Шелковые слова - Браун Сандра - Страница 29
- Предыдущая
- 29/36
- Следующая
— Лейни! — Встревоженный, он подскочил к постели. — Что случилось?
— Все! — выдавила она сквозь слезы. — Все. У меня раскалывается голова, но все слишком заняты, чтобы принести мне таблетку аспирина, а у меня просто нет сил подняться и взять ее самой. Ты или висишь на телефоне, или обихаживаешь этих штучек — продуктов бракоразводных процессов. Миссис Томас попрятала все мои вещи — даже крем для рук не могу найти. А еще я такая толстая… — жалобно проскулила Лейни и уткнулась лицом в подушку.
Дик подошел к двери спальни и прокричал в коридор:
— Миссис Томас, будьте добры, с часок позаботьтесь о Тодде и Мэнди. Ни на какие звонки я отвечать не буду. И дверь этой спальни должна оставаться закрытой при любых обстоятельствах, исключая пожар и наводнение. — И, захлопнув дверь, вернулся к постели.
— Уходи, — пробормотала Лейни, когда его колено продавило в матрасе глубокую воронку. И тут же:
— Что ты делаешь?
Дик поднял ее с постели и отнес на руках в кресло-качалку, которое было переставлено в их комнату. Точнее, он сел в кресло сам, держа Лейни на руках. — Моя сестра предупреждала, что иногда случается послеродовая депрессия.
— Ты рассказал своим родственникам обо мне? О нас? — Она покорно устроилась у Дика на коленях в кресле-качалке.
— Неужели ты думала, что я не поделюсь такими новостями со своими родными? Они в восторге и ждут не дождутся, когда смогут познакомиться с тобой и малышами. А теперь расслабься. Голова еще болит?
— Немножко.
— Вот здесь? — Он медленно провел пальцами по ее виску.
— Угу.
— Замерзла?
Она зевнула и теснее прижалась к Дику, положив руку ему на грудь. Приятно было ощущать под ладонью его размеренное сердцебиение, дотрагиваться до волосков, выглядывавших из-под его треугольного ворота и щекотавших ей нос.
— Нет, теперь мне тепло, — сонно пробормотала Лейни. — Кажется, меня никогда в жизни не убаюкивали в кресле-качалке. Мне нравится.
— И Мэнди тоже. Она мне сказала прошлой ночью.
Лейни улыбнулась.
Проснувшись, она обнаружила, что лежит в постели. Поначалу Лейни решила, что у нее галлюцинации: настолько разительно изменилась комната. Цветы, за исключением одной-единственной желтой розочки на прикроватной тумбочке, были убраны. Многочисленные детские вещи аккуратно сложены в большую пластиковую корзину для белья. Все было в одном месте и доступно и больше не раскидано повсюду. Ее косметика была расставлена на туалетном столике как прежде, до отъезда в больницу. В двери появилась голова Дика. — Проснулась?
— Да. Сколько я проспала?
— Всего лишь час. — Он протянул ей халат. — Почему бы тебе не принять душ перед обедом?
— Неплохо бы. А что делают малыши?
— Спят. До их обеда у тебя уйма времени, чтобы поесть самой.
На пороге ванной она обернулась:
— Дик, откуда ты узнал… — Неопределенным жестом она обвела комнату.
— Сестра подсказала, храни ее Господь. Я позвонил ей и умолял дать совет. Она сказала, что прекрасно помнит, в каком смятении находилась сама, когда вернулась домой с новорожденным. Словно окунулась в хаос, ей казалось, что ее мир подвергся грубому вторжению. Она и подсказала мне, что по возможности комната должна иметь прежний, привычный для тебя вид.
— Она, наверное, считает меня дурой и бессердечной мамашей. Дик расхохотался.
— Ну нет. Ты настоящая героиня, которой можно только посочувствовать: ведь тебе достался в мужья такой черствый, толстокожий болван, как я. Помощь в ванной нужна?
— Нет, спасибо. — Покачав головой, Лейни завернулась в халат. Сейчас она стеснялась своего тела даже больше, чем во время беременности. Теперь ей казалось, что живот ее напоминает тесто, а груди отвисли чуть ли не до колен.
Дик понимал, чего она стесняется, и хотел разуверить ее, сказать, что считает ее очень красивой. Но он только улыбнулся всему свое время.
