Первые шаги в жизни - де Бальзак Оноре - Страница 12

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая

— Только-то и всего! — заметил Мистигри. — И весь этот блеск путешествует в «кукушке»?

— Ишь ты, как старичок с кирпичной физиономией привирает, — шепнул Жорж на ухо Оскару. — Видите, я же вам говорил, — продолжал он вслух. — Я не скрываю, я боготворю императора…

— Я служил под его началом, — сказал граф.

— Что за человек! Не правда ли? — воскликнул Жорж.

— Человек, которому я многим обязан, — ответил граф, ловко прикидываясь простачком.

— Например, орденами? — спросил Мистигри.

— А как он табак нюхал! — продолжал г-н де Серизи.

— О, у него табаком все карманы полны были, прямо оттуда и брал, — сказал Жорж.

— Мне это говорили, — заметил дядюшка Леже с недоверчивым видом.

— Он не только нюхал, он и жевал табак, и курил, — подхватил Жорж. — Я видел, как он дымил, и очень забавно, при Ватерлоо, когда маршал Сульт сгреб его в охапку и бросил в экипаж в тот момент, как он уже взялся за ружье и собирался разрядить его в англичан.

— Вы участвовали в сражении при Ватерлоо? — спросил Оскар, вытаращив от удивления глаза.

— Да, молодой человек, я участвовал в кампании 1815 года. Я дрался при Ватерлоо в чине капитана и удалился на Луару, когда армию расформировали. Черт возьми, Франция мне опротивела, я не мог здесь дольше выдержать. При моем настроении меня бы арестовали. Вот я и отправился вместе с другими удальцами — Сельвом,[19] Бессоном,[20] еще кое с кем; все они и по сию пору в Египте, на службе у Мехмеда-паши.[21] Ну, и чудак, доложу я вам! Раньше торговал табаком в Кавале, а теперь задумал стать неограниченным монархам. Вы видели его на картине Ораса Верне[22] «Избиение мамелюков»? Какой красавец! Но я не согласился отречься от веры своих отцов и стать мусульманином, тем более что при переходе в магометанство проделывают некую хирургическую операцию, к которой я не чувствовал ни малейшей склонности. А кроме того, вероотступников все презирают. Вот если бы мне предложили ренту тысяч в сто, тогда, возможно, я бы еще подумал… Да и то!.. Нет, не согласился бы! Паша положил мне жалованье в тысячу таларов…

— Что это такое? — спросил Оскар, развесив уши.

— Так, пустяки. Талар — это вроде монеты в сто су. И, надо сказать, пребывание в этой чертовой стране, если только ее можно назвать страной, мне дорого обошлось, — пороки, которые я там приобрел, дохода не приносят. Теперь я уже не могу отказаться от кальяна два раза в день, а это обходится недешево.

— А каков Египет? — спросил г-н де Серизи.

— Египет — сплошной песок, — нисколько не смущаясь, продолжал Жорж. — Зеленеет только долина Нила. Проведите зеленую полосу на листе желтой бумаги, вот вам и Египет. Правда, египтяне, феллахи, имеют по сравнению с нами одно преимущество: у них нет полиции. Можете исколесить весь Египет, ни одного полицейского не встретите.

— Зато, я думаю, там много египтян, — сказал Мистигри.

— Не так много, как вы полагаете, — возразил Жорж, — там гораздо больше абиссинцев, гяуров, ваххабитов, бедуинов и коптов… Впрочем, все эти дикари мало привлекательны, и я был очень счастлив, когда сел на генуэзское судно, которое шло на Ионические острова за грузом пороха и боевыми припасами для Тепеленского паши. Знаете, англичане продают порох и боевые припасы кому угодно — и туркам и грекам; они бы и самому черту продали, будь у черта деньги. Итак, с острова Занте мы должны были направиться в Грецию, лавируя вдоль берегов. Мой род пользуется известностью в этой стране. Я внук славного Кара-Георгия,[23] который воевал с Портой, но, к несчастью, ей не напортил, а свою судьбу испортил. Его сын укрылся в доме французского консула в Смирне, он умер в Париже в 1792 году, оставив мою мать беременной седьмым ребенком, мною. Один из приятелей моего деда украл все наши драгоценности, так что мы были разорены. Мать, которая жила тем, что продавала по одному свои бриллианты, в 1799 году вышла замуж за некоего господина Юнга, моего отчима, поставщика на армию. Мать умерла, я поссорился с отчимом, между нами говоря, большим подлецом. Он еще жив, но мы с ним не видимся Этот прохвост бросил нас семерых и даже не поинтересовался, что мы пить-есть будем. Вот я с отчаянья и отправился в 1813 году простым рекрутом… Вы себе и представить не можете, с какой радостью старый паша принял внука Кара-Георгия. Здесь, во Франции, я зовусь просто Жоржем. Паша подарил мне гарем…

