Приманка - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 17

Даг глубоко вздохнул и распрямил спину.

– Годится кость не любого человека… только наших, Стражей Озера. Не крестьянина и уж тем более не похищенного крестьянского ребенка, понимаешь? Взрослого… иначе кость не будет иметь достаточной длины и крепости. Бедра, иногда плечи… Поэтому на свои погребальные обряды мы чужих не зовем. Некоторые самые чудовищные слухи рождались как раз, когда кто-то чужой случайно видел… Мы не людоеды, можешь мне поверить!

– О таком я и не слышала.

– Могла бы и услышать…

Фаун видела, как режут коров и свиней, так что могла себе все представить. Перед ее мысленным взором возникли длинные ноги Дага… нет!

– Некоторые неприятные моменты неизбежны, но мы все делаем достойно, соблюдая обряды, потому что каждый знает, что следующим может оказаться он сам. Не все Стражи Озера жертвуют свои кости – такого количества не требуется, да и не все подходят. Некоторые Стражи Озера умирают слишком старыми или слишком молодыми, их кости слишком тонкие или хрупкие. Я собираюсь предложить свои, если умру достаточно молодым.

От такой мысли Фаун ощутила комок в животе, не имевший ничего общего с тем, что вызывало схватки…

– Ох…

– Но так получают только сам нож – это первая часть подготовки. Вторая часть, благодаря которой становится возможным поделиться смертью со Злым, – это когда его заряжают. – Быстрая обнадеживающая улыбка, промелькнувшая на лице Дага, не отразилась в его глазах. – Мы заряжаем его смертью – жертвенной смертью одного из нас. При изготовлении на нож накладываются узы, он соответствует тому, кто должен его зарядить, так что это очень личное оружие, как ты понимаешь.

Фаун приподнялась, полная внимания и все более обеспокоенная.

– Продолжай.

– Если ты – Страж Озера, собирающийся подарить свою смерть ножу, и ты умираешь – от смертельной раны в бою или дома от болезни, – то ты сам, или чаще твой друг или родич, должен вонзить разделяющий нож тебе в сердце.

Губы Фаун приоткрылись.

– Но…

– Да, это смертельный удар. В том-то и смысл.

– Ты хочешь сказать, что в ноже поселяется душа человека?

– Ах, не душа! Я так и знал, что ты спросишь об этом! – Даг запустил руку в волосы. – Еще одно крестьянское суеверие. Столько неприятностей из-за них… Даже наш Дар ничего не говорит нам о том, куда души людей отправляются после смерти, но уверяю тебя: в ножах они не поселяются. Только умирающий Дар… смертность. То, что говорят Стражи Озера о богах… – начал Даг, но оборвал себя: – Впрочем, не важно…

А вот этот слух до Фаун доходил.

– Люди говорят, что вы не верите в богов.

– Нет, Искорка. Совсем наоборот. Но сейчас речь не о том. Этот нож, – Даг показал на клинок с синей рукоятью, – мой собственный, связанный с моим Даром. Он особый. Кость для него мне завещала женщина по имени Каунео, погибшая в бою со Злым на северо-западе от Мертвого озера. Двадцать лет назад. Мы опоздали обнаружить тварь, и она выросла очень сильной. Тот Злой не нашел достаточно людей в глуши, но он нашел волков, так что… Другой нож, тот, которым ты вчера воспользовалась, был ею заряжен, принял ее Дар. Кровь ее сердца оросила его. Кость для него Каунео получила от своего дяди… Я с ним никогда не встречался, но он в свое время был знаменитым воином. Звали его Каунеар. Ты, наверное, не успела этого рассмотреть, но его имя и его проклятие Злым было выжжено на том клинке.

Фаун покачала головой.

– Проклятие?

– По его выбору, раз кость была его. Ты можешь распорядиться, чтобы изготовители ножа поместили на него любые подходящие слова. Некоторые люди пишут на своих ножах признания в любви тому, кто нож унаследует. Иногда встречаются и совсем злые шутки… Каждый решает сам. Надписей на самом деле две: одну заказывает жертвующий кость, другую – тот, кто заряжает нож своей смертью; это делается уже после того, как нож получит Дар… если выпадает шанс.

Фаун представила себе, как нож, который она сейчас держит, медленно погружался в сердце умирающей женщины… может быть, похожей на Мари. Кто это сделал? Даг? Двадцать лет назад – это же ужасно давно… может ли он и в самом деле быть таким старым – лет сорока?

