Замок тайн - Вилар Симона - Страница 13

• Предыдущая
• 13/116
• Следующая

— Ева, детка, да знаешь ли ты, кого подцепила? — Эти речи приятно отличались от обычного дядюшкиного занудствования. Никаких цитат из Библии, простой лондонский жаргон. Дядюшку так и трясло от возбуждения. — Ева, это сам Ричард Кромвель, сын лорда-протектора!

Ева заморгала, а потом упала в кресло, заходясь от хохота. Дядя пытался ее успокоить, затем рассердился, однако, против обыкновения, не наговорил племяннице грубостей.

— Ладно, дитя, — встал он, приняв свой обычный лицемерный вид. — Ты, я знаю, разумная девушка и сама поймешь, что надо делать.

Да, она понимала: дядя готов продать ее словно дешевую шлюху! Она перестала смеяться и устремила взгляд на огоньки свечей — да, она тоже была готова продать себя Ричарду Кромвелю. И ценой должно стать ее замужество. О, Ева уже поняла, что брак — отнюдь не романтическая сказка о вечной любви. Это контракт, сделка, в которой каждый что-то выигрывал. И брак с неуклюжим, простоватым, малосимпатичным Ричардом Кромвелем и ею, дочерью аристократа, пэра Англии, тоже кое-что нес с собой. Ибо всем уже было ясно, что настоящим главой Англии стал именно победитель и убийца короля Оливер Кромвель. Именно к нему прибывали иноземные послы, ему в личное пользование были отданы королевские дворцы Уайтхолл и Хемптон-Корт с прилегающими роскошными парками, а ежегодный доход его составлял четыре с половиной тысячи фунтов стерлингов. Ни одно постановление парламента не считалось законным без подписи Оливера, а окружающие оказывали ему поистине королевские почести. Интересно, как долго в данной ситуации Кромвель будет довольствоваться титулом лорда-протектора? В народе уже открыто поговаривали, что скоро он захочет примерить корону и даже распевали песенку:

Король придет, но какой?

Кто может стать королем?

Ах, наш милый Оливер, храбрый, дюжий Оливер, Томный и галантный…

Раньше Еву смешили подобные куплеты. Но сейчас она смотрела на это совершенно иначе. Если Кромвель и в самом деле станет английским монархом, а она, Ева, его невесткой, женой его единственного оставшегося в живых сына и наследника… У нее захватывало дух. Да, Ева была импульсивной, безрассудной, но одновременно и честолюбивой, и практичной. И сейчас, глядя на огоньки свечей и вспоминая, как пожирал ее глазами сын великого Нола [8], она стала улыбаться.

На другой день она не встретила на охоте своего нелепого поклонника, но, когда возвращалась в Лондон, столкнулась с огромной кавалькадой, во главе которой ехал сам Оливер Кромвель: сильный, суровый человек с умным некрасивым лицом бордового цвета, крупным носом и маленькими проницательными глазками. Когда Ева встретилась с ним взглядом, она улыбнулась ему и низко склонилась к гриве лошади, выражая почтение.

Вечером она была приглашена в Уайтхолл, и молодой Ричард Кромвель лично представил ее отцу. Он не скрывал своего восхищения дочерью лорда Робсарта, и, как заметила Ева, лорд-протектор не выразил по этому поводу своего неудовольствия.

С тех пор Ева стала частой гостьей в Уайтхолле. В былом королевском дворце на всем лежал отпечаток казармы, но все же чувствовалось, что новые властители жизни входят во вкус жизни с чисто роялистским размахом. Они жили среди роскоши, ели изысканные блюда, вели чисто светские беседы. Здесь Ева познакомилась с супругой Оливера Элизабет Кромвель, которая слыла образцом пуританской добродетели, но, как заметила Ева, обожала пышные наряды и драгоценности, особенно жемчуг, причем в некоторых гарнитурах Ева узнавала личные вещи королевы Генриетты-Марии. Были здесь веселые дочери Кромвеля — Бетти, Марси и Френсис, которые так и атаковали Еву, чтобы она научила их придворным манерам и изысканному кокетству. Появлялась яркая красавица-католичка графиня Дайзорт, которая, как поговаривали, слыла заступницей роялистов, но, поскольку она стала любовницей лорда-протектора, никто и слова дурного не смел сказать о ней. Присутствовали и другие дамы, были военные, суровые на людях, но расслабленные в кругу своих — зять Кромвеля Айртон, судья Карла I Бредшоу, лорд-хранитель государственной печати Уайтлок.

