Выбери любимый жанр

Артемка у гимназистов - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 2

Изменить размер шрифта:

Темнело. В небе замигали первые звезды. Издали, вероятно из городского сада, доносилась музыка. И потому ли, что кончился день и ушло солнце, или от этих звуков, мягко таявших в теплом воздухе, Попов шел задумчивый и немного грустный.

Но Артемка ничего не замечал. От нетерпеливого желания увидеть то, о чем так интересно рассказывал Пепс, его даже чуть познабливало. Боясь опоздать, он то и дело забегал вперед Попова.

Вот наконец и театр. Он стоит посреди садика и снаружи ничем не отличается от обыкновенного сарая: такой же деревянный, длинный и глухой, без окоп. Только и всего, что очень большой да на стенах висят красные и зеленые афиши. Цирк - тот куда важней! Высокий, круглый и с куполом. Но Артемка крепко верил Пепсу и готовился увидеть самые необыкновенные вещи.

Пришли к началу второго действия, когда вся публика уже сидела па местах. Спешили так, что Артемка едва успел прочитать на ярко освещенной при входе афише: "Лес", а внизу, помельче, хоть тоже крупными буквами: "С участием Александра Ягеллова".

Фонари были притушены, и пробираться к своим местам пришлось в полумраке. Артемка сел и оглянулся. Внутри тоже было не так, как в цирке. В цирке скамьи поднимались одна над другой и закруглялись наподобие колец. Здесь же публика сидела на ровном месте. Это не так интересно. Зато в цирке нет такого занавеса. Ах, какой он тут огромный! Чуть не во всю переднюю стену. Раньше Артемка и представить не мог, чтобы на свете существовал такой занавес-великан. Снизу он освещался невидимыми лампами, а по его синему, в серебряных звездах, полю летели два крылатых мальчика и трубили в длинные-длинные трубы. Артемка решил, что занавес - это очень важная штука в театре.

А галерка тут тоже есть, и публика на ней такая же беспокойная, как и в цирке. Лущит семечки, хлопает в ладоши и озорно кричит: "Вре-емя! Време-чко-о-о!"

- Что там? - показал Артемка на занавес.

- Там? Сцена.

- Арена?

- Нет, сцена. Арена в цирке. "Что же это такое?" - подумал Артемка. Как бы в ответ, по синей глади пробежала рябь, трубы перегнулись пополам, и, заворачиваясь, занавес быстро понесся вверх.

И Артемка увидел... комнату. Обыкновенную комнату - с креслами, со шкафом, с гардинами на окнах. И он сразу понял, что в такой обыкновенной комнате и показывать будут обыкновенное, что по канату здесь ходить не будут и не будут, как клоуны, бить друг друга по щекам. Но какой же интерес смотреть обыкновенное? Когда занавес последний раз опустился и публика после шумных и долгих вызовов знаменитого гастролера двинулась наконец к выходу, Попов, посмеиваясь, сказал:

- Я вижу, Артемий Никитич, вам театр не понравился. Зря время потеряли.

- Не понравился? Мне? - Артемка всплеснул руками. - Да я б тут всю жизнь просидел!

- А ты сторожем сюда наймись, - сказал какой-то парень и сдвинул Артемке на нос фуражку.

- Иди ты!.. - Артемка поправил фуражку. - Сторожем... Я, может, сам актером буду.

Возвращались по опустевшим, сонным улицам. По дороге Артемка то прижимал к груди руку, то отбрасывал ее и басил, изображая только что виденного Несчастливцева: "Когда приедет тройка, скажи, что господа пешком пошли!" Потом переходил на роль Аркашки, засовывал палец в воображаемый жилетный карман и дребезжащим тенорком сокрушался: "Вот тебе и тройка! А говорил, на тройке поедем!"

Около небольшой лавчонки, где сонный грек допоздна торговал фруктами и всякой снедью, Артемка остановился:

- Вы меня театром угощали, а я вас ужином угощу. Вот и квиты будем.

Он взял пяток яиц, копченой колбасы и кулечек вишен:

- Пошли до меня в будку, чаю вскипятим.

- Пировать так пировать! - охотно согласился Попов.

Удивительно, как меняется базарная площадь! Днем здесь даже у привычного голова кругом идет: гам, назойливые зазывания горластых торговок, верещанье поросят, гнусавое пение нищих, суета, толчея, озорная перебранка. Сейчас - ни одной живой души, и в ночной темноте молча громоздятся черными глыбами лавки и рундуки.

