уже увидеть никогда, кошмарные сны… что же дальше?!

– Прошу прощения, хире, - окликнул возница, - но уже темнеет! Что бы нам вернуться? Место тут неспокойное…

– Погоди еще немного, - велел Бофранк. Что ж, возможно, он и примет предложение.

То, что он вновь понадобился Баффельту, заинтриговало конестабля. Он не ведал, что будет дальше, но грейсфрате вспомнил о нем неспроста. Ведь отношение Баффельта к деяниям упыря из Бараньей Бочки проявилось в последних его словах - стало быть, Бофранк надобен не только затем, чтобы изловить убийцу.

– Коли у вас есть ко мне дело, грейсфрате, извольте, - пробормотал Бофранк. - Но я не стану более куклою на веревочке, которую сподручно вертеть так, как угодно фигляру.

И, к несказанному облегчению возницы, он поспешил к карете.

– …Хире Волтц Вейтль, именующий себя Ноэмой Вейтль! Вы арестованы согласно указу о безнравственных деяниях и будете препровождены в канцелярию, где проведут удостоверение вашего пола. В вашем праве написание жалоб и челобитных, для того сообщаю, что мое имя - Раймонд Дерик, секунда-конестабль Секуративной Палаты.

Слова, сказанные человеком, который арестовал несчастного Вейтля - арестовал по доносу Хаиме Бофранка! - с самого утра звучали в мозгу конестабля так, словно он слышал их наяву. И сменялись они взволнованным шепотом Вейтля:

• Предыдущая
• 70/172
• Следующая