— Когда закончишь, подам тебе обед. Что он и сделал, однако совсем не так, как ожидала Лейни. Когда, приняв душ, вымыв голову и надев скромный, но очень миленький шелковый пеньюар, подаренный Диком, она вышла из ванной, то при виде творения его рук лишилась дара речи.
Он накрыл небольшой столик прямо в спальне. На льняной скатерти красовались два маленьких букетика цветов, две тонкие восковые свечи и два прибора, причем на тарелках уже дымилось кушанье, приготовленное миссис Томас. Из портативного магнитофона лилась негромкая музыка.
— Дик! — От радости сердце едва не выскочило у нее из груди; на глаза навернулись слезы. — Так красиво.
Он крепко обнял ее.
— Ты это заслужила — после пяти дней больничной еды и домашнего хаоса.
Он усадил ее с грацией прирожденного метрдотеля.
— Молоко! — смеясь, воскликнула она.
В ее бокал было налито молоко, в то время как в бокале Дика мерцало красное бургундское.
— За наших детей. — Волосы его в пламени свечи отливали серебром, ровные белые зубы сверкнули на миг, обнажившись в улыбке. Под его восхищенным взглядом Лейни впервые за несколько недель почувствовала себя женственной и привлекательной. Он поднял бокал:
— За мою прекрасную молодую жену, мать моих сына и дочери.
Лейни смущенно подняла бокал с молоком, и, не сводя глаз друг с друга, они пригубили свои напитки.
— А у меня для тебя есть подарок.
— После ужина при свечах что-то еще?
Было поздно. Давно уже убрали столик. Миссис Томас ушла. Лейни сидела в постели, облокотившись на подушки. После ужина она в сопровождении Дика немного прошлась по дому, что слегка успокоило саднящую боль меж бедер. Сынок присосался к ее груди, громко чмокая.
Дик протянул ей подарочную коробку.
— Сумеешь открыть одной рукой или хочешь, чтобы я открыл?
— Открой ты. — Тодд имел обыкновение проявлять характер, если трапезу задерживали или прерывали.
Дик, с нарочитой медлительностью и не слишком удачно имитируя барабанную дробь, открыл коробку и извлек оттуда тридцатипятимиллиметровый фотоаппарат со встроенной вспышкой. После чего на вытянутых руках преподнес его жене.
Несколько секунд Лейни молча смотрела на фотоаппарат. Потом протянула руку, дотронулась до него и подняла глаза на Дика. Ей незачем было что-то говорить: Дик и без того знал, какое значение имеет для нее этот подарок. Взгляд его затуманился, когда Лейни ласково коснулась пальцами его губ.
— Спасибо.
— Мы будем так часто фотографировать наших детей, что у них перед глазами постоянно будут плясать пурпурно-желтые пятна вспышек, — заявил Дик, и она рассмеялась. — Каждый день их жизни будет запечатлен на пленку, если ты захочешь. И через много лет они поймут, как сильно мы любили их. — Не успела Лейни вновь разразиться слезами, как Дик достал буклет с инструкциями по эксплуатации. — Но прежде мне следует обучиться, как с этой штукой обращаться.
Лейни была благодарна ему за столь беспечное настроение. Целый день она либо рыдала, либо пребывала на грани слез. Чувства переполняли ее — чувства безопасности, духовной близости, собственной необходимости. Они были ей внове, она и не рассчитывала когда-либо испытать все это. Лейни напоминала человека, выросшего в пустыне, а потом вдруг оказавшегося во влажных джунглях. Трудно было освоиться со столь непривычными ощущениями.
До недавнего времени, всего несколько месяцев назад, она была совсем одинока. Теперь же ее окружали трое людей, которых она любит. Полюбят ли они ее? Кто знает?..
Малыши полюбят. Как говорил Дик, дети инстинктивно любят своих родителей, особенно матерей. А Дик? Она украдкой глянула, как он сосредоточенно изучает инструкцию, сверяясь с кнопками на фотоаппарате. Он такой красивый. Добрый. Щедрый. Добродушный. Но любит ли он ее? Он ни разу не говорил о любви.
Они сознательно избегали разговоров о будущем. До сей поры единственными ссылками на него были: «Когда родится ребенок…», «Пока не родится ребенок…» Но что теперь? Не могут же они по-прежнему жить в этом крошечном домике, который и для двоих тесен. Дик не может продолжать заниматься своей практикой по телефону и почте. Что-то должно произойти. Что бы это ни было, Лейни страшилась грядущих перемен.
- Предыдущая
- 29/36
- Следующая
