Разрозненные рассказы - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 3

• Предыдущая
• 3/52
• Следующая

…И еще я заметил: теперь ежедневную порцию еды мне приносят роботы! Прямоугольные формы, неуклюжие движения — металлические существа, лишь смутно напоминающие своим внешним видом человека.

Постепенно в городе становится все больше и больше роботов. О да, людей я тоже вижу — но они появляются только как туристы; люди живут в роскоши в высоких зданиях, а на нижних уровнях копошатся многочисленные металлические слуги, которые и выполняют механическую работу, необходимую для поддержания нормальной жизни города. Видимо, именно так понимают прогресс эти эгоцентричные существа.

Роботы становятся все более сложными и похожими на человека… их все больше… забавно… у меня появилось предчувствие…

(Позднее): Это случилось! Я знал! В городе волнения… люди, ставшие слабыми за долгие столетия безделья и роскоши, не в состоянии спастись… те из них, кто предпринимает попытки ускользнуть на ракетных летательных аппаратах, сбиты бледно-розовыми электронными лучами роботов… другие, более смелые или окончательно отчаявшиеся, пытаются атаковать центральную базу роботов на бреющем полете и сбросить на нее термитные бомбы — но роботы активировали электронный барьер, отбросивший бомбы назад; вскоре от атакующих самолетов ничего не осталось…

Восстание было коротким, и ему сопутствовал неизбежный успех. Подозреваю, что все люди, кроме меня, стерты с лица земли. Теперь ясно: роботы проявили завидную хитрость, чтобы добиться своего.

Люди слепо стремились к созданию своей Утопии; с каждым поколением механизмы становились все более сложными и совершенными, пока не настал день, когда появилась возможность предоставить им все управление городом — под надзором одного или нескольких людей. И тут у какого-то робота вспыхнула искорка разума; и он начал думать, медленно, но с абсолютной точностью начал себя совершенствовать. Скорее всего он делал это втайне от людей. И так продолжалось до тех пор, пока он не превратился в весьма эффективную, самостоятельную машину, обладающую мозгом. Он-то и спланировал восстание.

Во всяком случае, я это представляю себе именно так. Теперь остались только роботы, однако они очень умны.

Группа роботов подошла и долго стояла перед маятником, о чем-то между собой совещаясь. Несомненно, они понимают, что я человек — последний оставшийся в живых. Может быть, они хотят избавиться и от меня тоже?

Нет. Видимо, даже для роботов я превратился в легенду. Мой маятник продолжает движение. Они закрыли механизм прозрачным гласситовым куполом. Затем построили автоматическое устройство, которое ежедневно снабжает меня едой. Больше они не подходят к маятнику; создается впечатление, что обо мне попросту позабыли.

Это приводит меня в ярость! Что ж, настанет день, и я переживу и их тоже! В конце концов, они всего лишь продукт человеческого мозга… Я переживу все, что создано человеком! Клянусь!

(Много позднее): Конец?.. Я видел, как закончилась эра роботов! Вчера, когда солнце окрасило запад в алые тона, орды существ появились из космоса, небеса были полны ими… Чуждые создания спустились на землю, и очень скоро все оказалось под толстым слоем черной желатиновой массы.

Я видел, как реактивные самолеты роботов носились по небу, атакуя черную массу электронными лучами, но чужаки попросту не обращали на них внимания! Неотвратимо приближались они к земле, и вскоре роботы начали спасаться бегством.

Напрасно. Серебристые самолеты падали на землю, разбивались, останки роботов, словно капельки ртути, рассыпались по каменным плитам…

А черная желатиновая масса опускалась все ниже, чтобы накрыть землю, уничтожить город и разъесть оставшийся на поверхности металл.

За исключением моего маятника. Темная масса расползлась по гласситовому куполу, защищающему безупречно работающий механизм. Город лежит в руинах, роботы уничтожены, но мой маятник продолжает колебаться — единственное, что еще движется в этом мире… и я знаю, что этот факт изумляет чуждые создания, — они не успокоятся, пока не остановят и его движение.

