Чаша гладиатора(без ил.) - Кассиль Лев Абрамович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/74
- Следующая
Галина Петровна в душе уже сама корила себя: как это она за старой, не вконец преодоленной обидой не разглядела, что человек в беде и нужде, должно быть. Вот вернулся, старый, в свои края, а она даже толком не поинтересовалась по-настоящему, как живет Артем.
— Во сколько эта вещь у вас оценена? — спросила Галина Петровна у продавца.
— Две с половиной тысячи мы поставили. Редкая вещь. Ведь это самого Незабудното, как я вам сказал. Артема Незабудного. Его лично.
— Вот слышишь, какие деньги, — сказала Галина Петровна. — Откуда мне их взять?
— Бабушка, у тебя же есть… Ты ведь на шубу мне взяла.
— Так то тебе на шубку. Тут и отпускные мои за прошлый год, когда я не ездила. Да и все равно! Слышала, какая этой вещи цена? У меня нет таких денег.
— Ну возьми еще у кого-нибудь. Ну прибавь еще. И я тебе отдам из своей копилки. Я откладывала, чтобы в Москву с тобой поехать. У меня уже тридцать два рубля есть… Бабушка, миленькая, ну купи, я прошу тебя, купи.
— Да что ты, честное слово, имей все-таки соображение!..
Ксана, как стояла перед зеркалом в шубке, так и сейчас еще оставалась в ней. Только теперь она почувствовала, что ей жарко.
Она отерла рукой тонкую влажную шею. Потом покосилась еще раз в зеркало, повернулась одним плечиком к стеклу, затем другим, вздохнула и, решительно сняв шубку, вывернула ее мехом внутрь и уложила аккурат-ненько на прилавок.
— Как хочешь, бабушка! — Она произнесла это очень твердо, очень убежденно. — Как хочешь. Только имей в виду, я все равно это ни за что не надену. Так и знай. Ни за что в жизни!
— Что это еще за фокусы такие?
— Я знаю, — у Ксаны вздулось горло, — я знаю… Ты вообще против него. Я все знаю…
— Ксения, ты где находишься?
— Да, бабушка, да! Я знаю… А он папу спасал. Он нам все…
— Не твоего ума это дело! — сердито сказала бабушка, отводя Ксану за руку к дверям магазина.
— Ну что. ж, пускай что не ума!.. Я тебе не могу объяснить, бабушка, но я это чувствую.
«Не то я сказала, — думала Галина Петровна, — плохо сказала. Поставила она меня на место. Не ума это дело. Верно. Сердца это дело. Вот она, Гринина дочка! Ах ты, сердечко мое звонкое, бьется как бубенчик, на всякую малость откликается!»
— А как же ты зиму-то будешь? — вздохнула она. — Без шубки опять останешься.
— Ну подумаешь! Я с подстежечкой похожу, с ватиновой. И ничего. Я ведь в росте отстаю.
— С дедушкой бы посоветоваться нам, — проговорила Галина Петровна. — Деньги немалые, подзанять придется.
Боясь посмотреть внучке прямо в лицо, она поглядела на нее в зеркало. На Ксане было старенькое драповое пальтишко. Оно давно стало ей тесно в груди, да и рукава были уже коротки. Но никогда еще не казалась Ксана бабушке такой прелестной, никогда так явственно не проступала во всем облике Ксанки, бледной и тоненькой девочки, эта не кажущая себя всем пригожесть. И никогда она не была так похожа на отца.
«Красивая будет, выравнивается, — подумала бабушка. — Ох, беды с ней еще будет! Не оберешься».
— Выпишите мне чек, — обратилась она к продавцу.
— На цигеечку?
— Нет, — сказала бабушка, — на вазон вот этот…
— Богатая вещь! — согласился продавец. — А на цигеечку — обождать?
Бабушка взяла выписанный чек:
— Через полчаса оплачу. Только насчет денег созвонюсь. Тогда и заберу.
— А может быть, и цигеечку за вами придержать? Не ставить пока в продажу?
— Нет. Ставь, — сказала Галина Петровна.
Потом ода позвонила на строительство Богдану, рассказала, в чем дело. И услышала его низкое: «Правильно делаешь, Галя».
Галина Петровна заехала к одним из своих старых друзей-шахтеров (знала, что деньги у них водятся), призаняла немного у них, добавила к тому, что у нее было с собой, и вернулась в магазин.
— Бабушка… Знаешь, как я тебя уважаю сейчас! — И Ксана кинулась обнимать Галину Петровну.
— Ну и носи свое уважение вместо шубки. Может быть, греть будет.
