Шарада - Браун Сандра - Страница 33

• Предыдущая
• 33/101
• Следующая

Его умение глубоко проникать в поступки и мотивацию человеческого поведения ставило их в неравное положение. На будущее ей придется как следует следить за собой, играть с непроницаемым лицом, скрывая свои чувства. и мысли.

Алекс отодвинулся от двери, приглашая ее пройти.

– Прошу.

– Сказал паук мухе.

– Я не кусаюсь. – Он закрыл дверь и запер ее на ключ. – По крайней мере, не больно.

Засмеявшись и чувствуя себя уже не так скованно, Кэт обвела глазами обитаемую часть его двухъярусной квартиры. Пахло свежей краской. Сводчатый потолок и высокие окна напомнили ей ее дом в Малибу. Наверху находилась галерея второго яруса, примыкавшая к двум перпендикулярно друг к другу расположенным стенам.

– Спальня вон там, – показал Алекс. – Кухня у вас за спиной, в глубине. Вон те двойные двери открываются на навесную веранду.

– Мне здесь нравится.

– Да, неплохо, – подтвердил он. – Как вы знаете, я не очень-то умею вести хозяйство.

На самом деле Кэт была приятно удивлена царившей здесь чистотой, пока не заметила край рубашки, выглядывавший из-под одной из диванных подушек. Журналы на приставном столике были сложены в стопку в явной спешке, к одному из них прилипла какая-то обертка. На кофейном столике отчетливо проглядывали кольца от воды, соединенные вместе, словно олимпийская эмблема.

– Нет, черт побери, мисс Дэлани, вы сегодня выглядите просто фантастически хорошо.

Комплимент Алекса быстро вернул ее к действительности. Его взгляд был горячим и напряженным и пронзал ее, как острый нож.

– Спасибо.

– Я думал, рыжеволосые женщины избегают носить оранжевый цвет.

– Это не оранжевый, а медный.

– Нет, оранжевый.

Короткое прямое платье удерживалось на плечах узкими лямками и было сплошь покрыто тонкими металлическими дисками, блестевшими, как только что отлитые монеты. С того дня, как ей сделали операцию, Кэт еще не носила одежды с таким глубоким декольте. Буквально несколько недель назад она и не надела бы это платье. Но Алекс сумел сделать так, что она перестала стесняться своего шрама.

– Как бы вы его ни называли, черт побери, – продолжал он, – это тот же цвет, что и у ваших волос. Вы вся кажетесь объятой пламенем.

– Вы говорите как поэт. У вас поэтический дар, а вы об этом даже и не подозреваете.

– Да, это сразу видно по моим ногам. Каждая из них – Лонгфелло <Лонгфелло Генри Уодсуорт (1807-1882) – американский поэт>, – усмехнулся Алекс. Взглянув на свои голые ноги, он добавил: – Располагайтесь. Я скоро.

Он буквально взлетел вверх по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Когда он добрался до галереи, его брюки уже были расстегнуты, и он начал запихивать в них подол рубашки.

– Возможно, в холодильнике осталось что-нибудь выпить. Я не знаю точно. Но, что бы там ни оказалось, оно к вашим услугам.

– Хорошо, спасибо. А где ваш мотоцикл? Я не видела его снаружи.

– Я отдал его в мастерскую на капитальный ремонт.

– Жаль. Мне бы хотелось снова на нем прокатиться.

– Ага. Когда у вас между ногами такая мощь, от нее трудно отвыкнуть.

– Очень смешно.

– Я тоже буду по нему скучать. Парень в мастерской сказал, что хороший ремонт займет несколько месяцев.

– А как продвигается ваш роман?

– Он мне опротивел.

– Сомневаюсь в этом. – Опыт ее общения с писателями свидетельствовал, что они всегда были невысокого мнения о том, чем в данное время занимались.

Кэт бесцельно бредила по его гостиной, ища в предметах обстановки ключ к пониманию его натуры. Но такового не существовало. Единственным в комнате, что говорило о его личности, была его спешная попытка прибраться к ее приходу. Во всем остальном комната имела нежилой вид и не носила ни малейшего отпечатка характера своего владельца. На стенах и мебели не было ни семейных фотографий, ни памятных безделушек, ни почтовых конвертов, ни отрывных талонов или квитанций. Сама мебель была также лишена индивидуальности и выглядела взятой напрокат.

