Отец Горио - де Бальзак Оноре - Страница 16

• Предыдущая
• 16/61
• Следующая

— К господину де Рошфиду.

Эти слова, быстрота, с какой маркиз вскочил в карету, были для женщины и вспышкой молнии и ударом грома; смертельных страх вновь обуял ее. В высшем свете не бывает иного проявленья самых ужасных катастроф. Виконтесса пошла в спальню, села к столу, взяла изящный листок бумаги и написала:

«Раз вы обедаете не в английском посольстве, а у Рошфидов, вы обязаны дать мне объяснение. Жду вас».

Она поправила несколько букв, пострадавших от конвульсивного дрожания руки, подписалась «К.», что означало «Клара Бургундская», и позвонила.

— Жак, — обратилась она к представшему перед ней лакею, — в половине восьмого вы пойдете к господину де Рошфиду и спросите, там ли маркиз д'Ажуда. Если он там, вы попросите только передать ему эту записку, не требуя ответа. Если же маркиза там нет, то вы вернетесь и принесете мне письмо обратно.

— Виконтессу ожидают в гостиной.

— Ах, верно! — сказала она, отворяя дверь.

Эжен начинал чувствовать себя крайне неловко; к счастью, виконтесса, наконец, явилась и произнесла с таким волнением в голосе, что у Эжена защемило сердце:

— Просите, мне надо было написать два слова, теперь я вся к вашим услугам.

Она не сознавала, что говорит, думая в это время: «Он хочет жениться на мадмуазель де Рошфид. Но разве он свободен? Сегодня же вечером этот брак расстроится, или я… Да! Завтра об этом не будет даже речи».

— Кузина… — начал Эжен.

— Что?! — переспросила виконтесса, бросая на него надменный взгляд, от которого студент похолодел.

Эжен понял это «что». За последние три часа он научился многому и держался на-чеку.

— Мадам, — поправился Эжен краснея; он замялся, но поборол смущение и продолжал: — Простите меня: я так нуждаюсь в покровительстве, что малая толика вашей родственности мне бы ничуть не повредила.

Госпожа де Босеан грустно усмехнулась; на ее горизонте уже слышались раскаты грозы.

— Если бы вы знали положение моей семьи, — продолжал Эжен, — вы бы не отказались от роли тех сказочных фей, которые так любезно устраняли препятствия с пути своих крестников.

— Ну, хорошо, кузен, — ответила она смеясь, — чем же я могу быть вам полезной?

— Как знать! Быть для вас своим человеком благодаря родству, затерянному во мраке отдаления, это уже счастье. Вы меня смутили, я позабыл, что собирался вам сказать. Вы единственный человек, с которым я знаком в Париже. Как бы мне хотелось посоветоваться с вами, просить вас подобрать меня, жалкого ребенка, мечтающего приютиться под вашим крылышком и ради вас готового пойти на смерть.

— А вы могли бы кого-нибудь убить ради меня?

— Хоть двух.

— Ребенок! Да, вы ребенок, — сказала она, удерживая навернувшиеся слезы. — Вот вы, пожалуй, могли бы любить искренне!

— О да! — воскликнул он, кивая головой.

За этот ответ виконтесса прониклась участием к студенту-честолюбцу. Южанин впервые действовал с расчетом. За то время, пока он находился между голубым будуаром графини де Ресто и розовой гостиной г-жи де Босеан, Эжен успел пройти трехлетний курс парижского права, хотя негласного, но составляющего всю высшую общественную юриспруденцию, а хорошо ее усвоив и умело применяя на практике, можно достичь всего.

— Да, вспомнил! — сказал Эжен. — У вас на балу мне понравилась графиня де Ресто, и я был у нее сегодня днем.

— И, наверно, сильно помешали ей, — с усмешкой заметила г-жа де Босеан.

— Я невежда и, если вы откажете мне в помощи, восстановлю против себя всех. Думаю, что в Париже трудно встретить женщину молодую, красивую, изящную, богатую и в то же время никем не занятую, а мне она необходима, притом такая, которая могла бы научить меня тому, что вы, женщины, умеете преподавать так хорошо, — науке жизни. Всюду я натолкнусь на какого-нибудь графа де Трай. Я и пришел к вам с просьбой разрешить мне загадку и объяснить, какого рода глупость я там сделал. Я завел разговор о некоем папаше…

— Герцогиня де Ланже, — доложил Жак, прервав Эжена.