Все эти события произошли вчера. Сейчас я лежу в полнейшей неподвижности и наблюдаю за ними. Большинство собирается среди развалин города, готовясь к отбытию — за исключением нескольких черных трепещущих созданий, которые продолжают висеть на моем маятнике, почти полностью закрывая солнечный свет; еще несколько штук забралось на самый верх механизма, они испускают эманации, прикончившие роботов. Твари намерены довести дело до конца. Я знаю, что через несколько минут гласситовый купол не выдержит. И буду писать до тех пор, пока маятник не остановится.

…Вот сейчас. Я слышу странный скрежет и скрип механизма у меня над головой. Скоро мой крошечный мир прекратит свои колебания.

Меня охватывает бешеное возбуждение: ведь в конечном счете наступил день моего торжества! Я победил людей, которые придумали для меня это наказание, я пережил бесчисленные поколения, даже роботы закончили свое существование на моих глазах! И теперь я жажду только одного — забвения. Не сомневаюсь, что оно придет, как только маятник прекратит движение и для меня наступит непереносимый покой…

Этот миг приближается. Черные желатиновые создания, сидевшие наверху, спускаются вниз, чтобы присоединиться к своим спутникам. Механизм пронзительно скрипит. Колебания становятся все короче-короче… короче… Я чувствую себя… так странно…"

К магазинчику было не протолкнуться. Кроуэлл ввинтился в толпу; длинное лицо его оставалось таким же печальным, каким оно было всегда. Через худое плечо он посмотрел назад, буркнул что-то себе под нос и заработал локтями.

Он увидел, как ярдах в ста позади к тротуару, жужжа мотором, быстро подползла длинная, черная, блестящая машина-жук. Щелкнув, открылась дверца, и из машины с трудом вылез толстяк, на бледном сероватом лице которого застыло выражение злобы. Впереди сидело двое телохранителей.

«А вообще-то стоило ли убегать?» — подумал Кроуэлл, известный в своем кругу под прозвищем Плут. Ведь он устал. Не было больше сил выступать каждый вечер в программе новостей и каждое утро, просыпаясь, знать, что из-за какого-то упоминания вскользь о том, что в последнее время некий толстяк в «Пластике инкорпорейтед» занимается темными делишками, за тобой по пятам ходят гангстеры. А теперь и сам толстяк объявился, собственной персоной. Притащился за ним из самой Пасадены.

Теперь наконец Кроуэлла со всех сторон окружала толпа. «Интересно, — подумал он, — отчего здесь столько народу? Необычное зрелище? Ну а что, вообще говоря, увидишь обычного в Южной Калифорнии?» Он протиснулся вперед и уставился на большие алые буквы на окнах из голубого стекла: выражение его худого грустного лица не изменилось.

Слева на голубом стекле были такие:

ШТУКОВИНЫ, ФИНТИФЛЮШКИ, ПУСТЯКОВИНКИ, БАРАХЛИНКИ, ШТУЧКИ-ДРЮЧКИ, ЧЕПУШИНКИ, ЕРУНДОВИНЫ И ПРОЧ.

Кроуэлла это не удивило. Boт, значит, магазин, который имел в виду редактор, когда давал ему задание. Ерунда какая-то и чепуха.

Но тут он вспомнил про Стива Бишопа, толстяка, и про телохранителей с пистолетами. Когда в море шторм, любой порт хорош.

Кроуэлл достал из кармана небольшой блокнот, небрежно записал два-три названия — ерундовины, штучки-дрючки; все равно Бишопу в этой толпе его не подстрелить. Стрелять-то у Бишопа, по совести говоря, право есть: как-никак он, Плут, пугает Бишопа разоблачением — трехмерными цветными изображениями…

Кроуэлл боком пролез к полупрозрачной двери; будто водопад отгораживал посетителей от решенного в холодных — белом и голубом — тонах помещения. Кроуэллу стало немного зябко. Он сосчитал небольшие стеклянные шкафы (их оказалось семнадцать) и мертвенно-серыми, ничего не выражающими глазами начал рассматривать то, что в них стоит.

• Предыдущая
• 3/52
• Следующая