Кэт почувствовала легкое разочарование. За лестницей она обнаружила два больших ящика с написанными на них трафаретным способом названиями его двух романов. Ящики были все еще запечатаны. Почему он не раздал авторские экземпляры родственникам и друзьям? Может быть, у него не было ни родственников, ни друзей?

А может быть, она дала волю своему воображению? Кэт попыталась рассмотреть, что скрывается за балконной дверью, выходившей на веранду. Но там не было ничего интересного. По всей видимости, верандой не пользовались.

Направляясь через небольшой холл в кухню, Кэт заметила закрытую дверь, о которой хозяин даже не упомянул. Чулан? Туалет? Она сделала шаг назад, чтобы определить размеры помещения за дверью. Оно было явно больше стенного шкафа или ванной комнаты.

Ее рука коснулась дверной ручки прежде, чем она это осознала. Кэт остановилась и задумалась. Почему Алекс ничего не сказал ей об этой комнатушке? Может быть, с его стороны это была не случайная забывчивость?

Она осторожно повернула ручку. Дверь бесшумно открылась. Внутри ничего не было видно, сплошная темнота. Кэт открыла дверь шире и просунула голову внутрь.

Сквозь плотно закрытые шторы лился слабый свет. Она едва различала очертания предметов, но все же ей удалось увидать что-то похожее на стол, затем…

Его рука больно сжала ее запястье.

– Какого черта вам здесь надо?

– Черт побери, Алекс! – Кэт высвободила руку и быстро повернулась к нему лицом. – Вы меня так напугали! Что с вами?

Он решительным жестом захлопнул дверь, щелкнула задвижка.

– Эта комната – запретная зона. Вход в нее запрещен.

– Тогда почему вы не повесили на ней табличку «Вход воспрещен»? Чем вы в ней занимаетесь, печатаете фальшивые банкноты?

Алекс снова взял ее за руку, но на сей раз более нежно.

– Простите, что напугал вас. Я не хотел. Просто я не люблю, когда заходят туда, где я работаю.

– «Не любите» – это не совсем то слово, которое я бы употребила, – сердито парировала Кэт.

– Пожалуйста, постарайтесь понять. То, чем я здесь занимаюсь, очень личное. – Он уставился на закрытую дверь, как будто мог видеть насквозь. – В этой комнате я достигаю самых больших высот и падаю в самые глубокие ямы. Именно здесь у меня рождается каждое слово, а рожать эти проклятые слова – чертовски трудная вещь. Здесь я творю. И здесь я на чем свет стоит ругаю творческий процесс как таковой. Эта комната – моя личная мазохистская камера пыток. – Алекс смущенно улыбнулся. – Я знаю, для человечка, чуждого сочинительству, это звучит полнейшим бредом, но для меня допустить кого-то туда, где я пишу, все равно что позволить грубое вмешательство в мое подсознание. Это было бы насилием. После этого мое рабочее место уже никогда не будет принадлежать исключительно мне и моим мыслям.

Она заслужила подобные нравоучения. Не нужно было совать свой нос в комнату, дверь в которую закрыта. Художникам и скульпторам свойственно прятать свои творения от посторонних глаз, пока их работа не будет полностью закончена. Никто никогда не слышал музыки композитора до тех пор, пока он сам не останется ею доволен. Ей следовало догадаться, что Алекс будет, по меньшей мере столь же ревностно охранять свое произведение.

– Я не предполагала, – виновато сказала Кэт. – Простите.

– Кроме этой комнаты, можете заглядывать во все углы. Раpрешаю вам залезть в мою кладовку или холодильник, в корзину с грязным бельем, даже в мою личную коллекцию порнографических открыток, но эта комната осмотру не подлежит.

– Это все мое любопытство. – Кэт покачала головой. – Один из воспитателей в детском учреждении предсказывал, что оно меня погубит. Но он говорил также, что шоколад – это яд, и предостерегал меня, чтобы я его никогда не ела. – Она бросила на него взгляд, в котором было очень мало раскаяния. – Боюсь, я не вняла ни тому, ни другому предостережению.

Он уперся рукой в стену, и Кэт оказалась в тесном пространстве между ним и запертой дверью.

• Предыдущая
• 33/101
• Следующая