- И вы не боитесь жить здесь? - почему-то шепотом спрашивает Попов, пробираясь вслед за Артемкой между какими-то ящиками и бочками.

- А чего мне бояться? - Артемка подумал и хитровато добавил: - Разве за вашими книжками кто придет. Так они на замке... Ну, вот и мой дом.

В будке душно, пахнет кожей и лаком. Артемка оставляет дверь открытой. Он зажигает керосинку и принимается мастерить ужин, а Попов ложится на скамью и думает. В этой затерянности Артемкиной будки среди базарных построек есть что-то притягательное.

- Знаете, - говорит он, - кругом тьма и запертые немые лавки, а здесь кусочек жизни: уютно светит ваша керосинка, поет чайник - честное слово, хорошо!

- Ну театр! - отвечает Артемка: ни о чем другом он думать не может. Недаром Пепс хвалил. Куда там цирку!

- Да кто такой Пепс? - заинтересовался Попов.

- Пепс? Я ж вам говорил: борец, негр, понимаете? Короче, товарищ мой. Вот еще зайдете как-нибудь, я вам про него все расскажу... Ну, кипит чайник.

- Когда же это "как-нибудь"? - говорит Попов, подсаживаясь к столику. - Я ведь завтра уезжаю.

- Уезжаете? - Артемка с досадой взглянул на гостя. - Ну что это такое! Как хороший человек попадется, так и уезжает.

Он помолчал и уже по-детски, просяще сказал:

- Вы хоть переночуйте тут.

- О, это я с удовольствием!

Они поужинали, и, как ни протестовал гость, Артемка уложил его на свою лежанку, а сам калачиком свернулся на полу, подостлав старое пальто.

Керосинка потухла, и в будке стало совсем темно.

- Ну, так чем же замечателен этот негр? Где вы с ним встретились?

Артемка быстро повернулся на спину:

- А вам интересно? Я с ним в сторожке встретился, в цирке. Я туда пантомиму принес, книжку такую, понимаете? А он лежит на топчане в американских ботинках и плачет.

Артемка приподнялся и, всматриваясь в темноту, туда, где еле-еле обозначалось расплывчатым, бледным пятном лицо гостя, стал рассказывать. Боясь упустить какую-либо подробность, перебивая самого себя и возвращаясь назад, он размахивал в темноте руками и то и дело восклицал: "Вот он какой, Пепс! Вот он какой!"

Артемка рассказывал, а пятно впереди делалось все четче и четче, и вот уже ясно видны внимательные глаза, темные брови и даже складка на переносице.

- Ой, да уже светает! - опомнился Артемка. - Когда же вы теперь спать будете?

- Не в этом дело. Дело в том, как вам помочь. Попов в раздумье закрыл глаза, потом быстро открыл их и остро взглянул на Артемку.

- Вам надо себя попробовать в любительском театре. Может, из вас выйдет Щепкин, Варламов, Садовский. А может, и ничего не выйдет. Боюсь только, что вас ни в какой любительский кружок не примут: мальчик, сапожник... - Он опять задумался. - Разве вот что: на Сенной улице есть двор, где гимназисты ставят спектакли. Что, если вам пойти туда и поговорить? Может, они дадут какую-нибудь роль. Там есть два-три гимназиста из тех, кто сочувствует трудовому народу. Жизнь покажет, что из них выйдет. Пока это не очень серьезно. Но юноши, кажется, неплохие. Пойдите. В крайнем случае, посмотрите спектакль. Это в доме Зворого, сорок пятый номер.

- Пойду, - твердо сказал Артемка и улыбнулся: - Вот кабы дали!

- Попросите. А теперь давайте часок-другой поспим. Поезд мой уходит рано.

Где-то далеко стучали о камни колеса и дребезжала подвешенная под телегой цебарка: начинался базарный день.

Артемка опять свернулся калачиком, вздохнул и закрыл глаза.

И ему приснился гимназист. Будто стоит он в будке и говорит Артемке: "Эх ты, желтоволосый! А хвастался, что на тройке поедем!"

... Когда Артемка проснулся, во все щели врывались золотисто-дымчатые лучи солнца. Попов сидел на корточках перед сундуком и старался открыть замок.

- Не тот ключ, что ли? - бормотал он в недоумении.

- Да вы поднимите сундук, - сказал Артемка. Попов обернулся:

- Извините, я вас разбудил, А чему это поможет, если я его подниму?