Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 38

• Предыдущая
• 38/73
• Следующая

Ее слова произвели обычное действие на короля. Выражение испуга пропало в его взгляде, и, взяв ее за руку, он решительно зашагал вперед без боязни и робости. Минуту спустя они уже стояли перед алтарем и слушали слова, связывающие их навеки.

Когда новобрачные отошли от алтаря, на руке г-жи де Ментенон блестело новое обручальное кольцо, и часовня наполнилась гулом поздравлений. Один король ничего не говорил, но молча смотрел на свою новую спутницу жизни так, что она не желала ничего больше. Новобрачная была все так же обычно спокойна и бледна, но кровь кипела у нее в жилах. «Теперь ты королева Франции, — казалось, говорила она себе. — Теперь ты королева, королева, королева…»

Но вдруг на нее набежала тень, и она услышала тихий, но твердый шепот:

— Помните обещание, данное вами церкви.

Она вздрогнула, обернулась и увидела перед собой бледное, но грозное лицо иезуита.

— У вас похолодели руки, Франсуаза! — произнес Людовик. — Пойдемте, дорогая, мы слишком долго пробыли в этой мрачной церкви.

Г-жа де Монтеспан, успокоенная запиской брата, легла спать. Она знала Людовика лучше многих: ей хорошо было известно упрямство и настойчивость в мелочах, составлявших одну из отличительных черт его характера. Если он заявил, что желает быть обвенчанным архиепископом, то никто другой, кроме этого духовного чина, не может совершить обряда бракосочетания. Таким образом венчание не состоится, по крайней мере, в эту ночь. Посмотрим, что принесет завтра, но уж если ей не удастся расстроить планы короля, то, значит, она действительно лишилась ума, силы, обаяния и красоты.

Утром она оделась весьма тщательно, напудрилась, немного подрумянилась, наклеила мушку рядом с ямочкой на щеке, надела фиолетовый бархатный пеньюар и жемчужный убор с заботливостью воина, готовящегося к борьбе не на жизнь, а на смерть. До нее не долетело еще известие о великом событии этой ночи; хотя при дворе шли оживленные разговоры о нем, но у Монтеспан вследствие высокомерия, заносчивости и злого язычка не было ни друзей, ни сочувствующих ей знакомых. Она встала в отличном настроении духа и думала только о способах добиться у короля аудиенции.

Она была еще в будуаре, доканчивая свой туалет, когда паж доложил ей, что король ожидает в салоне. Г-жа де Монтеспан еле могла поверить такому счастью. Все утро она ломала голову, как бы добраться до короля, а он сам пришел к ней. Она взглянула в последний раз в зеркало, оправила поспешно платье и торопливо вышла из комнаты.

Король стоял спиной к ней, рассматривая картину Снейдерса. Когда маркиза вошла, затворив за собою дверь, он обернулся и сделал два шага навстречу. Она бросилась было к нему с радостным восклицанием, с протянутыми зовущими руками, с лицом, полным страстной любви, но он остановил ее мягким, но вместе с тем решительным жестом. Мраморные руки бесцельно свесились вдоль тела женщины. С дрожащими губами она уставилась на него и то горе, то страх попеременно отражались в ее взгляде. На лице короля залегло никогда невиданное ею прежде выражение, и кто-то внутри зашептал ей, что сегодня его воля сильнее ее страстного призыва.

— Вы опять сердитесь на меня? — вскрикнула она.

Он пришел, намереваясь прямо объявить ей о своем браке, но, увидев ее столь обворожительно красивой и любяще нежной, он понял, что даже вонзить ей нож в сердце было бы куда милосерднее, чем сообщить это. Пусть кто-нибудь другой передаст ей о случившемся. Она и сама скоро узнает эту новость. К тому же, действуя так, он избежит женских сцен, ненавидимых им всей душой. И без того ему предстояла неприятная обязанность. Все это быстро пронеслось в уме короля, но маркиза мгновенно перехватила его мысли.

— Вы пришли что-то сказать и не решаетесь. Да благословит бог доброе сердце, удерживающее жестокий язык.

