Маленький большой человек - Бергер (Бри(е)джер) Томас - Страница 21
- Предыдущая
- 21/136
- Следующая
Но вернемся к Маленькому Медведю. Он был на год старше меня, высок, силен и честолюбив. О нашей с ним драке могу сказать лишь одно: он без труда прибил бы меня, как комара, если бы имел хоть малейшее представление о боксе. Но я не ответствен за его невежество. Я никогда не был велик ростом, зато всегда отличался сообразительностью и ловкостью.
В свои первые дни в лагере краснокожих я во многом зависел от остальных мальчишек, от того, что они могли мне дать: лук, стрелы, палку, на которой скакали верхом, как на лошади… Но едва дело дошло до «войны», даже Маленький Конь бросил меня на произвол судьбы, и я вынужден был оставаться с девчонками и малышами, игравшими в «лагере» роль детей. Волей-неволей мне приходилось делать часть женской работы, ставя и сворачивая игрушечные типи, за что друзья-насмешники и прозвали меня… впрочем, это не так уж важно.
Еще одним взрослым испытанием был так называемый «Солнечный танец». Ребята втыкали себе в тело шипы, привязывали к ним тонкие веревки из полосок кожи, а к их концам — черепа диких собак или койотов и в таком виде разгуливали по прерии. В порыве отчаяния я чуть было не решился попробовать это на своей шкуре, но даже в том нежном возрасте уже догадывался, что белый лучше краснокожего варвара. Почему, спросите вы? Да потому, что он пользуется своими мозгами. Индейцы еще несколько веков назад узнали, что разные тяжелые предметы можно передвигать, подкладывая под них круглые бревна, но за все проведенное среди них время я так и не увидел ни одного подобного приспособления, не говоря уже о колесе. Можно объяснять это их неистребимым невежеством или упрямством, но все гораздо проще: варвары есть варвары.
Однажды, спрятавшись за одним из игрушечных типи, я все-таки попробовал воткнуть в себя шип, но едва его острый конец коснулся кожи, просто позеленел от боли. До сих пор не могу понять, чего ради причинять самому себе вред…
Короче говоря, мое воображение заработало, и я раздобыл настоящую стрелу с железным наконечником. Распилив ее пополам зазубренным камнем, я с помощью подобия жевательной резинки, сваренного из молочая Бизоньей Лежкой, наклонно прикрепил ее оперенный конец к животу, а другой, с наконечником, сунул себе в зад и зажал. Со стороны это выглядело так, будто меня пронзили насквозь под углом в сорок пять градусов. Когда все было готово, я с искаженным лицом, прижатой к «ране» рукой (так я мог поддерживать в нужном положении оперенный конец) и сведенными в коленях ногами появился из-за палаток.
Расчет оказался точным. Первыми меня увидели девчонки, и их нижние челюсти с хлюпающим звуком отвисли. Тут меня заметили и мальчишки, утыканные своими жалкими маленькими шипами с привязанными к ним дурацкими черепами койотов. Один из них в досаде даже выдернул колючку из своей спины и отбросил ее в сторону. По бронзовой коже заструился тоненький ручеек крови. Маленький Конь принялся исполнять вокруг меня танец смерти, громко и заунывно рассказывая всем окружающим, каким верным другом он мне был. Маленький Медведь, бедняга, просто повернулся и пошел прочь, а черепа, подскакивая на камнях, потянулись за ним, пока один из них не зацепился за чахлый кустик.
Отныне во мне увидели равного и принимали во все игры, а вскоре Красный Загар смастерил мне небольшой, но самый настоящий лук. Красный Загар был сыном Старой Шкуры от одной из его ранних, ныне покойных, жен. В племени я оказался на положении сироты, живущего в типи вождя, что обязывало всю семью последнего относиться ко мне как к кровной родне. Справедливости ради следует добавить, что практически в каждом типи был «подкидыш» вроде меня. Но, конечно, не белый. Женщинам вменялось в обязанность кормить меня и одевать, а мужчинам — следить, чтобы из меня вырос настоящий мужчина. Ни разу цвет кожи не был поставлен мне в вину. О Керолайн мне не напоминали, хотя бы из-за того, что для Старой Шкуры было мучительно стыдно вспоминать, как он выкурил трубку с тем, кто при ближайшем рассмотрении оказался женщиной. В старое доброе время шайены-мужчины не могли курить, когда в палатке была женщина, и привязывали входной полог, не давая им войти.
И еще одна причина помогла мне так легко и быстро стать своим в индейском племени. Никто из краснокожих даже вспоминать не хотел об инциденте с караваном. Как нам уже известно, мой брат Билл так и не сообщил в Форте-Ларами о происшедшей кровавой стычке. Солдаты не пришли, и шайенам нечего было волноваться по этому «поводу. Их беспокоило совсем другое, то, что, перепившись, они едва не перебили друг друга. Для шайена нет худшего преступления, чем убить другого шайена. И пьянство никого не извиняло. Такое убийство не прощалось. Виновный никогда больше не мог выкурить трубку, никто не смел прикасаться к посуде, из которой он ел; как правило, его вообще изгоняли из племени.
Вам может показаться, что я кое в чем приврал. Но сначала дослушайте, а потом уж судите. Так вот, когда я описывал пьяную бойню в караване, вы наверняка решили, что кто-то из индейцев действительно погиб. По-моему, я рассказал, хотя, может, и забыл, о том, как Большая Кость так треснул по затылку Седую Голову, что у того брызнули мозги. И представьте себе мое изумление, когда в первое же утро, встреченное мною в лагере шайенов, я увидел Седую Голову живым и здоровым, разве что еще более уродливым, чем раньше. Я чуть шею себе не свернул, пытаясь разглядеть на его затылке страшную рану. Но там не оказалось даже запекшейся крови!
Теперь вы, надеюсь, поймете, почему никому из детей и в голову не пришло, что я их разыграл со своей торчащей из задницы стрелой. Индеец всегда охотнее поверит в чудо, чем в то, что его, попросту говоря, надули.
- Предыдущая
- 21/136
- Следующая
