Кошки-мышки - Паттерсон Джеймс - Страница 44

• Предыдущая
• 44/75
• Следующая

– Скорее всего, это из-за большой потери крови. Вся спальня была залита ею: и кровать, и пол, и стены. Кстати, Сонеджи тоже был помешан на крови, верно? Это я услышал сегодня утром в Куантико перед отлетом.

Кайл помолчал немного, а потом задал вопрос, которого я ожидал. Иногда случается так, что в разговоре я иду на шаг-другой впереди собеседника.

– А ты жалел когда-нибудь о том, что так и не стал врачом?

Я отрицательно помотал головой и нахмурился:

– Никогда. Внутри меня оборвалось что-то тонкое, но очень существенное, когда умерла Изабелла. И этого уже не восстановить. По крайней мере, я так считаю. С тех пор я не верю в возможность исцеления.

– Мне очень жаль, – буркнул Кайл.

– А мне очень жаль твоего друга Алекса Кросса.

Весной 1993 года я как раз закончил медицинский факультет Гарварда. Казалось, карьера понесется вверх по спирали с головокружительной быстротой. Все вокруг пророчили мне блестящее будущее. И как раз в этот момент убивают женщину, которую я любил больше жизни. Это происходит в нашей квартире в Кембридже. Изабелла Калайс была не только моей любовницей, но и лучшим другом. Она стала одной из первых жертв «мистера Смита».

После случившегося я даже не показался в центральном госпитале Массачусетса, куда был направлен, и не стал объяснять причин своего нежелания работать. Я знал, что уже никогда не смогу работать врачом. Моя жизнь в каком-то смысле оборвалась. По крайней мере, я так считаю.

Через год после убийства Изабеллы ФБР предложило мне должность в отделе по исследованию поведенческих отклонений. В Куантико нас называют «поведенческой группой», а некоторые балаболы-бездельники окрестили нас «группой пофигистов». Эта работа пришлась мне по душе. И когда я показал, на что способен, то попросил включить меня в расследование дела «мистера Смита». Начальство долгое время сопротивлялось, но потом уступило.

– Может быть, ты когда-нибудь передумаешь и вернешься к карьере врача? – спросил Кайл. У меня создалось впечатление, что Крейг всегда верил в свою правоту и считал, что все вокруг разделяют его мнение и думают так же, как он: идеальная логика при минимуме эмоций.

– Вряд ли, – парировал я, но, чтобы не затягивать спор, оговорился: – Хотя, кто знает?

– Наверное, это произойдет после того, как ты поймаешь Смита.

– Вероятно.

– А тебе не кажется, что Смит мог… – начал было он, но тут же замолчал, поняв всю абсурдность готового вырваться предположения. Мистер Смит никак не мог оказаться в Вашингтоне.

– Нет, не кажется, – уверенно произнес я. – Если бы это был он, то все были бы мертвы и разделаны на кусочки.

Как только мы приехали в госпиталь святого Антония, я сразу оставил Кайла и принялся расхаживать по больнице, изображая из себя врача. В общем, мне понравилось бы работать здесь, и сейчас я представлял, как бы это выглядело. Я старался выяснить как можно больше подробностей о состоянии Алекса Кросса и его шансах выжить.

Здешний медперсонал удивился моим познаниям в медицине вообще и в огнестрельных ранениях в частности. Правда, ни врачи, ни сестры не стали интересоваться источником подобного профессионализма. Все они были слишком заняты одним: спасением жизни Алекса Кросса. Многие годы он трудился в этом госпитале с благотворительной миссией, и с его потерей здесь никто не мог бы смириться просто так. Даже гардеробщики и уборщицы настолько любили и уважали его, что называли «наш брат».

Я выяснил, что остановка сердца, в соответствии с моим предположением, действительно была вызвана потерей крови. По словам дежурного врача, остановка произошла почти сразу после поступления Кросса в госпиталь. При этом давление опасно снизилось.

По словам персонала, был риск, что Кросс может не перенести операцию по ликвидации внутренних повреждений. С другой стороны, без такого оперативного вмешательства раненый был обречен стопроцентно. Чем больше я слушал медиков, тем сильнее убеждался в их правоте. На память пришло высказывание моей матушки: «Пусть дух его взлетит на небеса, прежде чем черт обнаружит мертвое тело».

Кайл отыскал меня на четвертом этаже, в коридоре, где царили суматоха и полный хаос. Почти все сотрудники госпиталя лично знали Кросса. По их виду нетрудно было догадаться, что сейчас все они находятся в растерянности, сознавая свою беспомощность в сложившейся ситуации. Здесь переживали трагедию так остро, что меня закружил водоворот эмоций еще сильнее, чем в доме Алекса.

Кайл по-прежнему был бледен, сосредоточен, и его лицо блестело от пота. Когда он смотрел вдоль коридора, в глазах его сохранялось какое-то отчужденное выражение.

– Что удалось выяснить? – поинтересовался он. – Я-то знаю, что ты все здесь уже обнюхал.

Кайл справедливо предположил, что я уже начал свое собственное расследование. Он знал мой стиль и мой девиз: «Никаких допущений, все ставь под сомнение».

– Сейчас он в хирургии. Говорят, что операцию Кросс не сможет перенести, – сообщил я неприятные новости. Никаких сантиментов. Я знал, что с Кайлом сейчас можно говорить только так. – По крайней мере, таково мнение врачей. С другой стороны, что они вообще могут знать? – тут же добавил я.

– Ты так считаешь?

Зрачки Кайла превратились в две крохотные точки. Мне еще не приходилось видеть его в таком состоянии. Наверное, он здорово переживал. Это было настолько нехарактерно для Крейга, что я понял, как они с Кроссом близки.

Я вздохнул и прикрыл глаза. Сейчас я размышлял о том, не сказать ли Кайлу то, что я думаю на самом деле. Наконец, я произнес:

– Может быть, будет и лучше, если он не выживет.

– Пойдем-ка со мной, – предложил Кайл, увлекая меня в сторону. – Я хочу тебя кое с кем познакомить. Пошли.

Я последовал за ним на третий этаж. Пациенткой, лежащей в палате, оказалась пожилая негритянка.

Голова ее была зафиксирована эластичными бандажами, со стороны напоминающими тюрбан. Несколько длинных седых прядей свисали на подушку. Ссадины на лице были заклеены пластырем.

Возле кровати стояли две капельницы: для переливания крови и для антибиотиков. Кроме того, женщину подсоединили к кардиостимулятору.

Поначалу она смотрела на нас, как на непрошеных гостей, но потом узнала Кайла:

– Как Алекс? Только говори правду, – хрипло, но твердо потребовала негритянка. – Никто здесь не сказал мне ни слова правды. Как насчет тебя. Кайл?

– Он сейчас в хирургии, Нана. И пока ему не сделают операцию, никто ни за что не поручится. Да и после, пожалуй, тоже.

Глаза пожилой женщины сузились, и она печально покачала головой.

– Я просила тебя говорить правду. По крайней мере, хоть этого я заслуживаю. Ну, а теперь скажи мне: как Алекс? Он хотя бы жив?

Кайл шумно и печально вздохнул. Долгие годы они работали вместе с Алексом Кроссом.

– Сейчас он в критическом состоянии, – вступил в разговор я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно спокойней, – а это означает, что…

– Что такое «критическое», я знаю, – прервала меня негритянка. – Как-никак я преподавала в школе сорок семь лет. Английский язык, историю и даже алгебру.

– Простите, если я обидел вас, – выждав пару секунд, я заговорил снова: – Внутренние повреждения включают в себя разрыв тканей с высокой степенью загрязнения. Самое серьезное ранение пришлось в область живота. Пуля, возможно, зацепила печень, повредив артерию. Так меня информировали. Пройдя сквозь тело, пуля застряла в задней стенке брюшины и давит на позвоночник.

Нана скривилась, но слушала меня, не прерывая. Неожиданно я подумал, что если Алекс Кросс обладает таким же упорством и силой воли, как эта пожилая женщина, он действительно являлся выдающимся детективом.

Я продолжал:

– Из-за повреждения артерии произошла большая потеря крови. Содержимое желудка и кишечника также могут являться источником заражения. Существует опасность воспаления брюшной полости: перитонита или панкреатита. И то и другое может стать для Алекса фатальным. Рана от пули – травма, а воспаление – осложнение. Вторая пуля прошла через левое запястье, к счастью, не повредив кость и не задев артерии. Вот все, что нам известно на данный момент, и это чистая правда. Я замолчал. Все это время мы смотрели в глаза друг другу.

• Предыдущая
• 44/75
• Следующая