Тысячелетие - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 1

Положение DC-10 было безнадежно. Это хороший самолет, какие бы разноречивые слухи ни ходили о нем после аварий в Париже и Чикаго. Но когда ты теряешь чуть ли не целое крыло, ты уже не летательный аппарат, а просто алюминиевая глыба. Так она и рухнула, эта «десятка»: со всего размаху, камнем вниз.

Что же до «Боинга-747», то он, как я уже говорила вчера Уилбуру Райту, считается у них, наряду с легким DC-3 и авиакосмическим гиперзвуковым «фоккером», одной из наиболее надежных моделей в мире. Он и правда вышел из столкновения в лучшей форме, чем DC-10, хотя, вне всякого сомнения, ранен был смертельно. И все же этот левиафан умудрился удержаться в воздухе, выровнялся и полетел вперед. Кто знает, чем бы все кончилось, не окажись на его пути горная вершина?

Но даже когда он хлопнулся на брюхо, а потом перекувырнулся на спину- маневр, явно не предусмотренный конструкторами «боинга», — он и тогда развалился на удивление мало. Подтверждением тому может служить состояние пассажиров: свыше тридцати трупов были найдены без единого перелома. Если бы не пожар, у них даже лица остались бы нетронутыми.

Я все думаю: а неплохо увидеть такое эффектное шоу в последние мгновения своей жизни. Или вы предпочитаете умереть в постели?

Впрочем, может, вы и правы. Смерть — она всегда смерть, хоть так помирай, хоть этак.

Около часа ночи 12-го декабря у меня зазвонил телефон.

Я мог бы не вдаваться в подробности: просто сказать, что зазвонил телефон- и все, но тогда вы не сможете представить себе истинных масштабов сего события.

В свое время я выложил за будильник семьсот долларов. Когда я купил его, он еще не был будильником, но после того как я над ним потрудился, он превратился в нечто большее, чем просто будильник. За основу конструкции я взял сирену воздушной тревоги времен второй мировой войны, добавил к ней кое-какие детали, и в результате мой будильник мог смело конкурировать с сан-францисским землетрясением как средство вытряхивания людей из постели.

Чуть позже я подсоединил к этой адской машинке свой второй телефон.

А второй телефон я установил для того, чтобы не дергаться всякий раз, когда звонит первый. Мой новый номер знают только шестеро человек в конторе, так что я одним ударом убил двух зайцев. Во-первых, перестал вздрагивать, слыша телефонные звонки, а во-вторых, меня перестали будить коллеги, специально заехавшие ко мне домой, чтобы сообщить, что была тревога, что мне звонили, но я на звонки не отвечал и кому-то пришлось заменить меня в оперативном отряде.

Я из тех людей, что спят как убитые. Сколько себя помню, всегда был таким: матери приходилось буквально стаскивать меня с кровати, чтобы отправить в школу. Даже на флоте, когда все кругом маялись бессонницей перед утренним вылетом, я всю ночь напролет выдавал храпака и просыпался лишь от зычного окрика дежурного офицера.

К тому же я маленько поддаю.

Ну, вы знаете, как это бывает. Сперва только на вечеринках, потом пару стопок на сон грядущий… После развода я начал попивать в одиночестве, потому что впервые в жизни столкнулся с проблемой бессонницы. И я знаю, что это первый признак, но от него до алкоголизма еще много миль.

Однако опоздания в контору стали приобретать хронический характер, поэтому я решил принять меры, пока их не приняло начальство. Том Стэнли советовал мне обратиться к врачу, но я подумал, что будильник поможет мне ничуть не хуже. Всегда можно найти способ справиться со своими проблемами: надо только взглянуть им в лицо и сделать то, что нужно сделать.

Например, когда я обнаружил, что третье утро подряд вырубаю свою новую систему побудки и благополучно засыпаю опять, я перенес выключатель на кухню и присобачил его к кофеварке. Когда ты проснулся, а на столе уже булькает кофе, слишком поздно ложиться обратно.