Часто в их веселой компании появлялся и сам Оливер. Здесь, не на людях, он был общительным, грубо шутил, даже норовил ущипнуть дам, но каждый вечер удалялся к себе для молитвы. Правда, Ева скоро пришла к выводу, что он пьянствует, и пару раз даже видела, как этого моралиста под руки утаскивали в опочивальню, и молчаливые слуги стаскивали с распростертого на королевском ложе Кромвеля сапоги, снимали камзол. Однако она никому ничего не говорила. При общении была мила и любезна со всеми, но, Боже правый, как же она презирала и ненавидела всех этих лицемеров, со словами Библии на устах, но уже всячески перенимавших манеры тех, кого они ограбили и уничтожили. Тем временем все уже открыто говорили, что не за горами тот день, когда сам Кромвель соединит перед алтарем руки своего сына и леди Евы Робсарт. Кромвелю явно хотелось породниться со старой аристократией. Так, дочь свою Бетти он выдал за кавалера Джона Клейпола, Френсис открыто флиртовала с лордом Ричем, внуком графа Уорвика, и в том, что Ричард Кромвель, как привязанный, ходил за Евой Робсарт, никто не видел ничего предосудительного. Все ждали только возвращения бывшего в колониях Робсар-та, чтобы он дал свое отеческое согласие на этот союз.

Однако когда Робсарт прибыл, он решительно отказал. Опешившей Еве он пояснил:

— Хватит и того, что я вынужден терпеть это змеиное кодло. Ты достойна лучшей участи.

— Какой?! — взвизгнула Ева. — Ты что же, убережешь меня от Кромвелей и вновь ушлешь в проклятый Сент-Прайори?

Робсарт побледнел так, что Еве стало его жаль; разразившись рыданиями, она выбежала из комнаты.

Вечером как ни в чем не бывало она нарядилась и отправилась в Уайтхолл. Она хотела поговорить лично с Кромвелем, но, видимо, выбрала не лучшее время. Оливер был пьян в стельку. Поначалу он пристально и исподлобья глядел на нее, слушал ее взволнованную речь. Ева в платье с. низким декольте, нервничающая, трепетная, была чудо как хороша. Взгляд Кромвеля загорелся, он подошел поближе.

— Конечно, дитя мое, я поговорю с вашим отцом. Я ведь тоже хочу, чтобы вы стали моей дочерью, моей милой маленькой девочкой.

Ева взвизгнула и отпрянула, когда он попытался ее облапить. Она хотела сдержаться, но ее вдруг охватило такое отвращение, что она не выдержала и, прежде чем отдала себе отчет в том, что делает, отпустила Оливеру звонкую пощечину.

Обратно она бежала сама не помня себя. Дома долго металась из угла в угол, рвала кружевные манжеты и ругалась, как паромщик. Все было кончено. Но какое же облегчение она испытала!

Ее больше не приглашали в Уайтхолл. Отец был мрачен, неразговорчив, но, как заметила Ева, не на шутку испуган. Дядя открыто говорил, что она дура и дрянная шлюха, раз не сумела продать себя за достойную цену, а она в ответ обвиняла его в лицемерии и в сутенерстве. Дело кончилось тем, что вмешался Робсарт и выслал брата.

Ева осталась в Лондоне, но ненадолго. Слишком много протеста и гнева накопилось в ней, чтобы она не совершила очередного безрассудства. Лондон бурлил, и однажды, увидев за окном шествие женщин, направлявшихся к зданию парламента, она надела чепец и передник Нэнси и примкнула к демонстранткам. Она оказалась в колонне женщин-петиционерок, требующих, чтобы в мирное время прекратились военные суды и расстрелы. Кто-то протянул бутылку с бренди, и она отпила. Многие женщины были в подвыпившем состоянии, они шумели, ругались, стучали в двери парламента, грозились силой захватить лидеров парламента и утопить их в реке, как слепых котят, бросали в окна камни. Еве стало весело. Когда из здания парламента к ним вышел пожилой почтенный пуританин и стал просить их разойтись, женщины подняли крик:

— Разве мы тоже не подобие Божье? Разве мы не заинтересованы в свободе, какую вы, олухи, нам обещали?

Джентльмен махал руками и уверял их, что их требования ни на что не похожи. Кто-то крикнул в ответ, что они необычны не более чем поведение членов парламента, отрубивших голову помазаннику Божьему. В толпе засмеялись и зааплодировали. Ева тоже смеялась. Вот это была жизнь!

• Предыдущая
• 13/116
• Следующая