Студент выразил ужимкой крайнюю досаду.

— Если вы желаете иметь успех, — заметила, понизив голос, виконтесса, прежде всего не будьте так непосредственны. — А! Добрый день, дорогая, сказала она, встав и идя навстречу герцогине; затем пожала ее руки с такой сердечностью, точно встречала свою сестру; герцогиня ответила ей самыми очаровательными изъявлениями нежности.

«Вот две искренних подруги, — подумал Растиньяк. — Теперь у меня будет две покровительницы, их вкусы должны быть одинаковы, и, разумеется, другая тоже примет участие во мне».

— Дорогая Антуанета, какой счастливой мысли я обязана тем, что вижу вас? — спросила г-жа де Босеан.

— Просто я видела, как маркиз д'Ажуда-Пинто входил к Рошфидам, и подумала, что застану вас одну.

Госпожа де Босеан не закусила губу, не покраснела, взгляд ее не изменился, лицо как будто даже просветлело, пока герцогиня говорила эти роковые слова.

— Если бы я знала, что вы заняты… — добавила герцогиня, оборачиваясь к Эжену.

— Это мой родственник, господин Эжен де Растиньяк, — сказала виконтесса. — Вы что-нибудь знаете о Монриво? — спросила она. — Серизи вчера мне говорила, что его нигде не видно, — он не был у вас сегодня?

Герцогиня почувствовала, как жало этого вопроса проникло в ее сердце: она была без памяти увлечена генералом Монриво, но ходили слухи, что он с ней разошелся.

— Вчера он был в Елисейском дворце, — ответила она, вся вспыхнув.

— На дежурстве? — предположила г-жа де Босеан.

— Клара, вы знаете, конечно, — в свою очередь спросила герцогиня, зло сверкая глазами, — что завтра состоится оглашение маркиза д'Ажуда-Пинто и мадмуазель де Рошфид?

Удар был слишком силен, виконтесса побледнела, но ответила, смеясь:

— Это сплетни, которыми тешат себя глупцы. Зачем маркизу д'Ажуда давать Рошфидам свое имя, одно из лучших в Португалии? Рошфиды — вчерашние дворяне.

— Да, но у Берты, как говорят, будет двести тысяч ливров дохода.

— Маркиз д'Ажуда слишком богат, чтобы руководиться подобными расчетами.

— Но, дорогая, мадмуазель де Рошфид сама по себе очаровательна.

— Вот как!

— Словом, сегодня он обедает у них, брачный контракт уже составлен. Меня крайне удивляет, что вы так мало знаете об этом.

— Какую же глупость вы совершили, милостивый государь? — спросила Эжена г-жа де Босеан. — Видите ли, дорогая Антуанета, этот младенец только что подкинут свету и ничего не понимает из того, о чем мы говорим. Будьте снисходительны к нему: отложим наш разговор до завтра. Завтра, несомненно, обо всем будет сообщено открыто, тогда и вы можете извещать всех открыто и с уверенностью.

Герцогиня окинула Эжена тем надменным взглядом, что, смерив человека с головы до ног, сразу пригнетает его и обращает в нуль. Достаточно умный, чтобы сообразить, какие колкости скрывались под дружескими фразами обеих дам, Эжен ответил:

— Я, сам того не зная, вонзил кинжал в сердце графини де Ресто. Именно в этом незнании моя вина. С теми, кто вам причиняет боль вполне сознательно, вы продолжаете встречаться и, может быть, побаиваетесь их, а если человек наносит рану, не ведая всей глубины ее, то на такого смотрят, как на дурачка, на простофилю, ни из чего не способного извлекать пользу, и все относятся к нему с презрением.

Госпожа де Босеан наградила студента теплым взглядом, выразив им одновременно и признательность и чувство своего достоинства, как это умеют делать люди большой души. Ее взгляд излился целительным бальзамом на свежую рану в сердце Растиньяка, которую только что нанесла Эжену герцогиня, определяя ему цену глазом присяжного оценщика.

— Представьте себе, — сказал Эжен, — мне удалось завоевать расположение графа де Ресто. А надо вам сказать, — обратился он к герцогине смиренно, но в то же время и лукаво, — что я пока только жалкий студент, совершенно одинокий, очень бедный…

— Не говорите таких вещей, господин де Растиньяк. Мы, женщины, никогда не гонимся за тем, что никому не нужно.

• Предыдущая
• 16/61
• Следующая