— Нет, нет, мадам, я не хочу быть жестоким, — проговорил король. — Я не могу забыть, что в продолжение стольких лет вы озаряли мою жизнь и своим умом и красотой, придавали блеск моему двору. Но время идет, мадам, и у меня есть долг перед страной, стоящий выше моих личных влечений. По всем этим соображениям, я полагаю, лучше всего устроить дело так, как мы говорили в прошлый раз, а именно, вам следует удалиться от двора.

— Удалиться, ваше величество! На сколько времени?

— Навсегда, мадам.

Она стояла, стиснув руки, бледная, молча в упор глядя на него.

— Мне нечего говорить, что я сделаю все, чтобы облегчить вам ваше изгнание. Вы сами назначите себе содержание; специально для вас будет построен дворец в какой угодно части Франции, но только на расстоянии двадцати миль от Парижа… Имение.

— О, государь, как можете вы считать, что все это хоть отчасти может вознаградить меня за потерю вашей любви?

На сердце де Монтеспан легла страшная тяжесть. Если бы он горячился и сердился, она могла бы надеяться обойти его как прежде, но этот кроткий и вместе с тем твердый тон был новым для нее, и маркиза чувствовала свое полное против него бессилие. Его хладнокровие бесило ее, но де Монтеспан старалась овладеть бушевавшими страстями, принимая смиренный вид, наименее свойственный ее высокомерному, вспыльчивому характеру. Однако скоро она не выдержала.

— Я много думал, мадам, — говорил король, — и решил, что именно так должно быть. Иного выхода нет. И так как нам необходимо расстаться, то чем скорее, тем лучше. Поверьте, это в достаточной мере неприятно и мне. Я приказал вашему брату ожидать вас в девять часов у калитки с каретой, так как, может быть, вы пожелали бы уехать после наступления темноты.

— Чтобы скрыть позор от смеха двора? Это чересчур внимательно с вашей стороны, ваше величество. Но может быть, и этот поступок только ваш долг, ведь теперь только и слышно, что о долге, обязанностях, то кто же, как не вы…

— Я знаю, мадам, знаю. Я виноват. Я глубоко оскорбил вас. Поверьте, что я сделаю все возможное, дабы искупить содеянное мною зло. Пожалуйста, не смотрите на меня так сердито. Пусть это последнее свидание оставит в нас приятное воспоминание.

— Приятное воспоминание?! — Она отбросила прочь всю кротость и смирение, а в голосе ее зазвучали презрение и гнев. — Приятное воспоминание?! Вам, конечно, приятно освободиться от загубленной вами женщины, бросаясь в объятия другой, и не встречать в придворных салонах бледного лица той, которая напоминала бы вам о вашей измене. Но для меня, узницы какого-нибудь уединенного загородного дома, пренебрегаемой мужем, презираемой семьей, осыпаемой насмешками и шутками всей Франции, вдали от человека, которому я пожертвовала всем, всем, можете быть уверены, ваше величество, это будет вряд ли столь приятным воспоминанием!

В глазах короля закружился вихрь гнева, подобный бурному шквалу г-жи де Монтеспан, но он употребил над собою все усилия, чтобы его сдержать. Когда такого рода вопрос и в столь острой форме подымается между самым гордым мужчиной и самой высокомерной женщиной Франции, то кому-нибудь из них нужно же идти на уступки. Людовик понимал, что именно ему следует уступить, но его властная натура восставала против этой необходимости.

— Вы ничего не выиграете, мадам, употребляя выражения, неприличные для вашего языка и для моих ушей, — вымолвил он наконец. — Вы должны отдать должное моему поведению, ибо я умоляю, когда имею право требовать, и вместо приказания вам как моей подданной, уговариваю вас в качестве друга.

— О, вы слишком снисходительны, ваше величество. Подобного рода образ действий едва ли можно объяснить нашими отношениями в продолжение почти двадцати лет. Действительно, я должна быть благодарна вам, что вы не откомандировали за мной ваших гвардейских стрелков или не принудили меня силой выйти из дворца посреди двух рядов мушкетеров. Как мне благодарить вас за эту милость?

Она сделала низкий реверанс с насмешливой улыбкой на губах.

— Ваши слова слишком переполнены горечью, мадам.

• Предыдущая
• 38/73
• Следующая