– Смерть, которой мы делимся со Злыми, – тихо сказал Даг, – это наша собственная смерть, и ничья больше.

– Почему? – потрясенно прошептала Фаун.

– Потому что только это срабатывает. Потому что мы можем… а больше никто. Потому что таково наше наследие. Потому что Злой, любой Злой, если его не убить вовремя, продолжает расти. Он растет и растет, становится сильнее и умнее, и к нему все труднее подобраться. И если когда-нибудь появится такой Злой, с которым мы не сумеем справиться, он будет расти до тех пор, пока весь мир не превратится в серую пыль… только тогда и сам Злой умрет. Когда вчера я сказал, что ты спасла мир, Искорка, я не шутил. Тот Злой мог стать нашей погибелью.

Фаун откинулась на подушку, прижав одеяло к груди и стараясь разобраться в услышанном. Разбираться тут было в чем… Если бы она не видела Злого так близко, если бы не помнила так хорошо его мертвый запах, она, наверное, и не поняла бы рассказа Дага.

«Я еще не все понимаю, но… Ох, я верю, верю Дагу!»

– Нам остается только надеяться, – вздохнул Даг, – что Злые исчезнут раньше, чем Стражи Озера. – Он прижал ножны к бедру культей и вытащил нож с синей рукоятью. Мгновение он задумчиво смотрел на него, потом поднес к губам и с сосредоточенным выражением закрыл глаза. Лоб Дага прорезали морщины. Он положил нож в точности между собой и Фаун и убрал руку.

– Это возвращает нас к вчерашнему дню.

– Я ткнула ножом в бедро Злого, – сказала Фаун, – но ничего не произошло.

– Нет. Кое-что произошло: этот нож заряжен не был, а теперь он заряжен.

Фаун озабоченно нахмурилась.

– Так что, он высосал смертность Злого? Или его бессмертие? Нет, тут что-то не сходится.

– Не сходится… Я думаю, – Даг бросил на Фаун столь же озабоченный взгляд, – только, учти, это лишь догадка, я должен еще кое с кем все обсудить, – так вот, я думаю, что Злой только что похитил Дар твоей малышки, а нож забрал его обратно. Не душу – и не думай больше о заключенных в ножах душах, – а только смертность. Как странно, – полушепотом выдохнул Даг, – смерть без рождения…

Губы Фаун дрогнули, но не издали ни звука.

– Вот мы и сидим тут, – продолжал Даг, – и я не знаю, как распутать… Сам нож принадлежит мне, потому что Каунео завещала мне свои кости, но, по нашим правилам, заряд в ноже, заключенная в нем смертность, принадлежит тебе как ближайшей родственнице: ведь твой нерожденный ребенок завещать ее никому не мог. Вот здесь возникает настоящая головоломка: завещать заряд разрешается только взрослому, Дар которого полностью развился; это случается в четырнадцать-пятнадцать лет, с возрастом Дар становится сильнее. К тому же твоя малышка – крестьянский ребенок. А ведь ничья смерть, кроме моей, не должна была бы зарядить этот нож… Так что… так что возникла полная неразбериха.

Несмотря на потрясение от неожиданного выкидыша, Фаун почему-то думала, будто все, касающееся ее личного несчастья, уже решилось помимо ее воли, и испытывала какую-то усталую благодарность за то, что самой ей решать ничего не пришлось. Это было облегчением, утешением в горе. Все оказалось не так…

– А не можешь ты использовать этот нож, чтобы убить другого Злого? – Хоть какое-то воздаяние за все горести…

– Мне нужно будет показать сначала нож лучшему мастеру в лагере и послушать, что он скажет. Я всего лишь дозорный. Это дело выше моего понимания. С ножом случилось что-то странное, неизвестное… может быть, нежелательное. Или он может не сработать вовсе: ты же сама видела – дотянуться до Злого и обнаружить, что твой инструмент негоден, – не так уж приятно.

– Так что нам делать? И что мы можем сделать?

Даг резко мотнул головой.

– Во-первых, мы можем его уничтожить.

– Но разве это не была бы напрасная трата?..

– Двух жертвоприношений? Да. Я не выбрал бы такой путь, но если ты скажешь, Искорка, я прямо сейчас сломаю его у тебя на глазах, и на том все закончится. – Даг положил руку на клинок; его лицо хранило непроницаемое выражение, но глаза смотрели на Фаун вопросительно.