— Еще как! Еще как! Даже жарко будет…
Он сидел в такой глубокой задумчивости, что не слышал, как вернулся с экскурсии Пьер. Вошел и поманил из коридора кого-то пальцем. Сейчас же в дверях показался Ремка Штыб. Оба уставились на кубок, стоявший посреди стола и уже освобожденный от бумаги. Пьер глаз не сводил с кубка. Зато Ремка со знающим видом закивал головой, подмигнул приятелю и щелкнул его сзади. Он еще по пути в автобусе так пристал к Пьеру, требуя, чтобы все было рассказано о тайнике и кладе, насчет которых проболтался у магазина Пьер, что пришлось ему кое-что открыть. Но сейчас Пьер, уже не обращая внимания на Ремку, все смотрел и смотрел на оливиновую вазу с гладиатором. Теперь сомнений уже не оставалось: кто-то нашел-таки зарытые сокровища, обнаружил в них второй кубок. Видно, не наврали тогда в Париже те двое.
Ремка тихонько потянул его за собой в коридор общежития.
— Слушай, — зашептал он, когда они вышли. — Ты все-таки узнай у него, кто же это разыскал? Может, он сам? Я слышал, в автобусе водитель говорил, что видел его сегодня в райцентре. Сразу, говорит, узнал. Фигура, говорит. Слушай, Пьер. А возможно, там что-нибудь осталось? Не мог же он один сразу все оттуда вытащить. Ты разузнай.
— Пошел ты к дьяволу! — сказал вдруг Пьер. — Не хочу я с этим связываться.
— Чего такое? — злобно зашипел Ремка. — Ты что это, забыл, что еще Махан есть? Он тебе в два счета напомнит, как ты обещал с ним контакт держать. Ты у меня смотри! Я только шепну, и тебе будет…
— Ничего я тебе так не говорил. Так не было совсем.
— Не говорил? А в автобусе, как ехали. И Сенька свидетель был, слышал, чего ты у магазина сказал:
«откопали»… Да мне и слушать не надо, я глазами вижу. А вот и Сеня. Слушай, Сенька…
Он внезапно захлопнул рот, увидев, что Сеня не один. С ним был отец.
— Дома дед? — спросил Тарас Андреевич.
И, не глядя на ребят, пошел вперед, постучал в дверь, ведущую в комнату Артема. Оттуда загудел голос Неза-будного. Сеня с отцом прошли в комнату.
Туда же проследовал Пьер, которому Ремка успел шепнуть:
— Так что гляди, да не заглядывайся. Помни да не запамятовай. Ясно? Артем встал навстречу гостям. Огромная фигура его полностью заслоняла стол, на котором стоял кубок.
— Артем Иванович, — сказал прерывающимся голосом Грачик-отец, — примите обратно, очень вас прошу!.. Не знал я, когда брал, как вы эти деньги добыли… Вот он, — он показал на Сеню, — как вы ушли, все мне рассказал. Не могу я принять… Такую дорогую памятную для себя вещь из-за меня потеряли. Так не пойдет! Завтра поедем в магазин. Я вас сам свезу, в кабину сядете мою. Отпрошусь. Узнаем, кому продали. Деньги вернем. Обратно выкупим. Это же, Артем Иванович, историческая вещь… Не могу я на такое идти.
Незабудный лишь пожимал в странной веселости своими огромными плечами, как бы ничего не понимая. Только поглядывал с добродушной лукавинкой на отца и растерянного его сынишку.
— В толк что-то не возьму, о чем разговор идет? — пробасил он. — Насчет этого, что ли, намекаете, Тарас Андреевич? — Он отодвинулся от стола и показал оторопевшему Сене и его отцу на серебряного гладиатора, поддерживавшего оливиновую чашу. — Это вы в виду имеете? Так что же вы беспокоитесь? Вот он на своем месте.
— Это как же?! — только и вырвалось у Тараса Андреевича.
— Да вот все так же. — Незабудный был очень доволен. Давно он не был в таком настроении.
— А тот? — решился спросить Сеня, боясь приблизиться к столу и поглядывая на кубок из-за спины отца.
— Какой это еще — тот?
— А который мы в магазине видели, когда через райцентр ехали. Значит, там не тот?.. То есть не этот?..
— Да ну тебя! — Незабудный гулко и весело загрохотал, отмахиваясь от мальчика своей лапищей. — Совсем ты, вижу, запутался. Тот да этот, этот да тот… Вот он тут, и весь разговор. Живы будем, когда-нибудь разберемся. Ну, что смотришь?
Огромной своей пятерней он осторожно покрыл физиономию Сени и сделал ему легонько то, что называется «смазью вселенской», захватив разом и все лицо и макушку мальчика. Сеня с деланным усилием высвобождался из этого бережного и мощного захвата. — Ага, верткий! — одобрил Незабудный. — Молодец! Погоди, я тебя еще приемам научу, которых никто не знает. Любого тогда сборешь в два счета.
- Предыдущая
- 42/74
- Следующая
