Сборник 11 ВОЖДЕНИЕ ВСЛЕПУЮ - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 41

• Предыдущая
• 41/66
• Следующая

Бог свидетель, об этих двух дамах можно много чего порассказать. Девчонками, когда они еще бегали в желтых платьицах, им достаточно было стать друг против друга – и можно было прихорашиваться без зеркала. Если верно, что жизнь – это швейцарские часы, то этих девочек можно было уподобить прелестным птичкам, которые выскакивали одновременно, секунда в секунду, каждая из своей дверцы. Обе моргали, даже если великий волшебник, притаившийся за кулисами, дергал только за одну веревочку. Они носили туфельки одинакового фасона, наклоняли головы всегда в одну и ту же сторону и одинаково размахивали при ходьбе руками, словно белыми ленточками. Две молочные бутылки из ледника, две новенькие монетки с портретом Линкольна – и те не могли бы больше походить друг на друга. Когда они входили в школьный танцевальный зал, все ахали и замирали, как будто из помещения вдруг выкачали воздух.

– Двойняшки, – говорили все в один голос.

Имен никто не называл. Допустим, их фамилия была Уичерли, ну и что? При такой взаимозаменяемости невозможно питать особые чувства к одной из двоих, можно симпатизировать только совместному предприятию. Двойняшки, двойняшки – так они и плыли по великой реке времени, словно две маргаритки, брошенные в воду.

– Эти-то выйдут замуж за принцев, – говорили знакомые.

Но они двадцать лет просидели у себя на веранде, сделались такой же неотъемлемой частью городского парка, как лебеди в пруду, а их вскинутые кверху и устремленные вперед личики неизменно белели, как зимние привидения, в непроглядной ночи киносеансов.

Однако в их жизни все же появлялись мужчины; а точнее сказать, время от времени появлялся какой-нибудь мужчина. Слово "жизнь", употребленное в единственном числе – это дань их единению. Если мужчина приходил к ним в дом и снимал шляпу, ему тут же возвращали ее обратно и плавно провожали к выходу.

– Нет, нам нужны близнецы, – говорила соседкам старшая из сестер, выйдя вечером на лужайку. – У нас дома все в двух экземплярах: кровати, обувь, шезлонги, темные очки; будет просто чудо, если мы найдем близнецов, под стать нам самим, потому что никто, кроме близнецов, не понимает, что значит быть самостоятельной личностью и в то же время зеркальным отражением…

Старшая сестра. Она родилась на девять минут раньше младшей, и в ее жилах по праву первородства текла кровь гордой королевы. "Сестра, сделай то, сестра, сделай это, сестра, пойди туда – не знаю, куда".

– Я – зеркало, – сказала Джулия, младшая сестра, когда им стукнуло двадцать девять. – Да-да, я всегда это понимала. Все лучшее досталось Корал: ум, красноречие, способности, цвет лица…

– Да вы совершенно одинаковы, как две карамельки.

– Просто другие не замечают того, что вижу я. У меня поры крупнее, чрезмерно густой румянец, на локтях – загрубевшая кожа. Корал говорит: как наждачная бумага. Нет, она – настоящая личность, а я стою в сторонке, как зеркало, и копирую ее поступки и внешность, но при этом все время помню, что я – как бы невсамделишная: так, волны света, оптический обман. Кто бросит в меня камень и разобьет, тому семь лет счастья не видать.

– По весне вы обе выйдете замуж, это уж точно!

– Корал – возможно, я – никогда. Буду ходить к ней в гости, буду забегать по вечерам, если у нее разболится голова, и заваривать чай. Это у меня единственный талант от бога – заваривать чай.

Нашелся, правда, в 1934 году один человек, который стал ухаживать не за Корал, а за младшей, Джулией. (В городе об этом до сих пор судачат: "Уж как она голосила, когда Джулия пригласила домой поклонника. Ну, думаю, пожар, не иначе. С перепугу выскочила на крыльцо полуголая и вижу: Корал честит его в хвост и в гриву – лучше бы, говорит, мне сквозь землю провалиться. Джулия из-за двери носу не кажет, а ее ухажер как стоял столбом посреди лужайки, так шляпу и уронил на мокрую траву. На другое утро Джулия украдкой вышла из дому, подхватила эту шляпу – и бегом назад. После того случая двойняшки не появлялись в городе с неделю, а потом снова вышли парочкой: плывут себе вдоль по улице, как лодки под парусом, но с тех пор я сразу отличаю, которая из них Джулия: сколько лет прошло, а ее по лицу всегда узнать можно".)

На той неделе им исполнилось сорок – барышням Уичерли, старой и молодой. В тот день как будто лопнула тугая струна, и звук прокатился по всему городу.

Поутру, встав с постели, Джулия Уичерли не стала расчесывать волосы. За завтраком старшая сестра посмотрела на свое правдивое отражение и спросила:

– Никак гребень сломался?

– Гребень?

– В каком виде у тебя волосы? Это же воронье гнездо. – С этими словами старшая дотронулась точеными фарфоровыми пальчиками до своей собственной прически, напоминавшей отлитый прямо по ее королевской голове золотой венец – тугие косы, ни единой выбившейся прядочки, ни следа корпии от папильоток, не говоря уже о шелушках, даже самых микроскопических. Вся она была такой опрятной, что, казалось, ее протерли спиртом из горелки. – Дай-ка я тебя приведу в порядок.

Но Джулия поднялась из-за стола и вышла из комнаты.

В тот же день лопнула следующая струна.

Джулия появилась на улице в одиночку.

Прохожие ее не узнавали. В самом деле, мыслимо ли узнать одну из двоих, если сорок лет они появлялись только вместе, как пара изящных туфелек, и прогуливались вдоль ярко освещенных витрин? Каждый встречный характерным образом крутил головой, переводя взгляд с одного женского лица на его точный дубликат.

– Ты кто? – спросил аптекарь, как будто был разбужен среди ночи и теперь опасливо выглядывал в щелку. – Я хочу сказать, это ты, Корал, или же Джулия? Кто заболел – Джулия или Корал, а, Джулия? То есть… тьфу ты, черт! – Он всегда говорил громко, словно в старую телефонную трубку. – Подскажи!

– А… – Младшая невольно остановилась, чтобы дотронуться до себя рукой и посмотреть на собственное отражение в стеклянном аптекарском сосуде, наполненном зеленой жидкостью. – Это Джулия, – сказала она, будто отвечая ему по телефону. – Мне нужно… мне нужно…

• Предыдущая
• 41/66
• Следующая