Наследие - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 17

– Можно предположить, что кости хорошо воспринимают кровь, потому что они когда-то были единым целым.

– Правильно.

– Значит… – Фаун внезапно почувствовала, что ей не нравится, куда ее заводят эти рассуждения. – Значит…

– Как гласит легенда… знаешь, легенда ведь – то же самое, что слухи, только более высохшие…

Фаун осторожно кивнула.

– На самом деле никто теперь уже не знает ничего наверняка. Те, кто знал, умерли вместе со своим знанием тысячу, а то и две тысячи лет назад. Летописи пропали, время ушло – выпало то ли два столетия, то ли пять; кто знает, сколько поколений кануло во тьму…

– Как бы то ни было, культура кидальников сохранилась.

Губы Дага дрогнули.

– Это верно.

– Так что же это такое – что то ли известно, то ли неизвестно?

– Ну, существуют разные версии того, как в мире появились Злые. Мы только знаем, что раньше их не было.

– Ты видел… сколько? Двадцать семь тварей? Совсем близко? Мне не нужно знать, что говорят другие люди. Во что веришь ты?

Даг вздохнул.

– Я могу опираться только на то, о чем слышал. Говорят, древние лорды озерной лиги творили чудеса, объединяясь в большие группы. Они склонялись перед властью великих королей. И один король, самый последний, был могущественнее и мудрее всех прочих и возглавлял собрание самых могущественных магов, когда-либо существовавших. Он захотел протянуть руку за пределы мира ради… чего-то. Одни говорят – бессмертия. Другие говорят – власти. Легенды по большей части говорят о греховном намерении из-за того, какие ужасные результаты последовали – раз есть наказание, должно было быть и преступление. Люди винят гордыню и эгоизм… да вообще любой грех, который им особенно отвратителен. Я ни в чем не уверен. Может быть, древний король пытался завладеть каким-то желанным благом для всех, но все получилось ужасно неправильно.

Я говорил тебе, что лорды-волшебники использовали свою магию для того, чтобы изменять растения, животных и себя. И своих детей… – Даг похлопал себя по виску оборотной стороной крюка, и Фаун догадалась, что он приписывает цвет своих глаз таким попыткам. – Продлевали жизнь, улучшали Дар и совершенствовали умение менять мир с помощью Дара. – Даг бросил быстрый смущенный взгляд на свою поднятую левую руку; Фаун решила, что он опять думает о своей призрачной руке. – Мы, Стражи Озера, как предполагается, потомки мелких лордов, живших далеко от берега… так каковы же были великие древние владыки?

Так или иначе, в попытках увеличить собственное могущество лорды-волшебники извлекли что-то из-за пределов мира. Бога, демона, нечто чуждое… Если они похитили бога, это объяснило бы, почему боги нас покинули. И король соединился с этим существом… или оно с ним. И стал чем-то, что не было ни тем, ни другим, совсем не тем, что было задумано, – огромным, исковерканным, могущественным, безумным, пожирающим Дар…

– Подожди! Не хочешь ли ты сказать, что ваш собственный родич стал первым Злым? – Фаун приподнялась на локте и в изумлении вытаращила глаза.

Даг с сомнением покачал головой.

– Он стал чем-то… Некоторые лорды пали от его руки, гласит легенда, другие бежали. Последовала война, в которой сражались и оружием, и магией. В результате озера исчезли, на их месте образовалось Мертвое озеро и Западные уровни. То ли противники короля-Злого открыли способ уничтожить его, то ли погибли при попытке это узнать, – неизвестно. Все же кто-то тогда открыл, как делиться смертностью. То должно было быть великое открытие – это все, что я могу сказать. Наши Злые возникли в результате какого-то катаклизма – перерождения земли, – когда он или оно было наконец уничтожено и разлетелось на десять тысяч или сколько-то осколков, семян или яиц. Но с тех пор все Злые, как мы думаем, только одно и пытаются сделать – снова стать королями.

Поэтому – если вернуться к твоему первому вопросу – так важно сходство. Злые воспринимают смертность Стражей Озера, потому что они являются – или были – отчасти нами.

Под навесом крыши кости стучали под порывами ночного ветра. Фаун обнаружила, что пытается съежиться под одеялом, которым за время рассказа укрылась до самого носа. Слова Дага были страшнее любых мрачных россказней, которыми ее мучили братья.