В конторе все дружно повеселились над моим рассказом. Решили, что я парень находчивый. Что ж, крысам, бегущим по лабиринту, тоже приходится быть находчивыми. Быть может, вы представляете собой прекрасно отлаженный механизм, в котором не скрипит ни одна деталька и ни одна пружина не натянута слишком туго. Если так, то мне об этом можете не рассказывать. Расскажите своему психоаналитику.

Короче, у меня зазвонил телефон.

Я сел, оглянулся вокруг, а вокруг темнота. Значит, еще не утро и не начало обычного рабочего дня. Я быстренько схватил трубку, пока очередной звонок не обвалил со стены еще один слой краски.

Боюсь, мне потребовалось некоторое время, чтобы поднести трубку к уху. Пару часов назад я принял немного на грудь, да и вообще я туго соображаю спросонья, даже когда меня будит сирена. В трубке послышалось шипение, потом неуверенный голос:

— Мистер Смит?

Это был голос оператора ночной смены- дамы, которую я ни разу не видел.

— Да, я слушаю.

— Подождите, пожалуйста. С вами будет говорить мистер Петчер.

Тут даже шипение умолкло, и я, не успев испустить протестующий вопль, оказался прикованным к орудию пытки двадцатого века.

Хотя, по правде говоря, я был не очень-то и против. По крайней мере, можно проснуться, пока ждешь. Я зевнул, почесался, надел очки и уставился на список, прикрепленный к стене над тумбочкой. Вот он, К.Гордон Петчер, сразу за председателем, под заголовком «Члены оперативного отряда. В случае аварии сигнал тревоги передать по цепочке». Список меняется каждый четверг вечером; единственный, чье имя неизменно его возглавляет, — председатель Роджер Райен. Что бы ни стряслось, в любое время дня и ночи, Райен должен узнать об этом первым.

Мое имя было немного ниже, рядом пометка: «Дежурный офицер авиации/КОО», а дальше номер моего пейджера и второго телефона. «КОО», между прочим, означает вовсе не «ка-ноль-ноль», а «командир оперативного отряда».

К.Гордон Петчер вошел в пятерку членов Национального комитета по безопасности перевозок совсем недавно и поэтому был для нас личностью несколько подозрительной. Мы, наемные специалисты, настороженно относимся к новоиспеченным членам комитета, которых утверждают в должности на пять лет. Каждому из них мы даем небольшой испытательный срок, а затем решаем, можно ли на этого человека положиться или лучше на него положить.

— Извини, что заставил тебя ждать, Билл.

— Все о'кей, Горди. — Он хочет, чтобы мы звали его «Горди».

— Я только что разговаривал с Роджером. Скверные новости из Калифорнии. Поскольку сейчас уже ночь, а катастрофа большая, мы решили не связываться с рейсовым транспортом. «Джетстар» готов принять на борт оперативный отряд. Надеюсь, через часик он сможет вылететь. Если ты…

— Насколько большая, Горди? Чикаго? Эверглейдс? Сан-Диего?

Голос его звучал виновато. Это бывает: когда сообщаешь плохую новость, невольно начинаешь чувствовать себя ответственным за нее.

— Боюсь, больше, чем Канары, — сказал он.

Часть меня возмущалась телеграфным стилем Петчера, а вторая часть пыталась переварить известие о катастрофе размером больше Тенерифе.

Непосвященному могло показаться, что мы имеем в виду города и веси, упоминая Чикаго, Париж, Эверглейдс и прочие места. Вовсе нет. Чикаго — это DC-10, у которого на взлете отказали двигатели; поубивало тогда всех, кто находился на борту. Эверглейдс- крушение L-1011: самолет сел на брюхо в болото, пока экипаж пытался привести в порядок фонарь носового шасси (были уцелевшие). Сан-Диего- там здоровенный «Боинг-727» компании «Пасифик Саутуэст эрлайнз» столкнулся с «чессной» над индейским кварталом- пологими холмами, сплошь заселенными навахо и чероками. А Канары…