Сердце Анубиса - Бригадир Юрий - Страница 8
- Предыдущая
- 8/31
- Следующая
— Хочу… — она сказала это так, словно я улетал навсегда. И я запел.
— Старик, по этому поводу давай выпьем, — и Вася стал срывать ножом пробку с бутылки.
Я смотрел через весь стол в глаза Грустной Лисы и мысленно стонал. По причине ужасной тесноты, ее примостили на табуреточке напротив и она кое-как там пыталась поудобнее устроится.
— Ты что это в таком костюме?
— А-а, — махнул рукой Вася — Светка выгнала.
— Ну это понятно, но костюм-то зачем?
— В этот раз она меня выгнала с вещами. А это, Алкаш, один из моих свадебных костюмов и я его только раз и надевал. Просто я оставил вещи у балбеса одного, а самое ценное надел на себя. А кольцо сегодня у метро скупщику сдал. Так что на первые три дня деньги у меня есть.
— Светка тебя убьет.
— Не убьет. Это ее кольцо — она ж его не носит. Решит — потеряла. А потом я ей еще куплю. Два. На всякий случай.
— А если не примет?
— Слушай, ну к чему эта лирика! Примет — не примет… Мне ж цены нет!
— Это точно. Давай!
Мы выпили, но у меня уже не было прежней гармонии, с которой начался вечер. Я все смотрел на Лису и мысленно стонал.
— А ты как сюда попал, — спросил я Васю.
— Что я твой голос не знаю, что ли…
— А как тебя пустили?
— Я Ирку, хозяйку знаю. Мы с ней вместе работали. Я вообще тут все общежитие знаю. Да если бы и не знал — не велика беда. Мне ж цены нет. Господа! — Вася встал, в своем ослепительном свадебном костюме. — Давайте выпьем за дам!
Я невольно закрыл глаза. Дальше я все знал — сейчас Вася начнет блистать всем, чем только может, имея в виду конкретную даму. Похоже, это была хозяйка. Я вполуха слушал витиеватый тост, прерываемый смехом, большей частью женским и аплодисментами.
Рыжее облако напротив, слышишь ли ты меня? Я смотрел на нее, я смотрел, как колышется едва заметно ее грудь, когда она смеется, как бесконечно красивы ее пальцы, которыми она держала пластмассовый стаканчик, как откидывает она назад свои роскошные волосы. Даже смеясь, она была грустной, и от этого неожиданного открытия я чувствовал себя еще более одиноко, чем обычно. Когда в очередной раз ее взгляд остановился на мне, я улыбнулся и показал ей зажигалку. Она просто кивнула и стала пробираться через колени, стаканы и руки.
…Карат не захотел остаться в комнате — он тоже пошел с нами. В коридоре было темно, только где-то далеко мутно маячил желтый свет.
— Пойдем туда же?
Она кивнула.
— А еще лучше — полезли на крышу!
Она кивнула.
— Только там холодно.
Она не спросила — зачем, она не сказала, что там нечего делать, она не делала никаких поз — она просто не хотела мерзнуть.
— Сейчас! — Я улетел и прилетел через минуту со своей курткой.
…Мы поднялись по железной — в два пролета— лестнице и через очень низкую — по плечи — дверь вышли на крышу. Карат посмотрел на нас снизу, высунув язык, и решительно полез следом. Наверху был легкий ветер, влажная тишина, холодный блеск, капли воды, запах потревоженной дождем крыши и мрачные силуэты антенн. Плоская кровля исчезала в темноте. Карат рванул, услышав легкий живой звук крыльев какой-то птицы. Он исчез, как мохнатая молния…
Я развернул куртку, накинул ей на плечи.
— Ты выше меня, — сказал я.
— Это плохо?
— Это здо?рово!
— Дай зажигалку…
Она курила какие-то длинные сигареты с белым фильтром. У нее были изумительной красоты руки — я видел это даже в темноте.
— Что это ты пел?
— Трудно сказать. Просто тебе пел.
— »Это ли не радость — когда тоска»… Странно. Это что, ты сам написал?
— Ага. Но я никогда не пел эту песню. Некому было.
— А сейчас есть кому?
— Сейчас есть. Я тебя нашел.
Она помолчала. Потом подошла к бетонному парапету и стала смотреть в темноту, в дождь, в ветер. Я подошел сзади и обнял ее…
— «…Я — ангел цвета тоски и осени.
Когда приходят дни, сотканные из пепла,
Я радуюсь, что могу стоять под дождем —
Последний, кто знает, как это делать.
Я — как дерево на фоне дыма,
Которое качается, уже умерев.
Я — крик, растянутый на сотни лет.
Просто слушать его нет времени.
Никому нет дела, где у меня сердце…
Время — последнее, что у меня осталось.
У ненастья всегда привкус вечности…
Я — ангел, любящий холодный дождь…»
Я говорил ей это в ухо нежно, как только мог. Я дышал запахом ее волос. Где-то внизу горел фонарь и было видно как холодный свет уходит облаком в небо и в этой умирающем свете летели капли, как искры. Дождь был мелкий, осенний, с непонятно откуда и куда идущим ветром. Он почти затихал временами, а потом снова рвался из темноты и было видно, как летящие вниз капли начинают лететь вбок и вверх. Дождь, идущий вверх. Временам он вдруг застывал в воздухе, словно не зная — куда ему.
— Это что, тоже ты? — спросила она.
— Нет, Лиса. Я даже и не знаю, кто это. У меня был сборничек каких-то модернистов на английском. Я пытался переводить. Не получилось. Но вот это запомнил. Осеннее одиночество. Каряя вода. Мокрый шелест листьев. Невозможность умереть. Плохо быть ангелом, Лиса.
— Почему?
— Говорят, у них нет души…
Вдалеке послышался довольный лай Карата.
— У тебя замечательный пес.
— Он мой друг. Знаешь, собаки обычно считают хозяев вожаками своей стаи. Карат считает меня другом. Так редко бывает. Иногда мне кажется, что он знает куда больше меня. Он много думает. Ты живешь здесь?
— Да.
— Одна?
Она взяла меня за руки, отлепила их от себя и повернулась.
— Ты, наверное, замерз? Я почувствовала, как ты дрожишь.
…Дрожал я не от холода — это точно. И туман в голове был не от водки. И температура была не от гриппа — наверняка.
— Ты не сказала — ты одна живешь?
— Ты хочешь ко мне в гости?
…Не от холода — это точно. «От того, что светлая под сердцем рана и нет мне дороги ни в какой край…». И летели капли над крышей, не падая.
Она засмеялась.
— Ты, Ветер, вообще говоря, пьян. Я тебя первый раз в жизни вижу. И улетишь ты, Ветерок, сейчас, и никогда меня не вспомнишь. А в гости ко мне нельзя, потому что я живу не одна, а с еще одной женщиной, и она уже спит. У нас комната на двоих. Мы, кстати, раньше с Ирой жили, но она переехала этажом ниже. Где вы сейчас пьете-гуляете.
— Да? Я еще подумал — что она такая недовольная? Ничего, сейчас Вася ее развеселит.
- Предыдущая
- 8/31
- Следующая