— У вас есть гарем? — воскликнул Оскар.

— А были вы бунчужным пашой?[24] Сколько у вас хвостов было? — спросил Мистигри.

— Неужели вы не знаете, — ответил Жорж, — что пашой может сделать только султан? Мой же друг Али, — а мы с ним были такими друзьями, что водой не разольешь, — восстал против падишаха! Не знаю, известно ли вам, что по-настоящему повелитель правоверных называется падишахом, а не султаном. Не воображайте, что гарем это что-то особенное: это вроде стада коз. Тамошние женщины очень глупы, гризетки из «Хижины»[25] на Монпарнасе мне во сто раз милей.

— Они поближе, — заметил граф де Серизи.

— Одалиски не знают ни слова по-французски, а чтобы поладить, нужно знать язык. Али подарил мне пять законных жен и десять наложниц. В Янине это сущие пустяки. Видите ли, на Востоке любить своих жен считается очень дурным тоном У них жены самое обычное дело, все равно что у нас сочинения Вольтера или Руссо; ну, кто из нас заглядывает в Вольтера или Руссо? Никто. А вот ревновать считается там хорошим тоном. По их закону, жену при малейшем подозрении зашивают в мешок и бросают в море.

— И вы их тоже бросали? — спросил фермер.

— Я? Ну, что вы, я же француз! Я предпочитал любить их.

Тут Жорж лихо закрутил усы и устремил вдаль мечтательный взгляд. Тем временем въехали в деревню Сен-Дени, и Пьеротен остановился у ворот харчевни, знаменитой своими слоеными пирожками; здесь седоки обычно делают привал. Граф, заинтригованный правдоподобными деталями, которые Жорж пересыпал шутками, тут же влез обратно в карету, достал из-под сиденья портфель — так как со слов Пьеротена знал, что загадочный пассажир положил его туда, — и прочитал на нем позолоченную надпись: «Александр Кроттa, нотариус». Граф позволил себе открыть портфель, ибо с полным основанием предполагал, что дядюшка Леже также полюбопытствует заглянуть туда. Он вынул купчую на ферму Мулино, сложил ее, убрал в боковой карман сюртука и вернулся к прочим пассажирам.

— Значит, Жорж всего-навсего младший клерк нотариуса Кроттa, которого он послал вместо своего старшего клерка. Остается только поздравить его патрона с таким помощникам, — пробормотал граф.

По почтительному виду дядюшки Леже и Оскара Жорж понял, что нашел в них восторженных слушателей; он, разумеется, решил поразить их своим великолепием, угостив пирожками и стаканчиком аликантского вина, а заодно и Мистигри с его патроном, причем воспользовался случаем, чтобы узнать, кто они такие.

— Я, сударь, не принадлежу к столь знатному роду, как вы, и не возвращаюсь из армии, — сказал художник.

Граф, поторопившийся вернуться в харчевню, чтобы не возбудить подозрений, подоспел как раз к концу его ответа.

— …я всего-навсего бедный художник и недавно вернулся из Рима, куда ездил на казенный кошт, так как пять лет назад получил первую премию.[26] Моя фамилия Шиннер.

— Послушайте, почтеннейший, можно предложить вам стаканчик аликантского и пирожок? — обратился Жорж к графу.

— Благодарю вас, — ответил граф, — я никогда не выхожу из дому, не выпив чашки кофея со сливками.

— А между завтраком и обедом вы ничего не перехватываете? Какие у вас старозаветные мещанские привычки, — сказал Жорж. — Когда он врал насчет своих орденов, я не думал, что он такой мямля, — шепнул он художнику, — но мы опять заведем с этим свечным торговцем разговор об орденах.

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая