Катакомбы - Катаев Валентин Петрович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/89
• Следующая

Затем в кабинет первого секретаря была принесена высокая пишущая машинка. На ней было решено печатать новые листовки, которые, сидя за своим каменным столом, сочинял Черноиваненко, строго учитывая политическую обстановку, ежедневно менявшуюся «наверху» в зависимости от положения на фронтах.

Лидия Ивановна достала из своего вещевого мешка бухгалтерские нарукавники, подобрала волосы, села за машинку, и ее прозрачно-розовые пальчики с такой легкостью и с такой четкостью забегали по клавиатуре, что можно было подумать, что в подземелье защелкала канарейка.

Началась подготовка к проведению большой операции. Казалось бы, какие могли быть особенные приготовления для такой, в сущности, простой вещи, как выйти ночью из катакомб, залечь в степи возле Протопоповской МТС, завести перестрелку с гарнизоном, а затем, воспользовавшись переполохом, облить бензином склад пшеницы, поджечь зажигательными пулями и тем же путем уйти обратно под землю… Разумеется, нужны были смелость, решительность, быстрота, точность. А какая же, собственно говоря, специальная подготовка?.. Но так думать мог лишь человек, ни разу не побывавший в катакомбах и незнакомый с условиями подземной жизни.

Здесь всегда была пронизывающая сырость. Металлические предметы с необыкновенной быстротой окислялись, ржавели. Особенно быстро ржавели железные патроны и пулеметные ленты. Каждые два-три дня Пете и Валентине приходилось перебирать и чистить от ржавчины весь наличный запас винтовочных и револьверных патронов, взрывателей, капсюлей. Каждый патрон был на вес золота.

Петя и Валентина сидели на каменных тумбах-табуретах перед большой, грубо вытесанной каменной плитой, заменявшей стол. На этом ракушечном столе была насыпана большая куча заржавленных патронов. Они брали патроны по одному и над каждым патроном трудились до тех пор, пока он не начинал блестеть. Они изо всех сил терли его кирпичом или кусочком того же ракушечника, как пемзой. Удалив с патрона всю ржавчину, они протирали его куском солдатского сукна, отрезанного от старой шинели, и складывали очищенные патроны в особый фанерный ящик. А через два дня патроны опять ржавели, и все начиналось сначала. Может быть, если бы их можно было смазывать салом, патроны ржавели бы не так скоро. Но сало было тоже на вес золота. Салом смазывали только ружейные затворы. Часов восемь или десять уходило на то, чтобы хорошенько вычистить и уложить все патроны. Со стороны эта работа могла показаться легкой. Но на самом деле она была трудная, кропотливая, изнурительная. Она требовала большой физической закалки. Мускулы ныли. Согнутая шея болела. Глаза слезились, утомленные скупым, бессильным светом коптилки, который все время боролся с окружающим мраком и никогда не мог его побороть. Ломило лоб.

Но никакая сила в мире не могла бы заставить Валентину и Петю добровольно бросить работу, не доведя ее до конца. Даже сам Черноиваненко ничего не мог с ними поделать. До тех пор, пока не был вычищен последний патрон, они не прекращали работы.

Это была не просто работа. Это была борьба. Не желая отставать от взрослых, Петя и Валентина боролись, как умели, отдавая все свои силы этой ежедневной изнурительной, однообразной работе. Но, когда они сидели друг против друга за каменным столом и, сопя от усилий, терли кирпичом патроны, им не было скучно. Они знали, что ржавый патрон не может войти в ствол винтовки и выстрелить. А он непременно должен был стрелять! Стрелять хорошо, безотказно. Они чувствовали себя участниками каждого выстрела, который взрослые делали по врагу.

Валентина была крепче Пети. Когда она замечала, что мальчик начинает сопеть все громче и громче — а это был верный признак того, что он устал и уже работает из последних сил, — она начинала его задирать:

— Ты еще не выдохся, малый?

— Во-первых, я тебе не малый!

— А какой же ты мне?

— Какой бы ни был, только не малый.

— А какой?

— Никакой.

— Может быть, не малый, а великий?

— И не великий.

— Тогда какой?

— Никакой.

— Хорошо. Нехай будет «никакой»! Так и запомним. А во-вторых?

— Что — во-вторых?

— Я не знаю, что во-вторых. Это ты, наверное, знаешь. Ты сказал, что, во-первых, ты мне не малый. Хорошо. Я согласна. Пусть будет: во-первых, ты мне не малый. А во-вторых?

— А во-вторых, это тебя не касается.

— Эх ты, вояка-мученик! — тоном оскорбительного сожаления и глубокого превосходства говорила Валентина, глядя на Петю в упор прозрачными глазами с твердой косточкой зрачка. — Шляпа ты, малый, вот что я тебе скажу! А еще вице-президент!

Этого уже Петя не мог снести.

— Валентина! — говорил он торжественно и грозно. — Замолчи!

— Или!

Валентина явно нарывалась на драку. Она смеялась над ним в глаза. И мальчик не мог больше владеть собой. Испуская воинственный клич, он бросался через стол на Валентину, но она, молниеносно проведя по его лицу сверху вниз пятерней, с хохотом уносилась в коридор. Петя преследовал ее. Валентина только того и ждала. Она вовсе не хотела обижать мальчика. Ей только нужно было немного отвлечь его от работы, растормошить, заставить размяться.

Они шумно носились по всем закоулкам, по всем «комнатам» подземелья. Ловя друг друга, они вскакивали на столы, табуреты, кровати. Вероятно, они переломали бы всю мебель, если бы эта мебель не была каменной. Но нечего было разбивать. Все вещи вокруг них были грубые, небьющиеся: лопаты, кирки, ломы, винтовки, пистолеты…

На этот раз на операцию вышли почти все, во главе с Черноиваненко, даже Лидия Ивановна. Было странно видеть ее в шинели, в ушанке, с ручными гранатами за поясом и с винтовкой в руках. Под землей остались только Матрена Терентьевна, Раиса Львовна, Валентина, Петя, два бойца из группы Тулякова на охране «ежиков» и Стрельбицкий за старшего. Операция предстояла очень серьезная — настоящий бой, от успеха которого зависело многое.

Снова, как и в первый раз, потянулись часы мучительного ожидания. Несколько раз в течение ночи Стрельбицкий выходил проверить пост у входа «ежики». Один раз, ближе к рассвету, ему показалось, в северном направлении над степью засветилось зарево пожара. Он прислушался и услышал отдаленную винтовочную стрельбу; лопнуло несколько гранат. Он посмотрел на компас. Светящийся треугольник показывал север. Именно там виднелось разгорающееся зарево и оттуда слышалась стрельба.

Петя опять сидел в комнате женщин. У Раисы Львовны болели зубы. Она приняла пирамидон и лежала с закутанной головой, повернувшись лицом к сырой ракушечной стене. Петя и Валентина лежали рядом, поджав ноги, и не могли заснуть. Почему-то в этот раз Петя чувствовал особенную тревогу. Несколько раз Матрена Терентьевна подходила к детям и строго приказывала им спать. Они закрывали глаза и делали вид, что спят. На каменном столике горел светильник. Матрена Терентьевна не находила себе места. Иногда в красном уголке слышалась возня Стрельбицкого… На этот раз темнота и тишина подземелья давили как-то особенно сильно. Все время казалось, что в катакомбах ходит кто-то чужой. Даже язычок пламени иногда начинал колебаться без видимой причины.

— Дети, чего ж вы не спите, я не понимаю! — говорила Матрена Терентьевна.

— Вы сами не спите, — отвечала ей шепотом Валентина.

Время тянулось длинно и трудно. Матрена Терентьевна несколько раз ложилась и опять вставала.

Наконец она села и со вздохом взяла с каменной тумбочки бумажную шкатулку, оклеенную морскими ракушками, которая всегда стояла тут, рядом с маленьким глобусом и светильником.

В этой шкатулке Матрена Терентьевна хранила наиболее дорогие для нее письма и фотографии.

Теперь она стала медленно перебирать эти фотографии, задумчиво покачивая головой.

— Ты никогда не видел этих снимков? — спросила она Петю, заметив, что он заглядывает через ее плечо.

Некоторые из этих снимков Петя хорошо знал: они хранились среди множества разных фотографий в одном из ящиков папиного шведского бюро.

• Предыдущая
• 34/89
• Следующая