– Ты хочешь сказать, что все Злые – твои родичи?

Даг откинулся на спину и, к возмущению Фаун, рассмеялся.

– Ну зачем тебе эти семейные дрязги? Отсутствующие боги… – Смех затих раньше, чем Фаун набралась смелости в наказание ткнуть Дага локтем в бок. – Самое большее – какая-то побочная линия, Искорка. Только советую тебе не распространяться о подобных вещах. Кое-кто может обидеться.

«В какую семейку я вошла?» Новые родственники лишали Фаун мужества. Она вспомнила страдальческие и безжалостные глаза Злого. Они, кажется, были цвета чая, с таким знакомым теперь блеском…

Черный юмор заставил Дага вздохнуть еще раз.

– Если и не родичи, то уж что Злые наше наследие – это точно. Наше общее наследие. Не уверен только, какая часть приходится на меня. – Крюк коснулся сердца Дага. – Изрядная, я думаю.

Фаун охватил озноб при мысли о том, что ждет Дага после смерти.

– А вы еще такие гордецы! Ездите мимо нас, как лорды… – И все же Стражи Озера у себя дома жили в большей нищете, чем большинство фермеров, если только другие лагеря не более богаты, чем Хикори. Фаун начинала думать, что не более богаты… Благородного величия что-то нигде не заметно. Скорее их жизнь можно было бы назвать нищенской борьбой за существование.

Даг пожал плечами.

– Мы должны рассказывать себе лестные сказки, чтобы продолжать делать то, что делаем. День, год, десятилетие… Что остается? Лечь и умереть от отчаяния?

Фаун улеглась на спину и стала, как и Даг, смотреть на скользящие по потолку тени.

– Будет ли когда-нибудь конец?

– Может быть. Если мы выдержим. Мы думаем, что посеяно не бесконечное число Злых. Они не появляются под водой, в снегу, там, где нет деревьев или на старых пустошах. По картам, на которых мы отмечаем уничтоженные логова, видно, что их больше вблизи Мертвого озера, а чем дальше от берега, тем они встречаются реже. Мы говорим, что они бессмертны, но на самом деле мы уничтожаем всех тварей, которые выводятся. Так что, может быть, они и не будут существовать всегда, хотя того, что они успевают осквернить, более чем достаточно. А может быть, они перестанут выводиться просто от возраста… только на это лучше не надеяться. Подобные мысли делают людей нетерпеливыми, а это не та война, которую нетерпеливые могут выиграть. Однако раз все на свете кончается, должно кончиться и отчаяние, – пусть я до такого не доживу, но хоть когда-нибудь. – Даг прищурился, глядя в темноту. – Я не во многое верю, но в это верю.

Во что он верит – что отчаяние когда-нибудь кончится? Или что не при его жизни? Скорее всего и в то, и в другое.

Даг сел, морщась, потянулся, беспомощно потыкался в пряжки своего протеза пальцами сломанной руки и в конце концов протянул левую руку Фаун, чтобы она на ночь освободила его от деревяшки. Фаун, как обычно, расстегнула ремни и отложила протез в сторону, потом, поколебавшись, решила, что им лучше будет спать не раздеваясь, и свернулась калачиком на привычном месте – под левой рукой Дага, где могла прижаться ухом к его сердцу. Когда она натянула одеяло на них обоих, Даг ни словом, ни жестом не выразил желания этой ночью заняться любовью, и Фаун с облегчением последовала его примеру. Угли в очаге подернулись золой прежде, чем кто-нибудь из них уснул.

Даг ушел сразу же, как рассвело, пробормотав какое-то оправдание и оставив Фаун укладывать вещи. Она сложила седельные сумки и одеяла на крыльце, подмела хижину и даже угли из очага выгребла и разбросала по влажной земле под деревьями, а Даг все не возвращался. Фаун собрала новый запас дров взамен израсходованного накануне – гроза наломала много веток – и в конце концов просто уселась на ступеньке крыльца, опершись подбородком на руку, и стала ждать. Стая диких индеек – скорее всего не та, которую они повстречали раньше, потому что теперь птиц было явно больше, – прошествовала по поляне, и они с Фаун обменялись мрачными взглядами.